Я кладу деньги на место и иду по узкому коридорчику к лифту. Он крошечный, когда я захожу, в нем остается едва ли по два фута свободного пространства по сторонам от меня, и я нажимаю кнопку со звездочкой и цифрой «один». Лифт рычит и трясется, идет вниз, его шестеренки и подшипники скрипят и гремят у меня над головой, пока наконец он не касается земли и не останавливается со страшным скрежетом.
На улице шумно и ветрено, жарко и суетно. Улицы узкие, тротуары вымощены булыжником и брусчаткой. Я останавливаюсь на углу, где узкая дорога превращается в широкую полноводную реку из машин. Тут есть пешеходные переходы, но, судя по всему, не действуют никакие правила дорожного движения. Люди идут через дорогу, не глядя по сторонам. Машины гудят так истошно, что у меня перехватывает дыхание, но никого, кроме меня, похоже, ничего не беспокоит. Они просто гудят и едут дальше. Никаких строгих рядов машин, просто поток автомобилей, которые останавливаются и снова мчатся вперед, оглушительно сигналя, по одним им понятным правилам. Уличные торговцы предлагают выпечку и яркие бутылки газировки; люди, одетые в костюмы и платья, джинсы и спортивные штаны, текут мимо меня, как будто я камень, торчащий посреди реки. Язык этой толпы напевный и быстрый И совершенно непонятный для меня.
Город как будто открывается передо мной, готовый впустить меня в себя, в самое свое сердце. Я по уши влюблена в него. Разве можно в него не влюбиться? За каждым поворотом, за каждым углом я вижу улицу еще более прекрасную, чем предыдущая, чем я могла себе вообразить, как будто весь мир вокруг это огромная сцена с самыми великолепными декорациями, которая ожидает моего выхода. Я не чувствовала такого приятного волнения с тех пор, как танцевала, когда растворялась в танце, жила им.
С помощью телефона нахожу станцию метро «Абессэ», она находится всего в нескольких кварталах от квартиры Анселя, там пересаживаюсь на линию, которая мне нужна, и пока жду поезда, во все глаза смотрю по сторонам. Я посылаю Харлоу и Лоле фотографии всего, что меня окружает: французские рекламные плакаты, женщину на шестидюймовых шпильках, которая и без этих самых шпилек выше всех мужчин на платформе минимум на голову, прибывающий на станцию поезд, несущий горячий летний воздух и запах креозота.
Короткая пересадка на шестую линию, где находится Люксембургский сад, и я иду за группой болтающих туристов, которые, кажется, пребывают в том же восторженном состоянии, что и я. Я была готова увидеть парк, траву, цветочки, лавочки, но оказалась совсем не готова к тому, что здесь, в самом центре многолюдного, суетливого города, будет столько свободного пространства. Я не ожидала увидеть эти широкие аллеи с ухоженными деревьями. И здесь повсюду цветочные клумбы: ряды за рядами сезонных цветов, садовые и полевые цветы, живые изгороди и композиции из цветов всех возможных расцветок и форм. Фонтаны и статуи французских королей составляют приятный контраст с зеленой листвой и отлично смотрятся на фоне стоящих в отдалении зданий, которые раньше я видела только в кино или на картинках. Любители позагорать растянулись на металлических стульях и лавочках под солнцем; дети пускают маленькие кораблики в фонтане, а величественный Люксембургский дворец с высоты молчаливо и покровительственно наблюдает за всем этим.
Я сажусь на пустую скамейку и глубоко вдыхаю свежий воздух и аромат лета. Мой желудок оживляется, чувствуя запах свежеиспеченного хлеба из ближайшей булочной, но я игнорирую его призывы, сначала нужно посмотреть, как он поведет себя после завтрака.
И тут до меня снова доходит, что я в Париже. В пяти тысячах километров от всего, что я знаю. Что это последний шанс для меня расслабиться, вздохнуть, испытать свое собственное приключение, пока я не начала учиться в институте и преодолевать ступеньки лестницы от студентки к профессионалу.
