Приблизившись к воротам кладбища, я услышала гомон голосов. Правда, теперь я была стреляный воробей и знала: ни в коем случае нельзя оглядываться по сторонам, чтобы увидеть, кто говорит. Глубоко вздохнув, я дабы не слышать, как голоса беспрестанно зовут меня, сосредоточила взгляд на тротуаре, по которому шла, и мысленно запела куплет из «Танцующей королевы» группы «АББА». Я знала: если я буду идти дальше, не обращая на них внимания, они в конце концов умолкнут. Мать однажды сказала мне, что мы с ней как маяки. Лишь после того, как она ушла от нас, я поняла, кому светили эти маяки, но к тому времени я видела себя лишь в качестве движущейся цели, жаждущей увернуться от попаданий.
Могила бабушки находилась в задней части кладбища, возле ограды. Я тотчас вспомнила, как в новом накрахмаленном платье из черного хлопка, царапавшем мне кожу, я стояла здесь с родителями, ощущая липкую влажность летнего воздуха и тяжелый запах огромного количества цветов, от которого я задыхалась, стоя на жаре. Отец взял меня на руки, и я увидела всех, что столпились вокруг пустой могилы, и то, что не все из них дышат. Больше всего смутило то, что они все смотрели на меня.
Я остановилась возле желтой полицейской ленты, которая окружала могилу. Мое дыхание вырывалось в холодный воздух густыми облачками пара. Я отметила аккуратно подстриженную траву и надгробный камень из белого мрамора. Глядя на него, можно было подумать, будто его осторожно вытащили из чавкающей грязи и положили отдыхать на прохладную траву. Соседние могилы никто не тронул. Яма, в которой раньше стояла плита, находилась примерно в футе перед ним, как будто для того, чтобы ни у кого не возникло сомнений, что могильный камень не просто опрокинулся, а был намеренно и осторожно перемещен.
Убедившись, что на меня никто не смотрит, я перешагнула через желтую ленту и подошла к могильному камню, чтобы лучше его рассмотреть. Я прочла выгравированные на нем даты рождения и смерти моей бабушки, а также ее полное имя, Сара Маниго Приоло. Но стоило мне прочесть строчки под ними, как мои глаза полезли на лоб:
Крошится кирпич рушится камин;
Плачет дитя мать зовет его.
Своей ложью мы множим грехи,
И волны прячут нашу вину.
Я прочитала эти строки еще дважды, пытаясь понять их смысл. Затем мой взгляд снова переместился на имя женщины хотелось убедиться, что я стою перед нужной могилой. «И волны прячут нашу вину». Мне тотчас вспомнился запах соленой воды, наполнивший мой дом, и по моей спине скатились ледяные капельки страха.
Я тоже не знаю, что это значит, если это хоть как-то тебя утешит.
Я резко обернулась. Позади меня стояла моя мать в черной норковой шубке и шляпке в тон, руки в перчатках держат воротник, спасая шею от лютого холода. Как всегда, в перчатках.
Я резко обернулась. Позади меня стояла моя мать в черной норковой шубке и шляпке в тон, руки в перчатках держат воротник, спасая шею от лютого холода. Как всегда, в перчатках.
Не утешит, холодно ответила я.
Она встала рядом со мной и посмотрела на могильную плиту.
Странно, как призраки любят напоминать о себе, не так ли? Она пытается нам что-то сказать.
Ты так думаешь? спросила я, пуская в ход сарказм, чтобы скрыть краткий проблеск надежды, шевельнувшейся, когда она произнесла слово «мы».
Наши взгляды встретились, и она улыбнулась.
В чем я не уверена, так это в том, что нам с этим делать.
Я сунула руки как можно глубже в карманы пальто не столько из-за холода, сколько потому, чтобы сжать их в кулаки.
Никаких «нам». Я сейчас пойду и узнаю, надо ли платить за то, чтобы его поставили на место, или у них есть страховка для такого рода случаев.
