Гораздо подробнее выступает география славян, расселившихся на северо-восток от низовьев Дуная, Карпат и водораздела между Вислой и Западным Бугоми, вошедших в состав Русского государства. Начальная летопись дает три перечня их в своем этнографическом вступлении и затем сообщает о них сведения в изложении событий. Перечни этнографического очерка не одинаковы. Первый из них исчисляет не все восточно-славянские разветвления. Изложив известное предание о влохах и о расселении с Дуная лядских и русских славян, летопись называет (Лавр., с. 3): полян, поселившихся по Днепру, древлян, «за не седоша в лесех», дреговичей между Припятью и Двиной, славян на Двине, назвавшихся полочанами «речки ради, яже втечеть в Двину именем Полота», славян у озера Ильмеря, которые «прозвашася своим именем», то есть славян по преимуществу (новгородские славяне), и север племя, расселившееся по Десне, Сейму и Суле. Таким образом, здесь открывается население западного побережья Днепра, верхнего течения Западной Двины, юго-западной, весьма незначительной, части Озерной области (у Ильменя и Чудского озера) и к востоку от Днепра население области, омываемой Десной, Семью и Сулой. Далее, переходя от древнейших (киевских) преданий снова к славянским племенам, летопись называет, кроме исчисленных выше, кривичей, которые «седять на верхь Волги и на верхь Двины и на верхь Днепра» и которых она как будто бы выводит от полочан и новгородских славян101, и бужан («зане седоша по Бугу»), позднее получивших название волынян, или вeлынян. Тут же северяне представляются не более, как разветвлением кривичей. Несколько дальше предание об обрах открывает другое древнейшее название бужан дулебы (Лавр., с. 5). Наконец, последний перечень дополнен радимичами и вятичами102, происходившими по летописному преданию, очень темному и загадочному, от ляхов и приведенными братьями Радимом и Вятком на Сож и Оку, улучами и тиверцами, жившими по Днестру до Понта и Дуная, и хорватами (Лавр., с. 5). Было замечено, что во всех этих перечнях как будто бы соблюдена некоторая последовательность, что первый из них пополняется вторым, который в свою очередь пополняется третьим. И это обстоятельство дало С. М. Соловьеву103 повод предполагать, что летопись исчисляет племена по мере выселения их с берегов Дуная, по мере того, как они появляются на Восточно-Европейской равнине, как будто летописец имел в виду указать порядок и постепенность размещения восточных славян. «Если принимать известие летописца буквально, говорит он, то выйдет, что славянское народонаселение двигалось по западной стороне Днепра на север (поляне, древляне, дреговичи, полочане, новгородские славяне) и потом спускалось на юг, по восточной стороне реки (кривичи, северяне). Дулебы же или бужане, улучи, тиверцы, вятичи, радимичи и хорваты104 должны в таком случае явиться позднее других, особо от них, не вследствие борьбы с влохами, а по каким-то иным причинам». Не вдаваясь в рассмотрение этого вопроса, по самой сущности своей относящегося к области славянских древностей, следует, однако, заметить, что сама летопись не дает никаких оснований приписывать составителю ее намерение показать порядок размещения славян на Восточно-Европейской равнине. Основывать же на ее известиях какие-либо выводы о том, как действительно произошло это размещение, тем труднее, что, даже допустив в них то значение, какое приписывает им г-н Соловьев, нельзя не видеть в них явных противоречий. Характер этих известий, последовательно дополняющих друг друга, ближе всего объясняется позднейшими переделками и вставками, которым, видимо, подверглась «Повесть временных лет», или же, что еще вероятнее, безыскусственностью изложения, которая позволяла составителю летописи от рассказа стародавних преданий (о Киеве после первого перечня и обрах после второго) возвращаться каждый раз к исчислению племен, дополняя то, что было им пропущено раньше. Сверх того, самое предание о нашествии влохов на Дунай и о выселении оттуда славян, без сомнения, жившее в народной памяти и оттуда занесенное в «Повесть временных лет», едва ли первоначально имело в народном понимании такое широкое значение, какое придал ему наш летописец. На Восточно-Европейской равнине славяне представляют такое же древнейшее исконное население, каким в других частях Европы признаются литва, германцы, фракийцы, кельты. К северо-востоку от Карпат, по крайней мере, до верхних течений Днепра и его притоков, они составляют не только древнейшее, но и единственное первобытное население, которое заняло эту область с незапамятных времен, возделало ее и оставило неопровержимые следы своего исключительного господства в ней в ее географической номенклатуре в чисто славянских названиях ее населенных и рукозданных мест и живых урочищ. Географические названия, «в которых звучит язык, это первое свидетельство, первый акт исторического существования народов105», доказывают, что в отмеченной нами области не было другого коренного племени, кроме славян. То же подтверждается рядом древнейших исторических известий о северо-восточной равнине, в которой они являются, начиная с Геродота, под различными именами106. Образовав оседлое земледельческое население, привязанное к возделанной им почве, славянское племя выдержало в этой области и в области по ту сторону Карпат натиск кельтийских и германских народов, приливавших с запада и северо-запада, и азийских кочевников, для которых степная часть равнины, непосредственно сливающаяся с равнинами Азии, служила обычным и легким путем из Азии в Европу. Наплыв этих народов отрывал от восточно-славянского мира ту или другую ее часть, увлекая ее в своем