Я обхожу каждый уголок парка, бросаю монетки в фонтан и выбрасываю книгу, которую нашла на дне сумки. И в этом долгом парижском дне в моей жизни не существуют Бостон, отец и институт.
Глава 8
В ВОСТОРГЕ ОТ ПРОВЕДЕННОГО ДНЯ я захожу в маленький магазинчик на углу, хочу приготовить Анселю ужин. Я теперь настоящая парижская штучка, можете меня проверить. Я учусь обходить языковой барьер и обнаруживаю, что парижане совсем не так нервничают по поводу того, что я не знаю французский, как я себе представляла. Хотя, конечно, их раздражает, когда я пытаюсь что-то сказать и коверкаю язык. И все же я в состоянии объясниться, используя жесты, улыбки, невинные пожатия плечами, и сильвупле,[12] мне удается купить вино, креветки, свежую пасту и овощи.
Но когда я сажусь в скрипучий лифт и он медленно и шумно поднимает меня на седьмой этаж, нервы мои снова натягиваются как канаты. Я не знаю, чего мне ожидать. Мы продолжим с того самого места, на котором остановились в Сан-Диего? Или теперь мы начнем эээ встречаться? Или опыт этих первых дней моего здесь пребывания вообще лишил его желания продолжать подобные эксперименты?
Я занимаю себя готовкой, мне нравится маленькая, но уютная кухня Анселя. Включив его стереосистему, я слушаю французскую танцевальную музыку, крутясь с довольным видом по кухне. В квартире пахнет маслом, чесноком и петрушкой, когда он входит, а мое тело сразу каменеет и застывает в напряжении, когда я слышу, как он бросает ключи в вазу на столике у входа и кладет свой шлем на пол около столика.
Эй? Привет?
Я на кухне! кричу я.
Ты готовишь? спрашивает он, выглядывая из холла. Он так хорошо выглядит, что мне хочется его съесть. Полагаю, тебе лучше.
Ты даже не представляешь, насколько.
Пахнет восхитительно.
Уже почти готово, я пытаюсь утихомирить сердцебиение при виде него сердце в груди бьется, как пойманная в силки птица.
Но тут на его лице появляется разочарованное выражение.
Что такое? Я пытаюсь проследить за его взглядом: он смотрит на сковороду креветки с пастой и овощами.
Он слегка морщится.
Выглядит потрясающе. Просто Он потирает ладонью шею сзади. У меня аллергия на креветки.
Я издаю стон и закрываю лицо руками.
Боже, как глупо! Прости, пожалуйста!
Не извиняйся. Он явно очень расстроен. Ну откуда тебе было знать?
Вопрос этот повисает между нами, и мы смотрим друг на друга не отрываясь. То немногое, что мы знаем друг о друге, кажется сейчас просто капля в море по сравнению с тем, чего мы НЕ знаем. И я не представляю, как нам вернуться на стадию узнавания друг друга.
Он делает шаг ко мне и говорит:
Пахнет так вкусно.
Я хотела отблагодарить тебя. На самом деле мне понадобится вечность, чтобы сделать это, и он отводит взгляд впервые за все время, что его знаю. За то, что ты заботился обо мне. За то, что привез меня сюда. Пожалуйста, подожди, я приготовлю что-нибудь другое.
Давай вместе, предлагает он и подходит ближе. Он кладет руки мне на бедра, но это выходит у него как-то неестественно и напряженно.
Хорошо.
Я понятия не имею, что мне делать с собственными руками. Думаю, что любая нормальная девушка в подобной ситуации обвила бы ими его шею и прижала бы его к себе, а я вместо этого неловко складываю их у себя на груди и тереблю пальцами ключицы. Свои.