Я сделала шаг, чтобы пройти мимо нее, но она коснулась мой руки.
Мелли, это очень серьезно. Думаю, это как-то связано с моим сном, и если это так, то ты даже в большей опасности, чем я думала.
Тогда я справлюсь с этим. Одна. Как и тридцать три года назад.
Я высвободила руку и перешагнула через желтую ленту.
Ты помнишь день, когда умерла твоя бабушка?
Я остановилась; давнее воспоминание давило на мой мозг, словно шрам, который еще не зарубцевался и о котором невозможно забыть.
Да, ответила я.
Она упала с лестницы.
Я медленно повернулась. По лицу матери промелькнуло облегчение. Она явно не ожидала, что я останусь, чтобы ее выслушать.
Твоя бабушка была еще жива, когда я нашла ее у подножия лестницы, продолжила она.
В отчете полиции говорилось другое. Она споткнулась на высоких каблуках и упала. Она умерла мгновенно.
Я узнала об этом лишь благодаря извращенному любопытству, которое однажды заставило меня покопаться в бумагах моего отца, когда тот был в очередном запое. Охваченная детской яростью, я надеялась отыскать причину, почему мать бросила меня. Ведь это наверняка должно быть где-то как-то задокументировано. Как будто, увидев написанные черным по белому слова, я смогла бы найти способ защитить себя. Но все, что я нашла, это свидетельство о разводе моих родителей, в котором была указана причина неустранимые разногласия, и копию полицейского отчета о внезапной смерти моей бабушки.
Мать недоуменно выгнула изящную бровь, но не спросила меня, откуда мне это известно. Я как будто вновь стала маленькой девочкой, а она знает обо мне все, что можно знать, что всегда мешало мне свыкнуться с мыслью, что ее рядом со мной больше нет. Как если бы всего того, что она знала обо мне, было недостаточно, чтобы ей остаться.
Она опустила голову. Было видно, что она борется с собой.
Я до самого последнего мгновения держала ее голову на моих коленях. И слышала ее последние слова.
Мои губы онемели от холода и чего-то такого, что мне было страшно озвучить.
Что она сказала?
Мать встретилась со мной взглядом:
«Мы не такие, какими кажемся».
Я вздрогнула, чувствуя, как старые воспоминания вновь рвутся наружу.
Что это значит?
Порыв ветра заглушил мой голос, но я вновь поняла: моей матери не нужно слышать меня, чтобы понять, что я говорю.
Она посмотрела мимо меня на опрокинутое надгробие.
Я не знаю. Но в том доме что-то есть. Некое зло. Оно обитало там с тех пор, как я родилась.
Я сглотнула комок.
И поэтому ты продала дом?
Она кивнула, собираясь встретиться со мной взглядом.
Тогда почему ты хочешь выкупить его обратно? Если в нем все еще обитает зло, почему?
Она ответила не сразу, правда, на этот раз глядя мне прямо в лицо.
Потому что это наш дом, Мелли. Потому что он принадлежал нашей семье более двухсот лет. Она помолчала, а затем заговорила снова: И теперь я сильнее. Теперь я могу с этим справиться.
Сказав это, она крепко сжала губы, словно боялась, что с них слетят неосторожные слова, и я сразу поняла, что она что-то скрывает. Дети всегда замечают мельчайшие нюансы в выражении лица матери, даже спустя годы после того, как они, возможно, захотели ее забыть.
Мои пальцы вновь сжались в кулаки.
Не переживай из-за меня, мама. Теперь у меня есть собственный дом, так что для меня не важно, как ты поступишь с домом на Легар-стрит. Только не делай вид, будто ты заботишься о моем наследстве, потому что мы обе знаем, что это неправда.
Она шагнула ко мне, и ее дыхание легкой паутинкой разлетелось во все стороны.