движении, или заставлял окраинное славянское население, не чувствовавшее себя в силах устоять в борьбе с воинственными соседями, искать убежища в глубине страны, занятой его единоплеменниками. Особенно сильны были такие движения с юго-запада, где славянство с глубокой древности приходило в столкновение с кельтами, римлянами и германскими народами, на северо-восток в глубь Восточно-Европейской равнины. Но эти переходы не были явлением общим для всего славянства, каким оно изображается в летописи, не были расселением племени из одной местности с Дуная в незанятые страны по Мораве, Висле, Днепру и т. д. Они имели характер частных, местных явлений и мало изменяли общее географическое положение славянского мира. Покоренные или теснимые инородцами племена выселялись не все; часть оставалась на своих прежних местах, переселенцы же находили на новых местах, по эту сторону Карпат, родственные и по языку, и по обычаям племена. С течением времени они сливались с ними и только в преданиях сохраняли память о своих первоначальных жилищах, об обстоятельствах, которые вызвали их выселение, о родоначальниках или вождях, которые их вывели. При естественном в каждом народе стремлении объяснить свое происхождение и прошлое эти частные предания переселенцев со временем могли делаться общими для всей славянской ветви, среди которой они переселялись. По всей вероятности, так было с преданием о первоначальных жилищах славян в Подунайской земле107 и об изгнании их оттуда влахами (влохами). Если справедливо предположение, что под именем влахов в летописи скрываются кельты, то в основе всего предания лежит событие, совершившееся еще в IV веке до Рождества Христова, движение кельтов с запада в Иллирию и Паннонию и борьба, которую они начали там с местным славянским населением. Вследствие этой борьбы значительная часть славян выселилась на северо-запад и северо-восток от Карпат и нашла себе приют у славян поднепровских, повислянских и полабских. Предания этих выходцев о первоначальных придунайских жилищах, о тихом Дунае, о борьбе с влахами с течением времени сделались общим достоянием тех славян, среди которых они поселились, частью перешли в их поэзию и затем в письменные исторические памятники. Но в продолжение веков, со времени выселения до появления у славян первой летописи, они должны были замутиться, потерять свой первоначальный смысл и полноту. С именем влахов, волхвы соединялось уже понятие не о кельтах, а о романском населении Италии. Подробности о борьбе с ними или сгладились, или, будучи отнесены к другому событию, вошли в другой цикл преданий, так что от сказаний о переселении с Дуная, сложившихся в глубокой древности, ко времени возникновения у славян гражданственности и письменности в народе сохранился один только остов, темное воспоминание o жилищах их предков на Дунае и об изгнании их оттуда. В таком сухом и сжатом виде это предание вошло в летопись русскую, а несколько позднее в хроники польские и чешские, причем наша «Повесть временных лет» или же, что не лишено вероятности, ее позднейшие редакции, как видно, усвоившие себе идею единства славян108, воспользовались им, чтобы объяснить причины этого единства и доказать его непреложность.
В течение двух с половиной веков, обнимаемых Начальной летописью, этнографические границы русского славянства подверглись значительным изменениям. Прилегая на юге к степям, где происходила непрерывная смена враждебных кочевых орд, оно постепенно отступало на север, в глубь страны, пока не оградилось от их набегов отчасти рядом укреплений, отчасти самими же кочевниками, которые, подчиняясь ее цивилизующему влиянию, освоились с оседлостью и по всей южной и юго-восточной Украине образовали живой оплот против своих «диких» сородичей109. В то же время потери на юге и юго-востоке вознаграждались для русского славянства приобретениями на северо-западе по Неману и Вилии за счет Литовско-Ятвяжских земель и на северо-востоке, в Озерной области и в области Волги за счет финских народцев. Ядро славянского населения на Восточно-Европейской равнине составляла область, простирающаяся к северо-востоку от Карпат и Авратынских гор и ограниченная на северо-западе водоразделом бассейнов Неманско-Вилейского и Западо-Двинского, с одной стороны, Припятского, Березинского и Днепровского с другой; на юге Урало-Карпатской грядой, тогда как северо-восточные и восточные пределы ее терялись в верховьях Днепра и по течению его левых притоков. Она занимала таким образом полости южного Буга, Днестра и западную часть полости днепровской. Но уже в глубокой древности славянство перешло из Поднепровья в Озерную область и в Поволжье, где первоначальное исконное население составляли инородцы110; здесь поступательное движение его уже не прекращалось. На западе, где этнографический рубеж с лядскими славянами совпадал с государственным рубежом и закреплялся им, и на севере, где Олонецкие горы и гористая Финляндия, занятые воинственной емью, и по самой природе не представляли ничего привлекательного для поселенцев, с этих сторон этнографические пределы славянства представляют более устоя. На север первые дружины проникли только в XIV веке. Таким образом, в первые два с половиной столетия этнографическое распространение восточного славянства характеризуется движением с юга и юго-востока на северо-запад и северо-восток. Предоставляя себе изложить более подробное разъяснение его при рассмотрении княжений, возникших в эпоху Начальной летописи, мы ограничимся здесь общим очерком этнографических рубежей его, как они представляются в эту эпоху Начальной летописью, по соображению известий ее с известиями последующего времени.
