Это Лола и Харлоу его сюда прислали, я уверена!
Я открываю было рот, чтобы заговорить, но меня сразу же перебивает Тина, которая с понимающей улыбкой выходит из-за меня, высоко подняв подбородок, и сообщает классу:
Класс, это мадемуазель Холланд и
Вообще-то мадам Гийом, поправляю я тихо и строго поворачиваюсь к Анселю, когда он от удивления невольно охает.
Тина широко улыбается.
Прошу прощения, мадам Гийом наш новый хореограф, и она будет заниматься с вами растяжкой и станком. Класс, поприветствуйте своего нового преподавателя!
Шесть девичьих голосков и один низкий мужской голос в унисон произносят:
Здравствуйте, мадам Гийом!
Я закусываю губу, с трудом сдерживая смех. Снова встречаю его взгляд и понимаю, что он читал мои сообщения и что он тоже с трудом сдерживает волнение от того, что находится здесь, особенно после того, как я назвалась его женой. Он выглядит утомленным, но в глазах его я читаю облегчение. Мы обо всем говорим друг другу только глазами. И одному Богу известно, чего стоит мне не подбежать к нему и не броситься в объятия его сильных, мощных рук.
Словно прочитав мои мысли, Тина чуть слышно кашляет, и я моргаю, выпрямляюсь и отвечаю:
Здравствуйте, девочки. И мсье Гийом.
По классу разносятся смешки, но тут же стихают под грозным взглядом Тины.
У нас сегодня также гость, как вы, очевидно, заметили. Господин Гийом хочет проверить, стоит ли ему поступать в академию. Пожалуйста, ведите себя как можно более достойно и покажите ему все, на что вы способны.
К моему абсолютному удовольствию, Ансель, кажется, собирается полностью соответствовать названию «маленькая балерина». Тина отходит к стене, и я достаточно хорошо ее изучила, чтобы понимать: никакой это не тест и не просмотр это просто сюрприз для меня. Я могла бы сейчас посмеяться и начать занятие с растяжки, а сама в это время разговаривать с Анселем. Но он, кажется, готов заниматься вместе с ними, и я хочу, чтобы Тина увидела, что я все могу, даже в присутствии самого большого, самого потрясающего отвлекающего фактора на свете.
Давайте начнем с растяжки. Я включаю тихую музыку и наблюдаю, как девочки повторяют за мной движения: сидя на полу, вытягивают ноги перед собой. Согнувшись, я тянусь кончиками пальцев к носкам и говорю:
Если вам больно, можете немножко согнуть ноги. Кто посчитает до пятнадцати?
Все стесняются. Все, кроме, разумеется, Анселя. И, конечно, он тихо считает до пятнадцати по-французски: «Un deuxtrois», а девочки не сводят с него глаз.
Мы продолжаем растяжку: кладем ногу на нижнюю перекладину станка и едем по ней, от чего девочки пищат и морщатся. Потом делаем несколько пируэтов, и даже если мне суждено дожить до ста одного года, я и тогда не забуду вида Анселя, пытающегося сделать пируэт! И буду так же смеяться над этим. Потом я показываю им экстремальную растяжку, когда одна моя нога прижата к стене (возможно, это я показываю скорее Анселю, но я никогда не признаюсь в этом!). Девочки пытаются это повторить, хихикают еще сильнее, и некоторые из них набираются храбрости и начинают показывать Анселю, что надо делать: как держать руки, как стоять, а потом и то, что они уже умеют: какие-то вращения и прыжки.
Когда в классе становится слишком шумно и оживленно, Тина отрывается от стены, хлопает в ладоши и обнимает меня:
Что ж, дальше занятие поведу я. Думаю, у тебя сейчас другие заботы. Встретимся в понедельник вечером, в пять.
Что ж, дальше занятие поведу я. Думаю, у тебя сейчас другие заботы. Встретимся в понедельник вечером, в пять.
