Что ж, по крайней мере, мне не придется продавать своего первенца, чтобы оплатить сотовую связь.
Я меряю шагами квартиру, а телефон Харлоу за тысячи километров от меня разрывается от звонков. На кухне я вижу, что Ансель оставил мне завтрак: свежий багет, масло, джем и фрукты. А на плите стоит кофейник. Он просто святой и заслуживает какой-то исключительной награды за последние несколько дней. Может быть, безлимитное количество минетов и пива. Он извиняется передо мной за то, что работает, а ведь на самом деле это я должна была бы извиняться за то, что ему пришлось убирать за мной рвоту и покупать мне тампоны!
Воспоминания об этом так мучительны, что я абсолютно уверена: никогда больше он не сможет смотреть на меня, обнаженную, без тошноты.
Телефон звонит и звонит. Я мысленно пытаюсь подсчитать, сколько сейчас времени в Америке получается, что поздняя ночь. Наконец Харлоу берет трубку и зевает в нее.
У меня самая нелепая и постыдная история среди всех самых нелепых и постыдных историй, сообщаю я ей.
Миа, сейчас полпервого ночи.
Ты хочешь или не хочешь услышать о самом кошмарном позоре в моей жизни?
Я слышу, как она садится и прочищает горло:
До тебя наконец дошло, что ты замужем?
Я делаю паузу, потому что меня на секунду охватывает неконтролируемая паника.
На самом деле все еще хуже.
Ты о том, что ты улетела в Париж, чтобы стать сексуальной игрушкой для этого парня на все лето?
Я смеюсь. Если бы только это.
Что ж, о том, насколько это безумно, мы еще поговорим, но я должна сейчас рассказать тебе о самой поездке сюда. Это было так ужасно, что я хотела бы, чтобы мне в кофе подсыпали наркотик и я смогла обо всем забыть.
Можешь просто выпить джина, шутит она, и я смеюсь, хотя мой желудок отвечает на это предложение легкой тошнотой.
У меня в самолете начались месячные, шепчу я.
О нет, саркастически говорит она. Только не это.
Но у меня с собой ничего не было, Харлоу. А я была в белых джинсах. В любой другой ситуации я бы только сказала: «Ну да, у меня менструация», но тут? Мы только познакомились, и я могу представить себе пятнадцать тысяч различных тем для разговора с полузнакомым иностранцем, но только не это: «У меня только что начались месячные, а я такая идиотка, так что давай я просто повяжу вот так толстовку на талию, и типа никто не заметит, что происходит, и я понимаю, конечно, что ты парень и это маловероятно, но все-таки нет ли у тебя, часом, запасного тампона?»
Кажется, до нее доходит, потому что она молчит какое-то время, а потом тихо произносит:
Ой.
Я киваю, и желудок у меня сжимается при воспоминании о том, как это было.
И все это время меня вдобавок еще и тошнило желудочный грипп.
У Лолы тоже, кстати, говорит она, зевая.
Это многое объясняет, отвечаю я. Я начала блевать в самолете. Блевала весь полет. Потом в терминале
Ты в порядке? В голосе ее звучит неподдельная тревога, и я могу поспорить, что она готова в ближайшие пять минут купить билет на самолет и лететь ко мне.
Уже все хорошо, успокаиваю я ее. Но мы приехали в квартиру, а вез нас таксист, который был Я прикрываю глаза, потому что пол качается у меня перед глазами от воспоминаний. Клянусь, Безумный Брок в детстве водил машину лучше. И как только мы вошли в квартиру я наблевала в подставку для зонтов Анселя.
Она, кажется, не очень понимает, что в этой моей фразе главное, потому что спрашивает:
У него есть подставка для зонтов? Мужчины пользуются подставками для зонтов?!
Ну, может быть, она у него для гостей стоит, предполагаю я. И вот я болела с вечера вторника и абсолютно точно знаю, что он видел, как я блюю, раз семьсот. Он мыл меня под душем. И не в сексуальном смысле.
Фу.
Да.
А кстати, могла бы поблагодарить меня за то, как я прикрывала тебя от твоего отца, говорит она, и я слышу, как в ее голосе сочится яд. Он звонил, и я передала ему все, что ты мне велела, выдирая волоски по одному из моей куклы вуду по имени Дэйв Холланд. Сказала, что ты в Париже по работе, работаешь стажером у одного из финансовых партнеров моего отца. Но ты уж, пожалуйста, не забудь сделать лицо потупее, когда вернешься домой и увидишь, что твой папаша лыс, как бильярдный шар.
Уф, прости меня за это. Мысль о том, чтобы разговаривать с отцом прямо сейчас, снова вызывает у меня тошноту. Он и Анселю звонил, говорил с ним. Точнее сказать орал. Но Анселя это, похоже, вообще никак не задело.
Она смеется, и от этого знакомого смеха я так начинаю скучать по ней, что у меня схватывает сердце.
Миа, тебе нужно подняться на новый уровень игры, если ты хочешь вернуть секс в ваши отношения.
Я понимаю. Не могу себе даже представить, что ему захочется снова до меня дотрагиваться. Даже тот ненормальный сексуальный кролик на батарейках, которого ты подарила мне на двадцать один год, наверно, не стал бы меня трогать.
Но смех смехом, а мой страх снова возвращается, он заполняет мои вены, сердце начинает громко стучать, а конечности дрожать. Да уж, мой мир перевернулся с ног на голову.
Но смех смехом, а мой страх снова возвращается, он заполняет мои вены, сердце начинает громко стучать, а конечности дрожать. Да уж, мой мир перевернулся с ног на голову.
Харлоу? Что я здесь делаю? Неужели это все ужасная ошибка?
