Сама не знаю, почему я сижу с ней, пока она курит, и слушаю ее жалобы на то, как ужасно сложно жить в двадцать с чем-то лет в Париже, как ее парень никогда не выключает кофеварку, уходя, и как она могла бы бросить курить, но если приходится выбирать между сигаретой и убийством клиента, она выбирает сигарету. Она вообще-то не слишком приятная особа. Может быть, я сижу с ней потому, что она американка и мне приятно время от времени поговорить с кем-то, кроме Анселя, на языке, который я понимаю. А может быть, я просто изголодалась по общению. Хотя оно довольно депрессивное.
Когда она наконец заканчивает курить, а мой кофе окончательно остывает, я прощаюсь с ней и направляюсь к метро, чтобы посвятить утро изучению квартала Марэ.
Это один из самых старых районов города, популярное место для всяких художественных галерей, крошечных кафешек и уникальных дорогих бутиков. Мне здесь больше всего нравятся узкие извилистые улочки и крошечные, как будто игрушечные дворики, которые появляются ниоткуда и словно просят, чтобы я их как следует изучила или хотя бы посидела и придумала бы о них какую-нибудь романтичную или детективную историю.
Когда она наконец заканчивает курить, а мой кофе окончательно остывает, я прощаюсь с ней и направляюсь к метро, чтобы посвятить утро изучению квартала Марэ.
Это один из самых старых районов города, популярное место для всяких художественных галерей, крошечных кафешек и уникальных дорогих бутиков. Мне здесь больше всего нравятся узкие извилистые улочки и крошечные, как будто игрушечные дворики, которые появляются ниоткуда и словно просят, чтобы я их как следует изучила или хотя бы посидела и придумала бы о них какую-нибудь романтичную или детективную историю.
Как раз в то момент, когда мой желудок дает о себе знать и я чувствую, что готова пообедать, в сумке завибрировал телефон. Я по-прежнему удивляюсь тому, как сладко замирает в груди, когда я вижу на экране имя и фото Анселя дурацкое селфи с розовыми щеками и сумасшедшими глазами.
Что я чувствую? Нежность? Господи, определенно нежность, и когда я рядом с ним, мне все время хочется к нему приставать. И не только потому, что он так привлекателен и обаятелен, скорее потому, что он так добр и внимателен ко мне, что я, кажется, даже представить себе не могу, что он может быть резким или грубым. Ему присуща легкость, которая обезоруживает, и я не сомневаюсь, что на его счету в прошлом немало разбитых сердец женских и мужских. Я почти уверена, что та старушка, которая содержит магазинчик на углу рядом с нашей квартирой, немножко влюблена в него. На самом деле я считаю, что любой, кто знает Анселя, должен быть в него немного влюблен. И разве можно ее за это винить? Я видела, как она вечером говорила ему что-то на страстном французском, а потом замолчала, прижав руки к лицу, как девчонка, которая проговорилась парню, что влюблена в него. Потом, когда мы гуляли и ели мороженое, он объяснил мне, что она говорила ему, как сильно он похож на парня, в которого она была страстно влюблена в университете, и что каждое утро, когда он, Ансель, покупает у нее кофе, она думает о том парне.
Она поблагодарила меня за то, что я заставляю ее снова чувствовать себя школьницей, сказал он немного смущенно, а затем повернулся ко мне с кокетливой легкой улыбкой. И кстати, еще: что она рада, что я женился на такой симпатичной девушке.
Ну, получается, ты заставляешь пожилую женщину ревновать.
Так я же о ней забочусь. Он поцеловал меня в щеку. И я вовсе не хочу заставлять ревновать тебя. Я хочу, чтобы ты разделась и кричала, кончая мне в рот.
Я никогда раньше не встречала человека, в котором так сочетались бы животная сексуальность и какая-то незащищенная невинность. И сама я испытываю странную смесь возбуждения и страха, когда читаю его сообщение прямо на оживленном тротуаре.
«Прошлая ночь была забавной», гласит оно.
Я закусываю губу, обдумывая ответ. Нет сомнений, что он понял то, что я сделала, что он играл вместе со мной, и предполагает, что мы продолжим это делать, что ж
Я делаю глубокий вдох, словно перед прыжком в воду.
«Очень забавной», отвечаю я.
«Было здорово на время выкинуть все из головы, да?»
Солнце у меня прямо над головой, на улице жарко, что-то около 85 градусов, но мои руки и ноги мгновенно покрываются мурашками от одного этого предложения. Говорить об этом вот так, вспоминать то, что мы делали, это кажется таким же непристойным, неприличным ровно то же самое я испытывала утром, увидев свой вчерашний крошечный наряд в ванной, в баке с его повседневной одеждой.
«Да, здорово», отвечаю я. И если бы текст мог звучать хрипло именно так он бы и звучал.
После долгой паузы он снова начинает печатать, и я невольно думаю, возможно ли, что он сейчас так же возбужден, как я.
«Думаешь, нам стоит сделать это еще раз?»
«Мне даже думать не надо. Да».
Его ответ приходит не сразу, кажется, вечность проходит, пока он начинает печатать.
«Поезжай на станцию Мадлен, линия 14, Шатлет. Иди по Рю Бобур до Центра Жоржа Помпиду (это большой музей, ты не сможешь пройти мимо). На эскалаторе поднимись на верхний этаж. Жди в баре в ресторане «Жорж» в 19. 00 (7.00 вечера). Оттуда лучший вид».
