По-видимому, поздно вечером 25 июля или уже 26 июля в расследовании убийства Герды Грибановой произошло важнейшее событие, предопределившее последующие шаги следствия и его конечный результат. Сергей Баранов собственноручно написал заявление, в котором сообщил о том, что убийство маленькой девочки совершено Василием Кузнецовым. Под заявлением поставлена дата 25 июля. Понятно, что после такого заявления должен был немедленно последовать допрос написавшего, поскольку по всем понятиям следственной практики тянуть с ним было никак нельзя, ведь сознавшийся может переменить свое решение либо даже покончить с собою. Однако допрос Баранова датирован следующим днём 26 июля. Несовпадение дат выглядит странно и требует какого-то объяснения, поскольку заявление Баранова и всё, что с ними связано, очень важно для понимания произошедшего в дальнейшем.
Можно предположить, что события развивались так. Находящийся в камере следственного изолятора Баранов попросился на допрос незадолго до полуночи, сообщив, что желает сделать важное заявление. Следственные действия в ночное время были запрещены, но в 1938 г. процессуальные нормы игнорировались НКВД повсеместно, так что конвой имел инструкции насчёт того, как действовать в случае такого рода обращений содержащихся под стражей лиц. Баранов был доставлен в кабинет здесь же, в здании изолятора, где и написал на неровно оборванной половинке листа своё заявление. Происходило это до полуночи, и потому дату Баранов проставил ту, которая была по факту, то есть 25 июля. Старший конвойной смены, ознакомившись с содержанием написанного, понял, что арестант «пошёл на сознанку», и немедленно связался с уголовным розыском. Начальства на месте уже не было, поэтому сообщение принял дежурный по Отделу самый что ни на есть рядовой опер Чемоданов, тот, который ездил в Черемхово производить обыск и арест Михаила Грибанова. Чемоданов, разумеется, потребовал немедленно доставить арестованного для допроса, что и было сделано. Произошло это уже после полуночи, то есть в ночные часы 26 июля. Именно поэтому важнейший для последующего расследования допрос проводил Чемоданов, а не Вершинин, и именно поэтому протокол датирован 26 числом и написан другими чернилами, нежели заявление Баранова.
Итак, что же написал Серёжа после недельного пребывания в свердловском застенке? Это эпическое сказание заслуживает того, чтобы воспроизвести его дословно, благо оно предельно коротко. Текст его гласил (орфография оригинала сохранена): «Когда я принёс ножик к Кузнецову он лежал у него в дровяннике. Он спал потом он стал меня уговаривать что обокрадём квартиру. Если кто помешает то укокошим. Когда попала девочка то он мне сказал она мешает принеси конфект я её уманю а ты посмотриш что-бы никто не видел. То я стоял и смотрел на жухаре когда он её порезал вышел и сказал пойдём после этого я ушол домой. Конфекты были у него. 25/VII-38 г. Баранов».
Автор явно не дружил со знаками препинания и испытывал серьёзные затруднения с изложением даже предельно простых мыслей. Но не это самое примечательное в тексте, вышедшем из-под пера Сережи Баранова. В качестве причины преступления он выдвигает абсолютно нелепый мотив намерение ограбить квартиру и очевидно оговаривает своего друга Кузнецова. Именно желание автора «сочинения» оболгать товарища придаёт его эпистолярным потугам вид непримиримо отталкивающий.
Сотрудники уголовного розыска, знакомые с деталями совершённого убийства и результатами судебно-медицинской экспертизы тела Герды Грибановой, должны были почувствовать бьющую в глаза нелепость и лживость написанного Барановым. Как же был проведён его допрос?
А никак. Сержант милиции Чемоданов тупо записал ересь из уст Баранова, не задав ни одного вопроса по содержанию его монолога. Вот самая существенная часть пресловутого допроса: «У ворот я стоял потому, чтобы сказать Кузнецову в случае, (если) кто-то пойдёт по двору дома, а это нужно было, чтобы нас никто не заметил. Уведенную девочку Кузнецов в саду изрезал, после чего вышел из сада обратно ко мне во двор дома и сказал, что давай пойдем домой. Мы с ним вернулись обратно и разошлись по домам, кражу не совершили, но почему, я и сам не знаю». Баранов в его собственном рассказе ведёт себя как идиот, он стоит у ворот, где его видят все входящие и выходящие, и делает это для того, чтобы злоумышленников никто не заметил. Он стоит, по его собственным словам, на «жухаре», но при этом убийство совершается совсем в другом месте, в тёмном саду. О чём он должен предупреждать Кузнецова, а главное как, если расстояние от места убийства до жилого дома, согласно протоколу осмотра места обнаружения трупа, не менее 80 метров, а может, и более. Странное впечатление производит цель преступников. Ну, в самом деле, имея намерение обворовать квартиру вечером выходного дня (это когда все жильцы находятся дома!), они для чего-то решаются на убийство, которое не планировали, но при этом саму кражу даже не пытаются совершить.
Ладно, с Барановым всё довольно ясно, молодой человек не сильно умён и плохо образован, ждать от него здравого и логичного рассказа не следовало, но сержант Чемоданов для чего протирал свои галифе на рабочем месте?! Всё-таки перед нами не тупой валенок из райотдела какой-никакой, а опер областного угро! Раз он попал в такое подразделение, значит, как-то проявил себя в деле. Трудно поверить в то, что Чемоданов не почувствовал завиральность услышанного рассказа, очевидно, он самоустранился от каких-либо суждений и вопросов, полностью предоставив инициативу Вершинину. Вот явится начальник поутру начальник и рассудит.
