Стасс Бабицкий
Ч. З. Р. Т.
1
Статский советник отдернул тяжелые шторы.
Встааать, ироды! рявкнул он. Живо встать!
Лаптев, моргая спросонья, вытянулся по стойке смирно, нащупывая непослушными пальцами крючок, чтобы застегнуть ворот мундира. Молодой следователь петербургской полиции старался все делать по уставу, и в девятнадцати случаях из двадцати его старания вознаграждались одобрительной улыбкой Куманцова. Но не в этот раз.
В этот раз глава сыскного отделения принес с собой громы и молнии.
Три дня псу под хвост! Три дня. Убийца бродит на свободе, а они дрыхнут!
Но Григорий Григорьевич Три ночи без сна Предел человеческих возможностей лепетал Лаптев. Я только на мгновение глаза сомкнул
Отговорки! продолжал яриться начальник. Сплошные отговорки! Разве прежде вам не поручали трудных дел? И все, подчеркиваю, абсолютно все, раскрывались по горячим следам. Теперь же след давно простыл, а у вас ни зацепок, ни мотива, ни подозреваемых.
Он замолчал и подозрительно принюхался.
Волгин, а ты случайно не пьяный?
Обижаете, Ваше высокородие! откликнулся косматый детина за дальним столом. Отчего же случайно? Я нарочно всю ночь заливал в себя дешевую отраву из питейного дома на Лиговке. Мне сейчас и без вашей выволочки так муторно, что голову от бумаг поднять не могу.
Постыдился бы! Чиновник по особым поручениям и такое вытворяешь. Сегодня же вышвырну из уголовного сыска с позором!
Волгин вытер замызганным рукавом слюну и чернила со своей помятой физиономии. Нетвердо поднялся на ноги, но тут же зашатался и плюхнулся обратно в кресло.
Оох Лучше уж сегодня вы меня вышвырнете за пьянку, чем завтра меня, вместе с вами турнут, он покосился на портрет министра внутренних дел Горемыкина[1], висевший в простенке между двух шкапов, за недостаточное рвение и вопиющую непригодность к сыскному делу.
Типун тебе на язык!
Статский советник рассвирепел настолько, что даже замахнулся на подчиненного, но в последний момент сдержался, не ударил. Сел на подоконник, привалившись затылком к рассохшемуся переплету. Прав пьянчуга. Высказал ту же самую мысль, что с утра не давала покоя Куманцову: убийцу надо изловить в течение ближайших суток. Иначе сошлют из столицы куда подальше, да там и сгноят. Тут уж без разницы в Мурманск, в Туркестан или на Амур. Велика империя, медвежьих углов в избытке.
Остается уповать лишь на чудо.
Письма из Москвы нет? спросил он, помолчав немного.
Так ведь позавчера только депешу отправили, Лаптев все еще стоял, вытянувшись во фрунт, хотя и слегка покачиваясь. Значит, адресату доставили вчера, ближе к ночи. Даже если он сразу сядет ответ писать и потом поспешит на почтамт, письмо раньше завтрашнего утра не привезут.
Хорошо бы с утра Садись ты уже, бестолочь! Чего маячишь? Да, хорошо бы с утра. Может московский сыщик подскажет, чего мы не заметили. Я тогда у министра отсрочку смогу выторговать.
Зря надеетесь, Волгин почесал ухо и снова опустил голову на кипу бумаг. Вы как себе это представляете? Сядет сыщик в кресло, прочтет письмецо и тут же имя убийцы назовет? Нет, не настал еще тот черный день, когда Москва хоть в чемто сумеет Петербургу нос утереть.
Отставить разговорчики! Этого человека мне рекомендовал сам Порфирий Петрович Царство ему небесное! А он за просто так людям оды не пел, Куманцов испытал это на собственной шкуре, его гн N похвалил лишь однажды, и то вскользь, хотя глава уголовного сыска лично арестовал троих бандитов и при этом получил пулю в живот, еле выкарабкался с того света. Он всегда говорил: «Ежели головоломка не собирается, подбросьте ее Мармеладову. Тот мигом сообразит». Тебе, Волгин, такой рекомендации никогда не дадут.
А мне оно надо?! зевнул пропойца. Рекомендации По мне, так все это пустые слова. Никто не сумеет вычислить преступника по одному письму.
Это зависит от того, что в письме сказано, статский советник резко повернулся к Лаптеву. Ты ведь ничего не забыл? Дело изложил со всеми подробностями?
Тот вновь вскочил, одергивая мундир.
Так точнос!
Да что ты все выпрыгиваешь? поморщился Куманцов. Прекрати немедленно!
Молодой следователь достал из ящика несколько листов, сшитых за уголок суровой нитью.
У меня черновик сохранился. Могу прочесть.
Хм Ты что же, все письма на черновик пишешь?
Лишь те, за которые после не хочу краснеть.
Он тут же и покраснел. Закашлял, чтобы скрыть смущение, и стал читать нараспев, словно молитву на клиросе.
«Здравствуйте, достопочтенный Родион Романович! Обращаюсь к вам»
Ты расшаркивания пропускай, перебил Куманцов. Переходи сразу к сути.
Как прикажете, Лаптев перевернул страницу. Вот здесь уже суть: «Надворный советник Сомов, пятидесяти двух лет от роду, проживал по адресу»
Издеваешься?! Зачем сообщать адрес? Его же не дома убили. Дайка мне твою писанину, статский советник пробежал глазами по строчкам и скривился. Ох и почерк у тебя Надеюсь, начисто переписал с куда большим старанием? Эту страницу тоже можно пропустить. Перегрузил ты, братец, перегрузил. Вот скажи, какая разница кем служил покойник? А ты пишешь, что он инспектор учебных заведений, да еще и стаж указываешь. Думаешь, ему отомстили за то, что велел в какойнибудь гимназии заменить синие чернила зелеными?