Проходит целая вечность, пока она отвечает, и я только молю небеса, чтобы она не уснула там, на другом конце провода. Однако когда она начинает говорить, голос ее звучит бодро, сильно и уверенно, как раз так, как мне было нужно:
Забавно, что ты спрашиваешь меня об этом сейчас, Миа. А еще забавнее, что ты сомневаешься, не ошибка ли это, в то время как я мысленно все время восхищенно даю тебе пять.
Что? Я вытягиваюсь на диване.
Когда ты не захотела аннулировать брак, я была чертовки зла, я была в ярости. Когда ты разводила все эти сопли по Анселю, я думала, что ты спятила и что ладно уж, пару ночей можно позволить тебе полюбоваться на его ямочки. А потом ты взяла и улетела в Париж на все лето. Ты обычно не совершаешь безумных поступков, Миа, поэтому мне просто пришлось признать, что ты действительно нашла что-то стоящее и куешь железо, пока горячо. Она помолчала и добавила: Я полагаю, тебе с ним весело.
О да, признаю я. Очень весело. Было. Пока я не начала истекать кровью в самолете и блевать в подставки для зонтов.
Ты устроила себе приключение и не собираешься останавливаться, говорит она, и я слышу, как шуршит простыня под Харлоу, когда она ложится на бок и сворачивается калачиком. И почему бы и нет? Я очень горжусь тобой и надеюсь, что ты с толком проведешь время.
Мне страшно, признаюсь я слабым голосом.
Она напоминает мне, что у меня есть сбережения, что мне двадцать три года. Что я не обязана делать ничего, что мне не нравится, впервые за всю мою жизнь.
Речь ведь не идет о том, чтобы трахаться с Анселем все лето напропалую, говорит она. То есть я имею в виду, можно ведь заняться и другими делами, а не только беспокоиться о том, что он там себе подумает. Выйди из дома. Иди и съешь макарун. Или несколько макарунов. Выпей вина, только не сейчас, потому что я официально запрещаю тебе блевать до сентября. Иди и набирайся опыта.
Я не знаю, с чего начать, признаюсь я, глядя в окно.
Мир, который открывается за нашей узкой улочкой, кажется огромным, зеленым и голубым. Я могу видеть на мили вперед: собор, холм, крыши домов, которые, я точно знаю, я видела на картинках. Крыши черепичные и медные, отливающие золотом, и каменные. Даже из окна маленькой квартирки Анселя я вижу, что нахожусь в самом прекрасном городе на свете.
Сегодня? Она задумывается. Сегодня суббота, июнь, так что везде будут ужасные толпы. Так что Лувр и Эйфелеву башню оставь на потом. А сейчас отправляйся в Люксембургский сад. Она громко зевает. Завтра все мне расскажешь. А я пошла спать.
И она отключается.
ТРУДНО ПРЕДСТАВИТЬ СЕБЕ что-то более сюрреалистичное, чем все это, клянусь. Я ем около окна, любуюсь видом, а затем иду в маленькую, отделанную кафелем душевую, где моюсь, тру себя мочалкой, намыливаюсь и смываю и снова намыливаюсь, пока каждый сантиметр моего тела не начинает скрипеть от чистоты. Когда я выхожу из душа и пар начинает оседать, до меня доходит, что я не могу сейчас пойти домой и взять там вещи, которые я забыла. У меня нет фена, нет утюга. И я не могу встретиться вечером с девочками и поболтать с ними обо всем. Ансель ушел на весь день, и я понятия не имею, когда он вернется. Я одна, и впервые за пять лет мне придется влезть в свои сбережения, а ведь я с гордостью все это время наблюдала, как растет мой счет: вся зарплата за работу в кофейне, где я подрабатывала во время учебы в колледже, шла на этот счет, на этом настояла мама. А теперь это даст мне возможность провести лето во Франции.
Лето. Во Франции.
Отражение в зеркале шепчет: «Что, черт возьми, ты делаешь?» Я прикрываю глаза, включаю внутренний автопилот.
Нахожу свою одежду, Ансель освободил место для моих вещей в шкафу и ящиках.
Ты замужем.
Расчесываю волосы. Моя косметичка лежит неразобранная в одном из ящиков в ванной.
Ты живешь со своим мужем в Париже.
Я начинаю открывать замок входной двери запасными ключами, которые Ансель положил для меня прямо рядом с небольшой стопкой евро.
И долго пялюсь на незнакомые купюры, силясь преодолеть беспокойство от того, что он оставил мне деньги. Это очень сильная реакция, мой желудок реагирует спазмом на мысль о том, чтобы жить за счет кого-то другого, кроме моих родителей, и я откладываю это в сторону до того момента, пока Ансель не вернется домой и мы наконец не сможем поговорить нормально, без необходимости держать мою голову над унитазом.
И долго пялюсь на незнакомые купюры, силясь преодолеть беспокойство от того, что он оставил мне деньги. Это очень сильная реакция, мой желудок реагирует спазмом на мысль о том, чтобы жить за счет кого-то другого, кроме моих родителей, и я откладываю это в сторону до того момента, пока Ансель не вернется домой и мы наконец не сможем поговорить нормально, без необходимости держать мою голову над унитазом.
В Лас-Вегасе и потом в Сан-Диего мы были на равных. По крайней мере, в гораздо большей степени, чем сейчас. Мы оба были в отпуске, оба свободны и беззаботны. Потом я должна была отправиться в институт, он вернуться на работу и к своей жизни в красиво обставленной квартире. А сейчас я только что окончившая колледж девица без четких планов на будущее, девица, которой нужно показывать дорогу к метро и оставлять мелочь около двери.