Что же произошло далее?
А далее странности только нарастают. Ранним утром 26 июля на рабочем месте появился лейтенант Вершинин, явно вызванный полночным телефонным звонком сержанта Чемоданова. Помощник начальника уголовного розыска ознакомился с ночными откровениями Баранова и вызвал на допрос Василия Кузнецова. И первый же вопрос вкатил ему, что называется в лоб: «Признаёте себя виновным в убийстве 4-летней девочки Герды Грибановой вечером 12 июля в саду дома 19 по Первомайской улице?» «Да, признаю», отвечает Кузнецов.
Вот так поворот, правда?
Ещё 21 июля в день ареста Василий убедительно рассказывал о собственном алиби, а по прошествии пяти дней, вдруг бац! следует такое признание. Причём в материалах дела не видно никаких серьёзных подвижек за этот период. Не только улик новых не появилось, но даже вещи, изъятые при обысках по месту жительства Кузнецова и Грибанова, ещё не были отправлены на экспертизу в лабораторию судебной медицины! Тут самое время задуматься, а что, собственно, побуждало сознаваться в убийстве Баранова и Кузнецова? Что это за голос проснувшейся совести? Что это за такое дивное духовное преображение претерпели подозреваемые в мрачной камере 19 следственного изолятора? Православие считает, что все души человеческие открыты перед Богом и в душе даже самого закоренелого грешника может проснуться потребность покаяния. Но ведь коммунисты и комсомольцы в Бога не верили и христианские представления о мире и душе отвергали категорически. Так что же торкнуло двух незадачливых любителей голубей вдруг покаяться в ночь на 26 июля в содеянном преступлении?
Подсказка есть, точнее намёк. Баранов и Кузнецов содержались в одной камере изолятора. Согласно чекистским заветам товарища Дмитриева-Плоткина. Правда, к тому моменту сам товарищ Дмитриев уже с месяц как был не «товарищ», а «гражданин подследственный» и бодро, без пауз рассказывал о своей вредительской деятельности компетентным товарищам из следственной части по особо важным делам Главного управления госбезопасности, но сей маленький штришок ни на что не влиял. Школа тюремной провокации, детально продуманная и отработанная на практике как самим Дмитриевым, так и его подчинёнными, пережила надолго своих создателей. Строго говоря, жива она и поныне.
В отличие от той странной и даже абсурдной истории, что рассказал прежде Баранов, исповедь Кузнецова обросла деталями и нюансами. Так, Василий сообщил, что задумал обворовать жильцов дома 19 дней за пять до убийства Баранов об этой детали почему-то сообщить забыл. Кроме того, Кузнецов рассказал о том, что перед совершением преступления крепко выпил с Барановым. Чтобы было ясно, о какой величине алкоголя идёт речь, следует уточнить подельники выпили пол-литра водки и четверть литра вишнёвой наливки. Удивительно, но и об этой детали Баранов запамятовал. Время совершения убийства допрашиваемый отнёс к 22:30 и даже позже (напомним, что дедушка пропавшей девочки стал её искать уже в 21:20).
Поскольку убийство Герды Грибановой являлось по своей сути половым преступлением, лейтенант милиции Вершинин не мог обойти стороной его специфические детали. Кузнецов отвечал невразумительно: «Я девочку подвёл к кустам черёмухи, в это время подошёл и Баранов. Я в это время зажал ей рот и нанёс ранение ножом в область, кажется, горла, точно не помню, потом я ещё нанёс ей несколько ударов в голову и стал раздевать». О цели раздевания жертвы ответил так: «На это не могу ответить. Будучи пьяным, я просто не отдавал себе отчёта». О возможности полового акта с маленькой девочкой Кузнецов высказался следующим образом: «У меня такой цели не было, может быть, её имел Баранов?». Так и хочется уточнить, кто же кого в этом кабинете допрашивал?
Ссылки на то, что в момент совершения преступления Кузнецов был сильно пьян, во время допроса звучали неоднократно. Трудно отделаться от ощущения, что вся история с распитием водки и вишневой настойки введена в криминальный сюжет с единственной целью оправдать выпивкой все нестыковки, несуразности и очевидные глупости в ответах подследственного. Как только ему задавали необычный вопрос, ответ на который явно выходил за рамки понимания Кузнецова, сразу следовала отговорка: не могу сказать, был пьян. Причём сильное опьянение не помешало Василию запомнить принципиально важные для следствия моменты, связанные с расчленением тела девочки; он точно запомнил, что отрезал руку, а вот ногу отрезал Баранов.
Поскольку убийство Герды Грибановой являлось по своей сути половым преступлением, лейтенант милиции Вершинин не мог обойти стороной его специфические детали. Кузнецов отвечал невразумительно: «Я девочку подвёл к кустам черёмухи, в это время подошёл и Баранов. Я в это время зажал ей рот и нанёс ранение ножом в область, кажется, горла, точно не помню, потом я ещё нанёс ей несколько ударов в голову и стал раздевать». О цели раздевания жертвы ответил так: «На это не могу ответить. Будучи пьяным, я просто не отдавал себе отчёта». О возможности полового акта с маленькой девочкой Кузнецов высказался следующим образом: «У меня такой цели не было, может быть, её имел Баранов?». Так и хочется уточнить, кто же кого в этом кабинете допрашивал?