Теперь о тех, кого изгоняют на все четыре стороны. Пять баб и тринадцать детей разного возраста. Идти им некуда, я разузнал, родни в округе у них нет. Значит, либо сгинут, либо кто-то их похолопит. Почему не мы?
Да ты что? Своих
Какие же они свои? Изгои, на твою жизнь и жизнь твоей родни умышлявшие.
Бабы, детишки?
Муж и жена плоть едины. Господь же наш ревнитель наказывает детей за грехи отцов до третьего и четвертого колена. Нас, грешных, Господь сотворил по образу и подобию своему, почему же нам не следовать Его примеру?
«Ну да. Дед, помнится, объяснял, что христианство выгодно, но не до такой же степени! Вот, значит, как олигархами становятся! Личные связи с властями предержащими, плюс оправдание любого своего «коммерческого» предприятия постулатами официальной идеологии, плюс полное отсутствие морали. То-то он от Юрия Суздальского аж через несколько границ утек. Долгорукий мужчина серьезный. Эх, кто бы ТАМ так же Березовского шуганул. Нет, пока Ельцин президентствует, «Березу» не тронут»
Осьма между тем продолжал:
Сейчас в Ратном три десятка твоих ребят. Да хватит и двух десятков, я сам с ними поеду. Догоним, полоним, отведем в Княжий погост. Спирька туда малую ладью пригонит, он один раз уже туда ходил. Сейчас многие добычу, в Куньем городище взятую, сбыть хотят. Погрузим все на ладью, на весла холопов посадим и вниз по Пивени, потом по Случи. Дня за три до погоста доберется. Там баб с детишками на ладью и в Пинск. В Пинске приказчик Никифора сидит, поможет быстро расторговаться
Нет!
Что «нет»?
Пусть изгои, пусть злоумышляли, но своими, ратнинцами, я торговать не стану! Бабы меня и так прилюдно прокляли, а если я их еще в рабство
Нет так нет, легко согласился Осьма. Пусть другим достанутся или зверью на обед. Однако куньевскую добычу ты в Пинск отправить не против?
Не против.
«Что же вы натворили, сэр Майкл? Пять женщин, тринадцать детей «кому-то достанутся или зверью на обед». XII век, одиночки не выживают, даже этот «коммерсант», туды его мать, вынужден к кому-то пристраиваться, хозяином называет, курва. Где правда, в чем? У отца Михаила своя правда я пролил невинную кровь, у Настены своя клятвопреступников карать без жалости, у Пелагеи своя будь ты проклят, Бешеный Лис.
А где моя правда? С чем я сюда пришел? С избавлением от тюрьмы и смерти, с радостью от подаренной второй жизни? А еще с чем? В Бога не верю, сотне сам гибель предрек Тпру, стоять, сэр! Кажется, уже договаривались: никаких интеллигентских самокопаний и самобичеваний. Все идет так, как должно идти в этом времени и в этих обстоятельствах. Боитесь замараться? Ну так извольте проследовать в сортир с намыленной веревкой! Впрочем, это мы уже однажды обсуждали»
Хозяин, ты слушаешь?
Что?
Э-э, может, ты устал, потом продолжим?
Нет, говори, что ты хотел.
Я говорю: продал бы ты мне дом Устина.
Чего? Мишка даже не сразу понял, о чем идет речь. Ты о чем, Осьма?
Да нет, хозяин, я все понимаю! Чужим в Ратном строиться или покупать дома не дозволено, я узнавал. Разве что на посаде, да и то еще неизвестно, посада-то у вас пока нет. И тебе усадьбой владеть не по возрасту. Но других-то хозяев нет. Устин убит, жена его убита, детей их к родне отсылают. Ты усадьбу на щит взял, тебе и владеть, то есть пока, конечно, деду твоему вместо тебя, но через два года ты в возраст войдешь, дед тебе меч навесит, тогда ты в своем праве будешь.
Но все равно же чужому продать нельзя будет, язык так и чесался послать Осьму с его коммерцией куда подальше. Что за два года изменится?