«Повесть временных лет» застает славян расселенными на огромном пространстве Европейской равнины, в области нижнего Дуная и его правых притоков, а также Днестра, Буга, Днепра, в юговосточных частях бассейнов Вислы, Вислока, Буга и Западной Двины, в южных Озерной области (Чудское озеро и Ильмень) и в юго-западных Волги. Если принять исходной точкой низовья Дуная, до которых, по известию «Повести», еще в эпоху образования Русского государства доходили поселения улучей и тиверцев, то западная окраина русского славянства охватывала юго-западные склоны Карпат до самых истоков Вислянских притоков Дунайца и Вислока, затем по этим рекам подходила к южному побережью Вислы, шла вдоль его на восток до водораздела между Вепрем и Западным Бугом; здесь поворачивала на север, почти руслом Вепря шла до устьев Нурца. Здесь поселения побужских славян прекращались, и этнографический рубеж, склоняясь круто на восток, вступал в полость Верхнего Немана, охватывая левые притоки его, Рось, Зельву, Шару, область, как кажется, уже ко второй половине XI века отнятую русским населением от ятвягов. У устьев Березины пересекал Неман, затем через верхнее течение Вилии, заселенное, несомненно, славянским племенем, мимо полости Березины (Днепровской) и правых притоков этой реки и по западно-двинским притокам Друйке и Дисне подходил к Западной Двине. На севере Западной Двины этнографический рубеж совпадал с водоразделом реки Великой, с одной стороны, и правых притоков Западной Двины и речек, вливающихся в Рижский залив и Чудское озеро, с другой. На севере, у побережья Финского залива, славянское население сходилось с чудским народцем водью, который русел очень медленно и еще в XIII веке не потерял своей этнографической особенности. Отсюда рубеж шел на восток уже известным нам волоком, мимо поселений еми, областью Тверцы к Волге. Здесь славянство представляло, может быть, до X века не сплошное население, но колонии, рассеянные среди местного финского населения, веси, мери, муромы и отчасти мордвы и поддерживаемые, между прочим, рядом княжеских городов и укреплений111. Но таким колонизационным путем уже к началу XII века русские славяне утвердились в области, окружаемой течением Мологи, и еще раньше по Шексне и на Белоозере. Крайний на востоке предел их составляли, кажется, водораздел между Шексной112 и Костромой и черта, которую можно провести от устья Шексны прямо на юг к низовьям Клязьмы, где Муром, до самого основания Нижнего Новгорода (1224 год), оставался украинным русским городом на мордовских пределах113. В области Средней и Верхней Оки мы встречаем опять славянское население вятичей, хотя и пришлое, о прибытии которого на Оку с запада от ляхов «Повесть временных лет» сохранила народное предание, но тем не менее население сплошное и цельное. Очень вероятно, что расселения этого племени простирались в область Дона, на плодородные побережья донских притоков Сосны, Воронежа и Северного Донца и в эпоху сильного казарского ханства, долгое время служившего крепким оплотом для восточных славян против азийских кочевников, спускалось вниз по Дону, к побережьям Азовского моря и к низовьям Кубани. С падением Хазарского царства степные орды отчасти истребили, отчасти отодвинули на север славянское население, но следы его сохранились в русской Тмутаракани, существование и связь с Русью которой нельзя объяснить, не допустив в населении ее славянской основы, и, наконец, еще в начале XII века чувствуются в городском населении черты подонских половцев. Что касается южных границ славянского племени, то они шли по северному Донцу и Ворскле, на восточной стороне Днепра, тогда как на западной первоначально они спускались от Днепровского лимана через Буг и Днестр к устьям Дуная и только с усилением кочевых орд в половине Х века отодвигаются на север, за Карпатскую гряду, перерезывающую течения Восточного Буга и Днестра.