Дурные предчувствия между тем были не у меня одной. У Виктора они были связаны с тем, что за две недели до того у нас было, как я его называю, «очень неудачное свидание». Виктор же по-прежнему называет его «тот раз, когда ты меня чуть не убила»*.
* Примечание: теперь он называет его «первый раз, когда ты меня чуть не убила».
Но ведь не Виктор пишет эту книгу главным образом потому, что он любит делать из мухи слона. Правда же заключается в том, что мы с ним в тот день поехали после заката кататься по пустынным сельским дорогам, и Виктор выглядывал змей. Целенаправленно. Он в тот год начал ими увлекаться и подрабатывал тем, что разыскивал змей, греющихся после наступления темноты на горячем асфальте пустых дорог, ловил их, укрощал, а затем продавал любителям змей. Он отлично распознавал самых безобидных и простых в укрощении змей и прислушивался к моему совету никогда не связываться с агрессивными ядовитыми змеями до тех самых пор, пока в тот вечер не увидел на дороге очень крупную гремучую змею, казалось, что ее переехала машина. Виктор остановил пикап, и я сказала ему не выходить из машины, но он возразил, что змею явно раздавили, и попросил меня посветить фонарем, чтобы он мог убедиться, что змея умерла и не мучается. Я предложила просто еще несколько раз по ней проехаться, но Виктор посмотрел на меня так, словно я несу какую-то околесицу, и медленно вышел из машины. Я нерешительно открыла пассажирскую дверь, но не стала выходить наружу, а перегнулась через капот, уверенная, что поблизости лежат в засаде и готовятся напасть другие гремучие змеи. Виктор обернулся и посмотрел на меня с недовольством.
Ну, иди уже сюда и принеси фонарь. Ты слишком далеко.
О, нет, я в порядке, спасибо. Просто будь добр, вернись, на хрен, в машину.
Он смерил меня взглядом и покачал головой.
Ну доверься же мне, он встал на колени позади гремучей змеи. Она мертва. Кажется, ей раздавило голову.
Круто. А теперь возвращайся, на хрен, в машину.
Виктор не стал меня слушать, надел перчатку и взял пятиметровую гремучую змею за хвост.
Принесем ее твоему папе. Наверное, он сможет ОХГОСПОДИИИСУСЕ!
В этот самый момент «мертвая» гремучая змея принялась агрессивно набрасываться на ногу Виктора. В ту же секунду я (совершенно неслучайно) забилась обратно в машину, забрав с собой фонарь и оставив Виктора в кромешной темноте на заброшенной дороге, пока его пыталась убить гремучая змея, которую он держал в руках. Он заорал:
«ВЕРНИ ФОНАРЬ!»
Я ГОВОРИЛА ТЕБЕ ТУДА НЕ ХОДИТЬ! сердито завопила я, а затем (по какой-то причине) заперла в машине двери и закрыла все окна. Конечно, я беспокоилась за него и хотела ему помочь, но никак не могла отделаться от мысли, что он сам во всем виноват.
ПРИНЕСИ ГРЕБАНЫЙ ФОНАРЬ, А НЕ ТО Я ЗАБРОШУ ЭТУ ЗМЕЮ К ТЕБЕ В МАШИНУ, заорал он, и это было неожиданно: мало того, что его голос звучал слишком оживленно для умирающего от укуса змеи человека, так он еще и вообразил, будто я не закрыла в машине все двери. «Он так плохо меня знает», подумала я про себя.
Я сделала глубокий вдох и напомнила себе, что хотя он и был тупым мачо, он был моим тупым мачо, так что я приоткрыла окно ровно настолько, чтобы просунуть в него руку с фонарем, и увидела, что Виктор все еще вполне себе жив и очень, очень зол. Как оказалось, хотя змея была жива, челюсти у нее были сломаны, так что прокусить кожу ей не удалось. Виктор посмотрел на меня полными ужаса глазами и избавил змею от мучений при помощи лопаты, после чего направился обратно к пикапу.
Спустя минуту Виктор перевел дыхание, но все еще с трудом контролировал свой голос.
Ты бросила меня одного. В темноте. С живой гремучей змеей.
Нет. Это ты оставил меня одну. В машине. Ради гремучей змеи, возразила я. Так что, полагаю, мы квиты.
Последовала долгая пауза, на протяжении которой он недоумевающе на меня смотрел.
Но я тебя прощаю, сказала я.
ДА ТЫ ЧУТЬ МЕНЯ НЕ УБИЛА, заорал он.
Нет, заметила я. Это гремучая змея тебя чуть не убила. Я была лишь невольным свидетелем. Я хотела завести машину и переехать через змею, чтобы тебя спасти, но ты взял ключи с собой. Кроме того, я не умею ездить на механике. Так что я бы тоже в конечном счете умерла, только гораздо более медленной и мучительной смертью от голода и палящего солнца. Раз уж на то пошло, это я должна злиться на тебя.
На самом деле я вовсе не злилась до тех пор, пока не начала себя защищать, но говоря все это, поняла, что абсолютно права. С этой точки зрения я, пожалуй, чуть не убила нас обоих, но Виктор был слишком недальновиден, чтобы это понять.
Ты оставила меня одного. В темноте. С живой гремучей змеей, шепотом повторил Виктор.
Ну я в тебя верила, ласково сказала я. Это одна из самых моих любимых фраз в спорах, потому что человеку сложно тебе возразить, не признав при этом, что твоя вера в него была совершенно неоправданной.
Я частенько использую этот прием. На самом деле прозвучало настолько убедительно, что я решила не останавливаться.