Э, хозяин, за два года много воды в Пивени утечет, всякое случиться может. Но я столько ждать не могу, мне семейство перевезти сюда надо. Я что предлагаю: купчую я подпишу с тобой, силы она пока иметь не будет, а жить в том доме я буду как бы по указу сотника. Это можно, я узнавал. Через два года купчая вступит в силу, но знать об этом никто не будет живу себе и живу. А еще сколько-то времени пройдет, так никто и не задумается привыкнут.
Дед в курсе?
Что?
С дедом ты это все обговорил?
А как же? Он так и указал: продаются только постройки, другое имущество, холопы, пашенные земли, разные угодья все тебе. Так я и не претендую, холопы дело наживное.
Слушай, Осьма. Вот ты сюда семью перевезти собираешься Представь себе, что кто-то их по дороге из Суздаля перехватит так, как ты наших изгоев предлагаешь перехватить. Как это тебе?
Ну во-первых, я из Ростова, а не из Суздаля. Во-вторых, семья у меня уже в Турове. А в-третьих чего ты хочешь-то? Тут уж, куда ни кинь, везде клин. Для изгоев легкой судьбы не бывает. Самое лучшее, если в холопы угодят, но могут разбойникам попасться или зверью. Могут просто с голоду помереть или от болезни, но это долго, раньше до них кто-нибудь добраться успеет. Совесть тебя мучает? Ну возьми их к себе в крепость! Только тогда каждый день жди: либо нож в спину, либо яд в еду. Я их судьбу менять не предлагал, я предлагал на их беде нажиться.
Что ты сказал? Ты что, бдь, сказал
Уймись, парень
С-сволочь, это ты мне Мишка сел на постели, перед глазами поплыло, преодолевая тошноту, он сунул пальцы в рот и высвистал сигнал: «Тревога, все ко мне!»
Стой, ты что делаешь, парень!
Ур-рою, падла Мишка попытался опереться рукой на край постели, но ладонь соскользнула, и он свалился на пол. Не прикасайся ко мне!
Не обращая внимания на Мишкино сопротивление, Осьма подхватил его и уложил обратно.
Да что ж ты творишь, парень? Разве ж можно так?
Мишка снова попытался свистнуть, но рот наполнился тягучей слюной, и у него ничего не получилось.
С-сука брюхатая, сейчас ты у меня наживешься
За дверью послышался топот ног и дедов командный рык:
Стоять! Я кому сказал? Всем назад, я сам разберусь!
Я тебе разберусь, старый хрыч! возник на фоне общего шума голос Настены. Совсем очумели мужики. А вы чего здесь? В кого стрелять собрались? Пошли вон!
Что-то пробубнил молодой голос, кажется Дмитрия, в ответ снова рыкнул дед:
Он старшина, а я сотник! Вон отсюда!!!
Мишка снова, уже понимая, что дед никого к нему не допустит, попытался свистнуть, но Осьма прижал его руки к постели, потом обернулся к двери и закричал:
Корней Агеич, да зайди ты наконец, не уймется никак твой Лис!
Вместо деда в горнице появилась Настена.
А ну отпусти парня! рявкнула она на Осьму. Прочь руки!
Да он сам же себе навредит, гляди, как его корежит.
Не навредит! Настена обернулась назад и кого-то там схватила. А ну, поди-ка сюда!
Мишка от изумления даже забыл о тошноте Настена тащила деда в горницу за бороду!
Вы что тут устроили? Я что, вас все время в разум возвращать должна?
Да отпусти ты, дурища! дед безуспешно пытался высвободить бороду из пальцев Настены. Ох, ядрена м-м-м
Настена коротко двинула свободной рукой, и дед, скрючившись, начал оседать на пол.
Я тебя отпущу! Я тебя так отпущу неделю в нужнике ночевать будешь! лекарка, выпустив бороду деда, повернулась к Осьме. А ты, торгаш
Осьма не стал дожидаться продолжения и, подхватив лавку, многозначительно подкинул ее в руках, перехватывая для удара.
Настена коротко двинула свободной рукой, и дед, скрючившись, начал оседать на пол.
