Это о том, о чем я думаю? плутовато усмехнулся Эразм.
Борода вокруг его рта пожелтела от табака, коричневое лицо покрывали морщины.
Завтра все расскажу, Стеф, подмигнул ему Уайт. А ты пока что готовь свой старый дульнозарядник, а то, боюсь, его уже моль поела.
Оба дружно рассмеялись: один густым басом, другой скрипучим старческим хрипом.
Забирай сумки, Шон. Едем домой.
Уайт взял Аду под руку, и вместе с Эразмом они двинулись к коляске. На Аде было новое платье с рукавами, широкими у плеча и узенькими у локтя, а голову украшала широкополая шляпа со страусовыми перьями. Выглядела она очаровательно, но когда слушала их разговор, лицо ее выдавало некоторое волнение. Что ж тут удивительного женщины они всегда ждут надвигающейся войны без всякого энтузиазма, не то что мужчины, которые радуются, как мальчишки.
Шо-он!
Страшный рев Уайта Кортни разнесся по дому; преодолев коридор, он легко проник в гостиную, несмотря на закрытую дверь. Ада опустила на колени вязанье, и на лице ее появилось несколько неестественное выражение полного спокойствия.
Шон встал.
Надо было все рассказать раньше, тихим голосом пролепетал Гаррик. Надо было еще за обедом.
Да не мог я, возможности не было.
Шо-он! снова донесся крик из кабинета.
Что случилось на этот раз? спокойно спросила Ада.
Ничего страшного, мама. Не беспокойся.
Шон направился к двери.
Шон испуганно сказал Гаррик, Шон, ты же не станешь то есть ведь не обязательно говорить Он замолчал и сгорбился на стуле в глазах у него стояла отчаянная мольба.
Не беспокойся, Гаррик, я все улажу.
Уайт Кортни стоял, склонившись над столом. Между сжатыми кулаками лежал журнал учета скота. Когда Шон вошел и закрыл дверь, отец поднял голову:
Что это такое? Он ткнул в журнал огромным квадратным пальцем.
Шон открыл рот и тут же закрыл его.
Ну, что молчишь? Я слушаю.
Понимаешь, папа
К черту «понимаешь, папа»! Ты мне объясни, как это вы умудрились за неделю угробить половину быков на этой ферме!
Где же половину, всего только тринадцать, ответил Шон; это чудовищное преувеличение больно задело его.
Всего только тринадцать?! заорал Уайт. Всего только тринадцать?! Боже милостивый! Может, сказать тебе, сколько это будет наличными? Или, может, сказать тебе, сколько это будет в тяжелой работе, времени и заботах?
Я это знаю, папа.
Он это знает! Уайт тяжело дышал. Да, ты у нас все знаешь. Что тебе ни скажи, ты все знаешь. Знаешь даже, как прикончить тринадцать голов первоклассного скота.
Папа
Да что ты заладил «папа, папа»! Уайт громко захлопнул тяжелый журнал. Ты объясни просто и ясно, как вы умудрились такое сделать? Что это значит «отравление раствором»? Ты что, поил их этим раствором? Или вдувал им в задницу?
Раствор оказался слишком крепким, сказал Шон.
И почему это раствор оказался слишком крепким? Сколько ты его разбавлял?
Шон глубоко вздохнул:
Четыре бочонка.
В кабинете повисла тишина.
Сколько-сколько? тихо переспросил Уайт.
Четыре бочонка.
Ты что, рехнулся? Совсем, что ли, спятил, черт бы тебя побрал?
Я не думал, что им будет вредно.
Шон уже успел позабыть все слова из своей тщательно отрепетированной речи и теперь просто повторял то, что слышал от Гаррика.
Было уже поздно, и нога у меня Шон запнулся, а Уайт изумленно уставился на него, и недоумение исчезло с его лица как не бывало.
Было уже поздно, и нога у меня Шон запнулся, а Уайт изумленно уставился на него, и недоумение исчезло с его лица как не бывало.
Гаррик! сразу понял он.