Я так вас люблю, говорю я, крепко обнимая ее.
Я тоже люблю тебя, солнышко, улыбается она. А теперь иди и скажи это ему.
АНСЕЛЬ И Я выскальзываем из зала и молча идем по коридору. Мое сердце стучит так сильно, что, кажется, при каждом ударе норовит выскочить из грудной клетки. Я физически ощущаю его тепло за спиной, но мы оба молчим. Из-за того, что я снова в студии, и из-за этого внезапного сюрприза в виде его присутствия я так ошеломлена и растеряна, что просто не знаю, с чего начать разговор.
Горячий ветер набрасывается на нас, как только мы открываем дверь на улицу, и Ансель смотрит на меня осторожно, искоса, не в силах предугадать мою реакцию.
Сериз начинает он и судорожно вздыхает. Он смотрит мне в глаза, и каждая следующая секунда нашего молчания становится тяжелее предыдущей. Зубы у него плотно сжаты, но когда он сглатывает, на щеке появляется знакомая ямочка.
Привет, говорю я почти неслышно.
Он делает шаг вперед, но, кажется, все еще не уверен в том, что я ему это позволю.
Ты звонила мне перед своим приходом.
Я звонила с парковки. Меня переполняли эмоции, когда я снова приехала сюда Ты не ответил.
В студии нельзя пользоваться телефоном, отвечает он с лукавой улыбкой. Но я видел твой номер на экране.
Ты что, приехал прямо с работы? спрашиваю я, кивая на его классические брюки.
Он кивает. На его подбородке щетина минимум однодневная. Когда я представляю себе, как он уходит с работы и едет прямо в аэропорт, ко мне, едва успев покидать в небольшую сумку какие-то вещи, у меня слабеют колени.
Пожалуйста, не сердись на меня, говорит он. Лола позвонила мне и сказала, что ты здесь. Я как раз собирался пригласить вас троих на обед. И Харлоу сказала что-то в том смысле, что выломает мне ноги и оторвет все остальное, если я не буду обращаться с тобой так, как ты этого заслуживаешь.
Я не злюсь. Я качаю головой в подтверждение своих слов. Я просто я просто поверить не могу, что ты правда здесь!
А ты думала, я буду просто сидеть и ждать, пока все само собой как-то уладится в будущем? Нет уж, я не мог быть так далеко от тебя
Ну я рада.
Я знаю, что он хочет спросить: «Почему ты ушла так? Почему даже не попрощалась со мной?» но он не спрашивает. И этим зарабатывает сразу много очков. Потому что хотя и мой приезд во Францию, и мое бегство оттуда были импульсивными, причиной в обоих случаях был он: первый раз я летела на крыльях любви, второй с разбитым сердцем. И хорошо, что он это понимает. Он оглядывает меня с ног до головы и задерживается взглядом на моих ногах, выглядывающих из-под короткой танцевальной юбочки.
Ты выглядишь потрясающе, говорит он. Правда. Ты выглядишь так сногсшибательно, что у меня просто нет слов.
Я больше не могу сопротивляться и бросаюсь ему на шею. Он обнимает меня и утыкается лицом мне в щеку. У него такие длинные руки, что он мог бы обвить ими мою талию несколько раз. Я чувствую его дыхание на своей коже и то, как он дрожит от моей близости, и когда я произношу: «Так хорошо!» он только кивает, и наше объятие, кажется, может длиться вечно.
Его губы находят мою шею, подбородок, он посасывает и прикусывает мою кожу. Дыхание у него теплое и свежее, он шепчет что-то по-французски, какие-то слова, которые я не могу перевести, но это и не нужно. Я слышу слова «любовь», «жизнь», «прости», и вот он берет в ладони мое лицо и накрывает своими губами мои, глаза у него открыты, пальцы дрожат. Это единственный, целомудренный поцелуй, без языка, неглубокий но то, как я трепещу в ответ, кажется, обещает ему нечто гораздо большее, потому что он отстраняется и смотрит на меня торжествующе.