Я тебя отпущу! Я тебя так отпущу неделю в нужнике ночевать будешь! лекарка, выпустив бороду деда, повернулась к Осьме. А ты, торгаш
Осьма не стал дожидаться продолжения и, подхватив лавку, многозначительно подкинул ее в руках, перехватывая для удара.
Мишка заскреб пальцами по стене, пытаясь дотянуться до висящего над постелью пояса с оружием.
Все!!! Хватит!!! заголосил с пола дед. Остановитесь все!!! Михайла, лежать! Осьмуха, оставь лавку, не тронет тебя никто! Настька! Настька, встать помоги. Размахалась, понимаешь, меня лошадь так не лягала.
Что случилось? донесся голос матери.
Корней Агеич, что с тобой? вторил ей голос Листвяны.
О господи! взвыл дед. Вас только тут не хватало! Настена, Христа ради, уведи их! Все уже, никто никого не тронет.
Лекарка подозрительно оглядела присутствующих и неожиданно подчинилась деду.
Анюта, Листя, пошли отсюда.
Да что у вас тут
Пойдем, пойдем, прервала мать Настена. Мужики дурью маются. Пойдем, там поговорим, лекарка подхватила мать и Листвяну под руки и повлекла в сторону сеней. Пошли, бабоньки, парнишек успокоить надо, а то они за самострелы похватались, долго ли до беды
Осьма проводил женщин взглядом, шумно выдохнул, поставил лавку на пол и протянул руку деду:
Вставай, что ли, Корней Агеич.
Да пошел ты, Осьмуха Ох, ядрена матрена. Лекарка, а дерется, как Бурей. Знает ведь, в какое место двинуть, жаба.
Д-а-а, грозна бабища, согласился Осьма. Я думал, грознее вашей Алены никого и нет. А эта ну надо же
Кхе! Ты еще не видал, как она на пару с Лаврухой зубы больные рвет! Вот где ужас-то! Лавруха клещами зуб ухватит, а она ка-ак даст в лоб! Только искры из глаз. А Лавруха хрясь зуб изо рта Деда аж передернуло от жутких воспоминаний.
Мишка, после второго за день эмоционального срыва, лежал в совершенной прострации. Дед с Осьмой еще о чем-то говорили, даже, кажется, немного посмеялись ему было все равно, он закрыл глаз и погрузился в тупое бездумье. Осьма что-то рассказывал про лекаря-пьяницу, который лечил его в Юрьеве после ранения, полученного в схватке с чудью. Кажется, юмор ситуации заключался в том, что лекарь с пьяных глаз принял Осьму за роженицу и обозлившийся приказчик Осьмы поволок его протрезвляться в проруби, чуть при этом не утопив. Протрезвев, лекарь очень ловко зашил широкую рану от лезвия рогатины, но на следующий день ничего не помнил и последними словами ругал неумеху, зашившего плечо вкривь и вкось, авторитетно заявляя, что таким лекарям надо руки обламывать, а еще лучше душить их в колыбели, чтобы потом не возиться.
Дед в ответ поведал душераздирающую историю о том, как Бурей, доставая рыбью кость, застрявшую в горле у одного из обозников, ненароком сломал локтем нос не вовремя подсунувшемуся другому обознику.
Похоже, оба собеседника чего-то ждали, развлекая друг друга медицинскими анекдотами. Голоса скользили по краю Мишкиного сознания, не вызывая никакой реакции и превращаясь постепенно в «белый шум». Ни малейшего желания выбраться из этого «сна наяву» у Мишки не возникало. Наоборот, он ощущал удовлетворение оттого, что не надо ни о чем думать, ни о чем беспокоиться, ни на что реагировать. Нет, ничего вокруг нет: ни гнусного циника Осьмы, ни посланных на смерть или рабство женщин и детей, ни деда с его непомерными требованиями, ни Листвяны с ее интригами, ни предшественника с матерным посланием, ни Первака, ни иеромонаха Иллариона, ни людей в маскхалатах, ни Пошли они все в самые разнообразные места!