Я нахожусь достаточно близко, чтобы дойти дотуда пешком, и от мысли об этом у меня начинает кружиться голова, по спине бегут мурашки, кожа горит, словно ее обдало волной жара. Конечности внезапно становятся слабыми, тело наливается тяжестью, и мне приходится зайти в арку перед маленьким книжным магазинчиком, чтобы немножко прийти в себя. Мне кажется, именно так чувствует себя спринтер в те последние доли секунды, которые предшествуют выстрелу стартового пистолета.
Понятия не имею, что готовит Ансель, но полна решимости это узнать.
ЦЕНТР ПОМПИДУ действительно невозможно не заметить. Благодаря Гуглу я знаю, что он находится в центре Правого Берега, в районе, который называется Бобур. После нескольких дней моих изысканий я очень хорошо понимаю, где нахожусь. Но хотя я видела фотографии Центра в Интернете, я оказываюсь совершенно не готова к тому зрелищу, которое открывается моим глазам вживую: монструозное, скелетообразное сооружение, которое, кажется, парит над городом, вырастая из него.
Как будто массивное здание очистили от внешней оболочки, обнажили все детали, на которых оно держится. Яркие цветные трубки, зеленые, голубые, желтые и красные, перекрещиваются с металлическими балками, и все это больше похоже на какой-то арт-объект, чем на здание, в котором что-то располагается внутри.
Следуя указателям, я выхожу на большую мощеную площадь, заполненную студентами, семьями, группами туристов, глазеющих по сторонам. Уличные музыканты окружены зрителями, дети носятся взад-вперед, их смех, отражающийся от гигантского здания, эхом разносится по площади.
По инструкции Анселя по длинному эскалатору я поднимаюсь на последний этаж. Эскалатор идет по длинному крытому туннелю из плексигласа, и через прозрачные стенки можно увидеть весь Париж в таком ракурсе, который раньше я могла наблюдать только на картинках в книжках. Я тут же нахожу Эйфелеву башню, устремившуюся в ярко-голубое небо.
Мое отражение подмигивает мне: на мне просто легкое платье из джерси, темные волосы блестят в лучах вечернего солнца. На лице румянец от предвкушения, и я с трудом сдерживаю дрожь волнения, потому что совершенно не представляю, что происходит, и полностью отдаю все на откуп Анселю. Я все еще его служанка? Остановившись между пролетами эскалатора, я задумываюсь. Наш баланс сил уже нарушился, как только мы приехали сюда. Во что я вообще играю?
Но, поразмыслив, я решаю: когда ты отдалась в его руки этой ночью, он подарил тебе самую страстную и сексуальную ночь в жизни. Так что просто доверься ему.
Набрав воздуха в легкие, я схожу с эскалатора и иду в роскошный ресторан. Красивая женщина с томатно-красными волосами и в маленьком белом платье ведет меня по залу, который больше похож на декорацию к какому-то фантастическому фильму, чем на место, где ужинают. Повсюду металл, сверкающие белые стальные балки, отполированные гладкие скульптуры. Столы тоже гладкие и лаконичные, на каждом стоят рубиново-красные розы на длинных стеблях.
Обеденная зона обнесена низким стеклом, чтобы не загораживать вид, потому что, ого потому что вид здесь что надо.
Поблагодарив хостесс, я сажусь в баре, проверяя, нет ли в телефоне сообщений. И как раз собираюсь написать Анселю, как чувствую, что кто-то дотрагивается до моего плеча.
Вы позволите мне присесть? спрашивает он, нервничая. И ох. Это не та же самая игра, что вчера. Смущение, должно быть, отражается у меня на лице, потому что он продолжает: Если, конечно, вы не ждете кого-то.
Незнакомцы. Вот оно что. Ну, это я могу. Это мы уже проходили.
Да, конечно. Нет, я никого не жду совсем никого. Будьте моим гостем, отвечаю я и жестом приглашаю его сесть справа от меня.
Ансель складывает все свои шесть футов два дюйма роста, взгромождаясь на сверкающий алюминиевый стул, и играет с аккуратно сложенной тканевой салфеткой. Утром, когда он уходил, я не смогла в полной мере насладиться тем, как он выглядит, и поэтому сейчас разглядываю его во все глаза, пока он стесняется, играя свою новую роль.
На нем рубашка, которую я еще не видела, темно-зеленая, с таким тонким рисунком, что я его не сразу различаю. Черные брюки сидят на нем великолепно, на подбородке выступила легкая щетина, а волосы, кажется, слегка отросли, и челка падает ему на лоб. Я внезапно ощущаю острое желание вцепиться в эти волосы пальцами и сунуть его голову себе между ног.
Мне приходится отвернуться, чтобы восстановить дыхание. Этот парень мой муж.
Мне хочется сказать: ты потрясающе выглядишь.
Как вообще мне удалось тебя так легко найти в Вегасе, такого совершенного? хочется мне спросить.
Но я старательно сохраняю спокойствие и предоставляю ему возможность самому решать, как дальше будет развиваться наш вечер.
Полагаю, меня бросили, произносит он, и теперь должна вступить я. И я поворачиваюсь к нему лицом.
Но я старательно сохраняю спокойствие и предоставляю ему возможность самому решать, как дальше будет развиваться наш вечер.
Полагаю, меня бросили, произносит он, и теперь должна вступить я. И я поворачиваюсь к нему лицом.
Это ужасно. И даже не позвонили и не написали?