Пойдем же, говорит он, и ямочка его становится глубже. Нужно поблагодарить твоих девочек.
Я так изголодалась по нему, по нам, но еще больше мне хочется увидеть его сейчас вот так, вместе с моими друзьями, поэтому, взяв его за руку, я веду его в машину.
АНСЕЛЬ НАДЕВАЕТ РУБАШКУ и рассказывает о своем полете, о том, как ему пришла в голову мысль, что надо улететь сразу после работы, и как он прилетел, и как потом ему пришлось ждать целый день, чтобы увидеть меня все эти милые детали призваны замаскировать один вопрос, который дрожит у каждого из нас на кончике языка: и что теперь?
Я веду машину и посматриваю на него искоса. На фоне темнеющего у него за спиной неба он выглядит невероятно шикарно и элегантно в своем костюме цвета графита и лавандовой рубашке на пуговицах. Я, хоть и вышла только что из танцевального класса, переодеваться не собираюсь. Если мы заедем сначала ко мне домой, нет сомнений, что мы там и останемся, а мне нужно увидеть девочек, нужно сказать им спасибо. И, что еще важнее, дать ему возможность сказать им спасибо.
Я только переобуваюсь в более удобные туфли на плоском каблуке и везу Анселя в бар «Динамит», где тащу его за руку прямо к Лоле и Харлоу, которые широко улыбаются при виде меня и моего мужа, моего Анселя. Они сидят в отдельной кабинке, потягивая коктейли, и Лола видит меня раньше, чем Харлоу. И разрази меня гром, если ее глаза не наполняются слезами при виде нас.
Нет! Я грожу ей пальцем, смеясь. При всей ее внешней жесткости она такая чувствительная! Нет-нет, мы так не делаем!
Она смеется в ответ, качает головой и смахивает слезы, и я наблюдаю со смешанными чувствами удивления и радости, как мои самые близкие люди и мой муж обнимаются, словно они лучшие друзья и просто ненадолго разлучались.
Но ведь на самом деле так и есть. Я люблю его, а значит, и они тоже. Я люблю их, а значит, и он любит их тоже. Он вынимает из внутреннего кармана пиджака две шоколадки и протягивает одну Лоле, а другую Харлоу.
Это за помощь. Я купил их в аэропорту, так что не смотрите с таким уж восторгом.
Они обе берут подарки, и Харлоу смотрит на свою шоколадку, а потом переводит взгляд на Анселя:
Если она тебя не прикончит сегодня вечером, это сделаю я.
Он вспыхивает румянцем, его ямочка, тихий смех, то, как он закусывает губу, все, я готова. Черт, убейте меня на месте.
Нет проблем, говорю я, бросаю его пиджак на стул и тащу его на танцпол. Меня совершенно не волнует, что за песня играет, я не выпущу его из рук этой ночью ни на секунду. Обняв его, я прижимаюсь к нему всем телом.
Мы снова танцуем?
О, нас ждет очень много танцев, обещаю я ему.
Ты могла заметить, что я старательно следую твоим указаниям. Я так горжусь тобой, шепчет он и смотрит мне в глаза. Ты только что заявила, что вечером прикончишь меня. Его улыбка становится шире, а руки ложатся на мою талию.
А ты разыгрывай карты правильно.
Я забыл свои карты. Его улыбка гаснет. Но зато я привез свой пенис.
Что ж, я постараюсь его не сломать на этот раз.
На самом деле, я думаю, тебе нужно лучше стараться.
Пол у нас под ногами сотрясается от басов, и мы почти кричим во время этой игривой пикировки, но настроение почему-то уходит, между нами повисает напряжение. Нам всегда удавался флирт, и в сексе у нас все было прекрасно, но нам всегда приходилось притворяться кем-то другим, чтобы быть откровенными друг с другом.