Ты многого не понимаешь, Мелли, но я и не жду, что ты сядешь рядом со мной и выслушаешь то, что я попытаюсь объяснить тебе. Просто знай: мои сны и то, что здесь произошло, и надпись на могильном камне все это связано между собой. Твоя бабушка ждет, что мы с тобой встанем бок о бок и смело посмотрим в лицо тому, с чем нам предстоит столкнуться.
Я внимательно посмотрела на нее, видя перед собой лишь чужого мне человека. Я видела, как ветер колышет мех ее шубки, как клонит к земле зимнюю траву, как будто по ней шагает невидимый гигант, и понимала: наверняка есть некая иная причина, почему она сейчас здесь. Но, как и причины ее ухода, причины ее возвращения были мне безразличны.
Я отлично умею справляться со всем одна, мама. В конце концов, ты сама научила меня этому. И чтобы мне захотелось провести время вместе с тобой, нужно нечто большее, нежели загадочная надпись на надгробии и глупый сон. Я вытащила руку из кармана, чтобы посмотреть на часы. Увы, я так и не смогла рассмотреть, который час, так сильно дрожала моя рука.
Я сейчас поговорю со служащими кладбища, произнесла я как можно спокойнее, а затем вернусь к себе в офис. Если я не увижу тебя до твоего отъезда домой где бы это ни было, заранее желаю тебе хорошего полета.
С этими словами я повернулась на каблуках и направилась к церкви. На этот раз она не пыталась остановить меня. Я почти дошла до входных дверей, когда она заговорила снова:
Прости, Мелли. Прости, что мне пришлось оставить тебя. Знаю, ты не веришь мне, но тогда я была вынуждена это сделать.
Чувствуя, как слезы замерзают в моих глазах, я не оборачиваясь зашагала вперед.
Я чувствую запах океана, Мелли. И я знаю, что и ты тоже его чувствуешь.
Я открыла дверь и вошла внутрь; гул голосов за моей спиной напоминал рокот прибоя. Я не стала придерживать дверь; та с громким стуком захлопнулась за мной но не раньше, чем резкий порыв ветра принес с собой густой запах моря.
Остальная часть дня прошла не лучше. Два моих предложения были отклонены одно даже без встречного, а другой дом, в Ансонборо, не устроил покупателей. Смета ремонта составляла около десяти тысяч, и мои клиенты колебались.
В дурном расположении духа я вернулась в свой пустой дом, к остывшей индейке, которую миссис Хулихан оставила для меня в духовке. В итоге я скормила половину Генералу Ли, а затем в момент отчаяния решила вывести его на прогулку.
Днем заметно потеплело, и даже сейчас, когда, низко повиснув над горизонтом, солнечный диск окрасил зимнее небо в розовые и оранжевые тона, было относительно тепло. Надев пальто и перчатки и нарядив Генерала Ли в новый свитерок, который связала для него Нэнси Флаэрти, я направилась к двери. Меня смущало, что меня видели с ним в таком виде раньше обнаженное собачье тело никогда меня не оскорбляло, но стоило термостату опуститься ниже шестидесяти градусов по Фаренгейту, как его начинала бить дрожь. Нэнси сказала мне, что либо я куплю ему квартиру во Флориде, либо приму в подарок ее свитер.
Как обычно, я позволила Генералу Ли выбрать для нас маршрут, и мы быстрой трусцой зашагали вперед. Вытянув шею, пес трусил в паре футов впереди меня, время от времени останавливаясь, чтобы обнюхать воздух или грозно поворчать на прохожего. Генерал Ли счел своим долгом стать моим сторожевым псом и теперь старался наводить на незнакомцев страх, прежде чем основательно их обнюхать. Но даже тогда он придирчиво выбирал тех, кого был готов записать в друзья, и продолжал рычать, если кто-то не проходил проверку. К несчастью для него, хотя он и обладал сердцем и душой полицейской собаки, в глазах окружающих он был таким же грозным, как диванная подушка с рюшками.