Нет! крикнул Шон. Это не он, это я сделал!
Ты мне все врешь.
Уайт вышел из-за стола. В голосе его звучала уже новая нотка: он сыну не верил. И насколько Уайт помнил, такое случилось впервые. Гнев на сына вспыхнул еще сильнее. Он уже забыл про быков, теперь он разозлился на то, что сын ему лжет.
Черт меня подери, я научу тебя говорить правду!
Он схватил со стола плетку.
Не бей меня, папа. Шон отступил назад.
Уайт поднял плетку и с размаху нанес удар. Плетка свистнула в воздухе, Шон увернулся, но кончик все-таки попал по плечу. Шон охнул от боли и поднял руку.
Ты врешь мне, паршивец! заорал Уайт и нанес удар сбоку, как косят пшеницу, и на этот раз удачно: плетка обвилась под поднятой рукой Шона вокруг спины.
Удар разрезал рубашку, как бритва, ткань упала и обнажила идущий вдоль ребер и по спине красный, распухающий на глазах рубец.
А вот тебе еще!
Развернувшись всем телом, Уайт занес плетку, но тут вдруг понял, что сильно ошибся. Шон уже не держался за место, куда пришелся удар плетки; кулаки его низко опущенных рук были крепко сжаты. Кончики бровей торчали вверх, придавая лицу выражение сатанинской ярости. Лицо было бледно, губы раздвинулись, обнажив оскаленные зубы. Синие глаза потемнели, в них металось черное пламя он решительно и твердо смотрел отцу прямо в глаза.
«Сейчас на меня бросится», удивленно подумал Уайт, и движения его замедлились: видя Шона в таком состоянии, он уже не решался ударить его.
А Шон, напружинив ноги, выбросил кулак и нанес удар прямо в открытую грудь Уайта, вложив в него весь свой вес.
Получив мощный толчок в область сердца, Уайт зашатался, сделал несколько неверных шагов назад и уперся в письменный стол силы оставили его. Плетка выпала из руки. А Шон двинулся вслед за ним. Уайт чувствовал себя как жук, попавший в патоку. Он все видел и все соображал, но почти не мог двигаться. Он смотрел, как Шон делает три коротких и быстрых шага вперед, как он, словно заряженную винтовку, вздергивает правую руку, целя ему прямо в беззащитное лицо.
В это мгновение, когда тело едва двигалось, а ум лихорадочно метался, пелена отцовской слепоты упала с глаз Уайта Кортни: до него дошло, что он схватился с мужчиной, который давно сравнялся с ним и ростом, и весом, к тому же значительно превосходит его скоростью. Единственное преимущество Уайта, на которое он может рассчитывать, сорокалетний опыт, приобретенный им при участии в потасовках.
Шон нанес свой удар, и он был не меньшей силы, чем первый. Уайт лишь успел понять: если этот кулак попадет ему в лицо, ему конец, но увернуться от него он не мог. Тогда он просто опустил голову, уперся подбородком в грудь и принял кулак Шона макушкой. Сила удара отбросила его, он перевалился через стол, но не мог не услышать хруста ломающихся пальцев Шона.
Ухватившись за угол стола, Уайт встал на колени и посмотрел на сына. Прижав сломанную руку к животу, Шон перегнулся пополам от боли. Уайт поднялся, отдышался как следует, и к нему снова вернулись силы.
Отлично, сынок, сказал он. Хочешь подраться будем драться.
Подняв руки на изготовку, Уайт медленно обошел стол теперь он уже не стал недооценивать противника.
Сейчас я из тебя весь дух вышибу, объявил он.
Шон выпрямился и посмотрел на отца. Глаза его теперь потемнели от боли но и злость никуда не девалась. Уайт это видел, и что-то всколыхнулось в его груди.
Что-что, а драться он умеет, да и не робкого десятка парень. Сейчас посмотрим, как он терпит, когда бьют его.
