Проведя несколько месяцев в Хьюстоне, я поняла, что разница между двумя городами не так уж и велика, если не считать пробок и того, что мои родители не так часто без предупреждений появлялись у нас с мертвыми животными в кузове машины. К собственному удивлению, однако, я стала тосковать по этому. Виктор пытался меня убедить, что это все лишь новое приключение, в котором полно суши, музеев, культурных мероприятий и пугающих кофеен, и (прямо как это было с Уоллом) я, стиснув зубы, принялась просто терпеть, уверенная, что вскоре мы непременно уедем из Хьюстона и вернемся в Западный Техас. И с этой мыслью я и прожила все следующие десять лет.
Каждый раз, когда я приезжала погостить в Западный Техас, он немного менялся. Вместо бескрайних хлопковых полей постепенно вырисовывались отдельные земельные участки. Вместо старых тракторов появлялись новые. Катаясь по городу, я обнаружила, что на месте лавки с мороженым, в которой я когда-то работала, построили парковку. Каток был закрыт и заброшен, а на вывеске было полно пустых птичьих гнезд. Книжного магазина, где мы познакомились с Виктором, уже и след простыл, а дом моих бабушки с дедушкой продали вскоре после того, как они умерли. Каждый год чучельная мастерская моего отца разрасталась, пока не превратилась в настоящий бизнес, и на парковке возле дома моих родителей всегда была куча машин. Приехав однажды в гости, я была потрясена, увидев, что начальная школа, в которую я ходила каждый день, стала альтернативной школой для беременных подростков, а школьную площадку, с которой я не вылезала каждое лето, сровняли с землей. Вместе с сестрой мы прошлись по тому, что осталось от школьной площадки, и я взяла себе небольшой кусок гравия на память. Теперь, проезжая мимо школы, я смотрю в сторону, чтобы помнить ее такой, какая она была, со всеми этими опасными металлическими качелями и каруселями, которые в конце концов исчезли по всей Америке. От всего этого остались лишь воспоминания, по-прежнему эхом отдающиеся у меня в голове, воспоминания о том, как ржавый скрип моих любимых качелей меня успокаивал, пока они качались, снова и снова, туда-сюда.
Однажды, когда мы с Виктором уже несколько лет жили в Хьюстоне, приехали на выходные к моим родителям, и моя мама с гордостью объявила, что в Сан-Анджело открылось «несколько новых кофеен», о которых все судачат. Мы поехали посмотреть, как я думала, на деревенские кофейни в ковбойском стиле, но вместо этого увидели огромный «Старбакс», который казался совершенно неуместным на фоне магазинов, которые ничуть не изменились со времен моего детства.
Ох, слава богу, сказал Виктор. Наконец-то в Техас пришла цивилизация! воскликнул он.
Меня это напрягало. Не то, что Виктор приравнивал карамельные фраппучино к приходу цивилизации, а то, что это был переломный момент, последняя капля, которая означала, что маленький городок, в который я всегда рассчитывала вернуться, канул в Лету во всяком случае, в том виде, в котором я его помнила.
Однажды, когда мы с Виктором уже несколько лет жили в Хьюстоне, приехали на выходные к моим родителям, и моя мама с гордостью объявила, что в Сан-Анджело открылось «несколько новых кофеен», о которых все судачат. Мы поехали посмотреть, как я думала, на деревенские кофейни в ковбойском стиле, но вместо этого увидели огромный «Старбакс», который казался совершенно неуместным на фоне магазинов, которые ничуть не изменились со времен моего детства.
Ох, слава богу, сказал Виктор. Наконец-то в Техас пришла цивилизация! воскликнул он.
Меня это напрягало. Не то, что Виктор приравнивал карамельные фраппучино к приходу цивилизации, а то, что это был переломный момент, последняя капля, которая означала, что маленький городок, в который я всегда рассчитывала вернуться, канул в Лету во всяком случае, в том виде, в котором я его помнила.
Позже, уже ночью, я сидела на пороге и разглядывала те же самые звезды, на которые смотрела в десять лет, мечтая посетить места, которые существовали лишь в моем воображении. Это были места вроде Египта или Франции, но Египта и Франции в представлении ребенка тут были идеальные пирамиды на фоне теплого песка, Эйфелева башня, а еще нечто, которое люди называют «вином». Это были зрительные образы, мало связанные с настоящими местами, и это было задолго до того, как я осознала, что география это не просто красивые картинки и в других странах есть вещи, которые я в детстве не могла себе даже представить. Такие как политические беспорядки, дизентерия и похмелье.
В ту ночь я смотрела на те же самые звезды, и мне уже ничего этого не хотелось. Мне не хотелось ни Египта, ни Франции, ни каких-то других далеких стран.
МНЕ ПРОСТО ХОТЕЛОСЬ ВЕРНУТЬСЯ К ТОЙ ЖИЗНИ, КОТОРАЯ БЫЛА У МЕНЯ В ДЕТСТВЕ, ПРОСТО ПОБЫВАТЬ ТАМ, ПРИКОСНУТЬСЯ К НЕЙ И УБЕДИТЬСЯ, ЧТО ВСЕ ЭТО БЫЛО ПО-НАСТОЯЩЕМУ.
Виктор понимал, что я расстроена, но я не могла описать свое состояние так, чтобы это не звучало нелепо.
Да пустяки, сказала я. Просто Ты когда-нибудь скучал по месту, которого больше не существует? Месту, которое осталось только у тебя в памяти?