Я ищу в его глазах отблеск былого озорства или лукавства, жду, что он поддразнит меня, сделает что-нибудь забавное, что-нибудь «а-ля Ансель», но он выглядит растерянным и напряженным, когда спрашивает:
У тебя был хороший день сегодня?
Я начинаю было отвечать, но тут он опускает одну руку, лезет в свой вибрирующий карман и, нахмурившись, достает телефон.
Мерде[13].
Это слово я знаю. Итак, он дома меньше трех минут, но я уже знаю, что он сейчас скажет.
Он смотрит на меня извиняющимся взглядом.
Я должен вернуться на работу.
АНСЕЛЯ НЕТ, когда я просыпаюсь, и записка на подушке единственное свидетельство того, что он все-таки возвращался сегодня ночью домой на пару часов, не стал меня будить и спал на кушетке. Клянусь, я чувствую, как что-то внутри меня со звоном разбивается. Молодожены не спят на кушетках. Молодожены не боятся разбудить среди ночи своих новоиспеченных жен, неработающих, праздных туристок-жен.
Я даже не помню, поцеловал ли он меня в лоб хотя бы перед уходом, и очень большая часть меня требует написать ему и спросить, потому что я начинаю думать, что ответ на этот вопрос скажет мне: остаюсь я здесь или собираюсь в обратный путь домой.
Я с легкостью отвлекаюсь от печальных мыслей и наслаждаюсь своим вторым одиноким днем в Париже: хожу по выставкам и садам в Музее Родена, затем смело забираюсь на вершину Эйфелевой башни это оказывается не так страшно, как я думала, а вид оттуда просто нереальный. Париж с высоты птичьего полета потрясающе красив.
Вернувшись домой, я провожу вечер воскресенья с Лолой. Она сидит на своем диване в Сан-Диего, все еще приходя в себя после того же вируса, который сразил и меня, и отвечает на мои сообщения с впечатляющей быстротой.
Я говорю ей: «Я думаю, он жалеет, что позвал меня сюда».
«Глупости, отвечает она. Просто похоже, что сейчас его загрузили на работе. Да, вы женаты, но он не знает, сколько это продлится, и о работе ему тоже нужно думать».
«Если честно, Лола, я чувствую себя прогульщицей, но я не хочу отсюда уезжать! Этот город аааахренительный. Может быть, мне стоит перебраться в отель, как думаешь?»
«Ты слишком близко к сердцу все принимаешь».
«Но он спал НА КУШЕТКЕ!»
«Может быть, он тоже заболел?»
Я пытаюсь вспомнить, слышала ли я какие-нибудь звуки ночью.
«Нет. Он не заболел».
«А может быть, он думает, что у тебя все еще красные дни календаря?»
А вот тут мои брови взлетают вверх. Об этом я не подумала. Может быть, Лола права и Ансель действительно считает, что у меня все еще месячные? Может быть, мне и правда надо самой проявить сексуальную инициативу?
«Окей, это годная теория».
«Проверь, пишет она. Забудь надеть футболку».
Я ложусь спать обнаженная и ничем не укрываюсь.
ПРОСНУВШИСЬ, Я БРОСАЮ ВЗГЛЯД на часы. Сейчас два тридцать ночи, и я сразу понимаю, что Анселя дома нет. Свет во всей квартире выключен, а постель рядом со мной пуста и холодна.
Но тут я слышу чьи-то тихие шаги, звук расстегивающейся молнии и слабый стон из соседней комнаты.
Я встаю с постели, натягиваю одну из его футболок, которые он оставил в корзине для белья, и она так пахнет им, что этот запах чуть не сбивает меня с ног, я останавливаюсь и прикрываю глаза, чтобы привести себя в чувство.
А когда я прохожу на цыпочках через столовую и заглядываю в кухню, я вижу его. Он стоит, слегка наклонившись и опираясь рукой о столешницу. Рубашка расстегнута, галстук ослаблен и болтается на шее, а брюки приспущены на бедрах. И в руке он держит свой член.