Уже торжествуя в душе, Уайт надвинулся на сына; теперь он остерегался только левой его руки, а на сломанную правую внимания не обращал уж он-то понимал, какая боль сейчас в ней поселилась. Он знал, что при такой боли рука совершенно бесполезна.
Примерившись, он ударил с левой, пытаясь вывести Шона из равновесия. Шон сделал шаг в сторону, и удар пролетел мимо. Уайт был открыт для правой Шона, сломанной правой, которой противник воспользоваться не сможет Но именно ею Шон нанес удар сокрушительной силы прямо отцу в лицо.
В глазах Уайта мелькнула яркая разноцветная вспышка, потом свет перед ним померк, тело его мотнулось в сторону, и он упал на покрытый леопардовыми шкурами пол, ударившись плечом и проехав по полу до самого камина. И уже потом, пребывая в полном мраке, почувствовал на себе руки Шона и услышал его голос:
Папа, о господи, папа как ты? С тобой все в порядке?
Мрак слегка рассеялся, и Уайт увидел склонившегося над ним сына: злость на лице Шона куда-то испарилась, сменившись тревогой на грани настоящей паники.
Папа, господи, да как же это прости меня, папа
Уайт попытался сесть, но у него ничего не вышло. Шону пришлось помогать ему. Он встал рядом с отцом на колени, придерживая его, и с беспомощным видом ощупывал его лицо, пытался убрать со лба и пригладить волосы, поправлял спутанную бороду.
Прости меня, папа, честное слово, я не хотел. Давай усажу тебя в кресло.
Уайт наконец устроился в кресле и потер ушибленную скулу. Шон стоял, наклонившись над ним и забыв про собственную руку.
Ну, сынок, что будешь теперь делать хочешь убей
Да ничего я не хочу. И не хотел. Просто разозлился и не сдержался, вот.
Я уж заметил, отвечал Уайт. Как уж тут не заметишь.
И насчет Гаррика, папа. Не надо ему ничего говорить, ладно?
Уайт отнял ладонь с лица и внимательно посмотрел на сына.
Давай договоримся так, сказал он. Я оставлю Гаррика в покое, если ты пообещаешь мне вот что. Первое: никогда в жизни ты больше не будешь мне врать.
Шон быстро кивнул.
И второе: если хоть кто-нибудь поднимет на тебя плетку, поклянись, что сделаешь с ним то же самое, что сделал со мной.
Шон заулыбался.
А теперь давай-ка посмотрим, что у тебя с рукой, сухо продолжил Уайт.
Шон вытянул руку, и Уайт стал внимательно ее рассматривать, шевеля по очереди каждым пальцем. Шон каждый раз при этом вздрагивал.
Больно? спрашивал Уайт, а сам думал: «И вот такой рукой он меня ударил. Боже милостивый, вырастил на свою голову совершенно безбашенный».
Немножко, отвечал Шон с побелевшим лицом.
Все переломано. Вот что, давай-ка езжай срочно в город, пусть доктор ван Ройен попробует что-нибудь сделать.
Шон двинулся к двери.
Подожди.
Шон остановился, и Уайт оторвался от кресла:
Я поеду с тобой.
Да все будет нормально, папа, ты лучше останься и отдохни.
Уайт пропустил его слова мимо ушей и двинулся к нему.
Правда, папа, ничего страшного со мной не случится.
Я еду с тобой, решительно заявил Уайт, а потом тихо, почти неслышно, добавил: Я так хочу, черт возьми.
Он поднял было руку, словно хотел положить ее Шону на плечо, но, так и не коснувшись сына, опустил руку. Они вышли в коридор.
15
На следующий день за обедом Шон с большим трудом держал нож на два пальца были наложены шины. Но аппетит его от этого нисколько не пострадал. В разговоре он участия не принимал что было уместно и правильно за редким исключением, когда вопрос или замечание адресовались прямо ему. Но, работая челюстями, он внимательно слушал, переводя взгляд с одного говорящего на другого. Они с Гарриком сидели бок о бок в дальнем углу обеденного стола, в то время как гости по старшинству расположились вокруг Уайта.