Он раскачивался вместе со мной в тишине на пороге, не зная, что ответить; наконец он обхватил меня рукой за талию и сказал, что все будет хорошо, а потом ушел в дом спать. На следующее утро он обнаружил меня все там же, в том же кресле-качалке, и встревоженно на меня посмотрел. Он ласково спросил:
А ты готова сегодня ехать домой?
Я молча раскачивалась и впервые в жизни осознала, что это место больше не было моим «домом». «Дом» это там, где мы живем с Виктором. Это было одновременно и пугающее, и познавательное откровение, и я сделала глубокий вдох, хорошенько подумав, прежде чем ответить.
Да. Я готова ехать домой.
Я как будто одновременно поздоровалась и попрощалась, и Виктор уставился на бейсбольное поле, которое когда-то было хлопковым полем. Он тихим голосом сказал (словно самому себе), что воспоминания о местах, где мы бывали ранее, кажутся годы спустя куда более радужными, чем все было на самом деле, и я кивнула, удивленная, что он понимает куда больше, чем делал вид. Он был прав, но я не знала, лучше мне от этого или хуже. Что хуже скучать по месту, которое было когда-то твоим домом, но теперь живет лишь у тебя в воспоминаниях или же скучать по месту, которого никогда на самом деле не существовало? У меня не было ответа на этот вопрос, так что я просто зашла в дом, чтобы собрать вещи.
Чтобы ехать домой.
Несколько полезных записок, которые я расклеила по дому для своего мужа на этой неделе
Дорогой Виктор. Это полотенце в ванной было мокрым, а ты оставил его на полу, и это при том, что это последнее чистое полотенце в доме. Я практически уверена, что именно так туберкулез и разносится. Я напишу об этом у себя в блоге на случай, если умру из-за твоей безответственности.
Дорогой Виктор. В шкафу уже пять месяцев висит целая куча костюмов для химчистки. Ты работаешь дома. Какого хрена, Виктор?
Дорогой Виктор. Почему вытирать блевотину за котом всегда приходится мне? Я что, не присутствовала, когда мы тянули жребий по домашним обязанностям? Потому что мне бы хотелось все переиграть. Кроме того, я в курсе, что ты всегда меняешь кошачий лоток, но делаешь ты это только потому, что моя ВМС[21] может в любой момент выпасть, и я могу случайно забеременеть, и потом заразиться этой болезнью беременных, которая разносится кошачьими какашками, и у нас родится ребенок без ручек или ножек. Ты этого хочешь, Виктор? Чтобы у нашего ребенка не было рук? Ты такой эгоист.
Дорогой Виктор. Меня от тебя тошнит. Ради всего святого, объясни, почему просто не взять и выкинуть пустую коробку из-под пиццы после того, как ты доел? У тебя что, руки сломаны? Или у тебя какая-то неизвестная мне болезнь, из-за которой ты не видишь пустые коробки из-под пиццы?
Дорогой Виктор. Ладно, я только что вспомнила, что последней ела пиццу, так что, наверное, это я оставила коробку. Тем не менее я оставлю эту записку, чтобы тебя проучить. Плохой, плохой Виктор.
Дорогой Виктор. Мне не нравится, когда ты оставляешь пассивно-агрессивные комментарии к моим запискам. На самом деле пользы от них ровно никакой, даже наоборот. Они просто неприятные.
Дорогой Виктор. Если ты еще раз оставишь полотенце на полу, я пырну тебя ножом.
Дорогой Виктор. Нельзя просто доставать вещи из сушилки, не предупредив меня, и сваливать их в кучу на кровати. Когда я их нахожу, они обычно уже высохшие, и мне приходится наливать воду и засовывать их обратно, а потом еще раз запускать сушилку, чтобы разгладить складки, а потом доставать каждую вещь по отдельности и вешать ее. Это называется «метод», Виктор. Хватит меня осуждать.
Дорогой Виктор. Нет, на самом деле я не умею пользоваться утюгом. Потому что у нас его нет. Разве ты этого раньше не замечал?! Сушилка у нас вместо утюга, Виктор. Кроме того, я бы предпочла, чтобы ты говорил со мной напрямую, а не кричал на меня через свои записочки. Записки нужно использовать в образовательных целях. А не чтобы рисовать непристойные карикатуры с тыкающими в меня руками. Кроме того, тыкают обычно указательным пальцем. Это основы тыкательного этикета.
Дорогой Виктор. Я добавила отраву в один из продуктов в холодильнике. Удачи.
Дорогой Виктор. Прости. Наверное, у меня просто ПМС. Понятия не имею, что со мной не так.
Дорогой Виктор. Это было извинение, мудак ты этакий! Теперь в холодильнике отравлены два продукта. Потому что ты не умеешь принимать извинений.
Дорогой Виктор. Мне так жаль, что тебе стало плохо. Клянусь, я просто пошутила про отраву в холодильнике. В смысле, я и правда оставила йогурт открытым на столе больше чем на полдня, но это все потому, что отвлеклась на мокрое полотенце на полу в ванной. Раз уж на то пошло, ты сам во всем виноват. Опять-таки приношу свои извинения.
Дорогой Виктор. Я тебя, конечно, люблю, но от голода я немного слабею. Ты говоришь, что ничего не отравлял в холодильнике, но каждый раз, когда я что-нибудь кусаю, ты косишься и подозрительно хихикаешь, так что мне приходится это выплевывать. Могу только предположить, что так, наверное, чувствовал себя Ганди, когда ему нельзя было есть (подсказка: ему хотелось взяться за нож).