Нне ддумаю.
Именно! А надо прежде подумать, и только опосля за перо браться. Иначе пока продерешься через всю эту галиматью
Следователь поднялся медленно и торжественно. Пусть начальника это раздражает. Пусть. Он нарочно вытянутся по струнке, чтобы Куманцов задохнулся от возмущения и хоть на миг перестал брюзжать тогда появится шанс объясниться.
Я подумал! Подумал, что лучше сообщить господину Мармеладову все, что мы знаем об убитом. Вообще все. Сыщик сам решит, какие факты пригодятся, а какие нет. Иначе останутся вопросы, он запросит дополнительные сведения. Переписка затянется на недели А у нас времени нет!
Нууу, может ты и прав, статский советник вернул бумаги, потыкал пальцем в середину третьей страницы. Отсюда читай. Мне твои каракули разбирать недосуг.
Как прикажете, Лаптев зевнул и суетливо перекрестил рот, чтобы бесы не проскочили. «шесть лет назад Сомов пережил нервное расстройство и с тех пор страдал от болезненной подозрительности. Его идефикс[2] в том, что некое тайное общество задумало уничтожить Петербург, а впоследствии и всю Россию. Старик искренне верил, что заговорщики действуют нагло, у всех на виду, и обмениваются зашифрованными сообщениями через газеты. Обычно Сомов доверял свои измышления лишь узкому кругу друзей и родственников, но в последнее время его состояние ухудшилось. Все чаще накатывала волна помешательства, и тогда он ходил по улицам, дрожа, словно в лихорадке, и сообщал прохожим, что скоро всему миру конец. Доктора уверяли, что опасности для общества надворные советник не представляет, но кабы не супруга, Сомова давно поперли бы из инспекторов».
Кабы не его супруга, мы бы это дело и не расследовали, Куманцов посмотрел на портрет Горемыкина, которому жена Сомова приходилась единственной племянницей. И от нас бы не требовали результатов, тут он передразнил министра, кстати сказать, очень похоже, сию минуту, сукины дети!
Дас. Но я продолжу чтение: «Тот день, 20 июня 1897 года, ничем не отличался от остальных. Надворный советник вернулся со службы, отужинал с супругой и сел в кресло с газетой. Прочитав несколько страниц, он беспокойно вскочил, подбежал к столу и записал чернилами прямо поверх статьи: «Ч. З. Р. Т.». Пока чернила сохли, Сомов бормотал: «Теперьто они точно попались. Уже не ускользнут! Не выкрутятся!» На вопрос жены: «Кто они?» неопределенно махнул рукой и повторил: «Они! Понимаешь? Я сцапаю их завтра утром!»
После этого успокоился, снял домашний сюртучок и надел парадный вицмундир. Отправился в свой любимый ресторан. Госпожа Сомова не переживала, ведь это рядом с домом всегото свернуть за угол на Большую Морскую улицу. Муж ходил туда каждый вечер в одно и то же время, выпивал подогретого вина с пряностями и возвращался домой к девяти часам. Волноваться она начала около десяти. Сначала успокаивала себя, что супруг встретил знакомых, разговорился и не смотрит на часы. Потом оделась и в сопровождение двух слуг дошла до ресторана. Там сказали, что надворных советник заходил, как обычно, выпил вина, обмолвился парой слов с попечителем коммерческого училища, но уже с час, как ушел. Женщина разрыдалась и, предчувствуя страшное, послала одного лакея в полицию, а другого прочесать окрестные улицы».
Спохватись эта макитра пораньше, глядишь, спасли бы Сомова, проворчал Куманцов. Может, она нарочно время тянула? Наняла лихих людей, чтоб муженька укокошили. С безумцем житье не сахар, а иначе отвязаться от него жена не имела возможности
Как разтаки имела, Лаптев отложил письмо и раскрыл папку с бумагами. Мною установлено То есть следствием Кхех! Следствием установлено, что пять или шесть раз за истекшие годы госпожа Сомова давала расписку в том, что берет мужа на поруки и обязуется обеспечить за ним строгий надзор. Особенно на периоды, когда тот впадает в буйство. Если бы она хотела избавить себя от супруга и связанных с ним хлопот, то могла оставить Сомова в желтом доме на законных основаниях. Но нет, всякий раз после припадков забирала болезного из Обуховки[3]. Видать, любила шибко.
А все же надо бы проверить, не было ли у гражданочки меркантильного интереса, статский советник упрямо поджал губы. Сомов наследство оставил?
Сплошные долги. Он жил за счет супруги, а ту мелочь, что зарабатывал в должности инспектора, спускал на вино и газетные подписки. Старик читал все столичные издания в поисках тайных знаков и шифров, а после сжигал в печке, вместе с собственными пометками на полях. Этот лист просто не успел бросить в огонь, потому нам улика и досталась.
А все же надо бы проверить.
Волгин хихикнул.
Это что же получается, Ваше высокородие? Робеете идти завтра к министру Хватаетесь за соломинку Да только не поверит Горемыкин, что его ненаглядная племянница Глафира? Так кажется? Способна на такое изуверство, он заворочался на своем столе, сбрасывая документы на давно не мытый пол. Если вам так нужна спасительная версия, то кивайте на меня. Соврите, что я создал тайное общество заговорщиков и когда Сомов разгадал мой шифр в газете, заставил бедолагу умолкнуть навсегда.