Я знала, что ты сможешь справиться с этой змеей. Иногда нужно просто довериться.
Именно вера меня и спасала на протяжении всей недели, предшествовавшей нашей свадьбе. Лично я была в ужасе от такого количества внимания со стороны других людей, и мне хотелось просто сбежать с Виктором и пожениться в теннисных туфлях в Лас-Вегасе, где двойник Элвиса объявил бы нас мужем и женой, но Виктор был единственным ребенком в семье, так что его родители хотели настоящей свадьбы, поэтому я смирилась и просто плыла по течению. Я никогда не мечтала о пышной свадьбе, так что совсем не думала о традиции символической передачи огня домашнего очага посредством зажженной свечи и обеде в честь репетиции свадьбы. Мы с мамой смастерили фату при помощи клеевого пистолета, сетки и ободка с цветами, а торт купили в местном продуктовом.
Ни я, ни Виктор не были верующими, так что мои бабушка с дедушкой подкупили свою церковь, чтобы нам разрешили использовать их небольшую часовню. Церемония продолжалась целых двенадцать минут, поскольку мы попросили священника убрать практически все упоминания про Иисуса («Конечно же, Иисус приглашен, объяснили мы священнику. Просто мы не хотим, чтобы он выступал с длинной речью»). После этого у нас было двадцатиминутное свадебное торжество в подвале, который выглядел в точности так, как и должен выглядеть подвал, только еще более уныло.
Тем не менее в часовне, где мы оба сказали «да», ничто из этого, казалось, не имело значения. Важно было лишь то, что мы любили друг друга. И пока наша родня пробиралась к выходу из церкви, чтобы бросать потом в нас птичий корм, мы с Виктором спрятались за алтарем, и я заставила его пообещать мне, что он будет любить меня вечно.
Доверься мне, сказал он с надменной улыбкой.
Оглядываясь назад, я понимаю, что должна была попросить о чем-то более практичном, например: «Пообещай мне, что всегда будешь убирать кошачью рвоту в коридоре», или «Пообещай, что не будешь спрашивать у тебя что, месячные? посреди совершенно рационального спора, когда тебе нужно просто извиниться и перестать быть мудаком».
Но нет же, я была юной и наивной, хотела любви и старалась верить, что этого будет достаточно. Иногда нужно просто принять на веру.
Если бы вы нас не знали, то могли бы вообразить, что мы в этот момент кружимся на балу при свете свечей, а не стоим перед декоративным задником в фотостудии в торговом центре. Как бы то ни было, в колонках звучал Лайонел Ричи. Играла песня «Танцуя на потолке». Как будто бы даже торговый центр над нами насмехался.
Как же хорошо дома
Когда мы поженились, я начала работать в службе управления персоналом. Виктор работал с компьютерами. Мы купили небольшой домик семидесятых годов постройки в Сан-Анджело, том самом городе, где ходили в колледж. Дом быстро оброс множеством воспоминаний. Именно в этом доме я решила, что «Проблема 2000» это, по сути, конец света, так что в канун Нового 2000 года наполнила ванну водой, чтобы нам было что пить, когда вода в кранах превратится в кровь, но мой кот не понял, что ванна полная, и плюхнулся прямо в воду, и вся вода от этого стала грязная. Виктор смеялся над моим негодованием, и меня это просто выбесило, потому что але! Я как бы делаю это для нас обоих. А потом он оставил меня одну дома, чтобы поехать проверить компьютеры на работе, и даже не зарядил для меня дробовик, прежде чем уехать. Когда он вернулся несколько часов спустя, я уже забаррикадировала дверь диванами, чтобы в дом не ворвались мародеры. Я слишком устала, чтобы раздвигать обратно всю эту мебель, так что просто сказала ему, что дверь не работает из-за проблемы 2000 и ему придется спать под машиной. В итоге ему удалось меня убедить в том, что никаких мародеров поблизости нет, так что я открыла окно, чтобы он смог забраться в дом.
Эти счастливые воспоминания и вертелись у меня в голове, когда месяц спустя Виктору предложили работу в Хьюстоне, и он оставил меня продавать дом. Он нашел для нас новое местечко и рассчитывал, что я приеду следом за ним в Хьюстон через неделю-другую, но как только у меня появилась возможность уехать из глуши, откуда я всю жизнь мечтала свалить, я тут же поняла, насколько сильно не хочу уезжать. Меня пугала одна только мысль о жизни в большом городе, и я сделала все возможное, чтобы дом не купили. Я парковалась так, чтобы загораживать знак
который установил Виктор, и говорила стучавшимся к нам в дверь людям (которые увидели размещенное Виктором в газетах объявление), что мы продаем дом, потому что «я просто не могу больше жить в доме, в котором произошло столь ужасное убийство».
Спустя шесть месяцев ожидания Виктор начал подозревать, что я специально тяну с продажей, и приехал забрать меня в Хьюстон, сказав, что дом просто будет стоять пустой, пока его кто-нибудь не купит. Он с недовольным видом вытащил из решетки радиатора моей машины знак «Продается» (я все свалила на несуществующих хулиганов, которые, как я убеждала потенциальных покупателей, скитались по окрестным улицам по ночам в поисках потерявшихся домашних животных, чтобы их сожрать) и водрузил его обратно. Два часа спустя в дверь кто-то позвонил, и Виктор продал дом какому-то случайному прохожему. Он планировал отдать его своей дочке с мужем и принялся мерить лужайку перед домом, на которой хотел поставить колодец желаний, чтобы «дорожка выглядела более привлекательной». Мне стало жалко наш дом почти так же сильно, как себя саму.