Скоро Шон снова стал ходить в школу. Он уезжал утром в понедельник, когда еще было темно. Гаррик прислушивался к звукам его отъезда, фырканью и ржанию лошадей за окном, голосу Ады, повторяющей последние наставления:
Под рубашки я положила бутылочку с микстурой от кашля, передай ее Фрейлейн, как только распакуешь вещи. А уж она позаботится, чтобы ты при первых же признаках простуды принимал лекарство.
Под рубашки я положила бутылочку с микстурой от кашля, передай ее Фрейлейн, как только распакуешь вещи. А уж она позаботится, чтобы ты при первых же признаках простуды принимал лекарство.
Да, мама.
В маленьком чемоданчике ровно шесть нижних рубашек. Каждый день надевай чистую.
Нижние рубашки это для маменькиных сынков.
Делайте, что вам говорят, молодой человек, прозвучал голос Уайта. И поторопитесь с овсянкой. Пора выезжать, если мы хотим добраться до города к семи часам.
А можно с Гарриком попрощаться?
Ты уже вечером попрощался, а сейчас он спит.
Гаррик открыл было рот, чтобы крикнуть, но понял, что его никто не услышит. Он тихонько лежал, слушая звуки отодвигаемых из-под обеденного стола стульев, шаги вереницы ног, проходящих на веранду, голоса прощающихся и, наконец, скрип и скрежет колес по гравию, когда двуколка тронулась по подъездной дорожке. Вот Шон с отцом и уехали, и снова настала полная тишина.
Теперь единственными светлыми пятнами в унылом и бесцветном существовании Гаррика стали выходные дни. Он ждал их с жадным нетерпением, и один выходной от другого отделяла целая вечность для юных существ, как и для больных, время тянется медленно. Ада и Уайт немного догадывались о его чувствах. Благодаря им в его комнате сосредоточилась почти вся домашняя жизнь: из гостиной они перенесли сюда два пухлых кожаных кресла, поставили их по обе стороны его кровати и вечера проводили здесь. Уайт сидел с трубкой в зубах и стаканом бренди у локтя он выстругивал деревянный протез и часто смеялся своим басистым смехом; Ада устраивалась с вязаньем, и оба пытались расшевелить Гаррика беседой, вслух вспоминая о разных интересных и забавных случаях. Возможно, именно сознательные попытки являлись причиной их неудачи, а может быть, помехой стал возрастной разрыв между ними и мальчиком: в их годы практически невозможно его преодолеть. Всегда существует некая сдержанность, некий барьер между миром взрослых и полным тайн и секретов миром юности. Гаррик, конечно, смеялся с ними, поддерживал разговор, но это было совсем не то вот если бы сейчас здесь был Шон!
Днем Ада была занята большим хозяйством; пятнадцать тысяч акров земли и две тысячи голов крупного рогатого скота требовали зорких глаз ее и Уайта. В эти долгие часы Гаррик особенно ощущал свое одиночество. И если бы не книги, он, возможно, долго не вынес бы такого времяпровождения. Читал он все подряд, все книги, которые приносила ему Ада: Стивенсона, Свифта, Дефо, Диккенса и даже Шекспира. Многого в этом чтиве он не вполне понимал, но читал все равно запоем, и опиум печатного слова помогал ему пережить долгие дни до пятницы, когда возвращался домой Шон.
С приездом Шона словно сильный ветер проносился по дому. Хлопали двери, лаяли собаки, брюзжали слуги, и чьи-то ноги топали вверх и вниз по лестницам. Бо́льшую часть шума производил сам Шон, но в этом у него были помощники. Вместе с Шоном нередко приезжали его одноклассники, такие же подростки, как и он сам. Авторитет Шона они признавали с такой же, как и Гаррик, охотой, и причиной тому были не только его крепкие кулаки, но и заразительный смех и всегда сопровождающее его чувство веселого возбуждения. В то лето они приезжали особенно часто, иногда по трое, сидя, как стайка воробьев на заборе, на спине неоседланной лошадки. Но в этот раз их привлекло сюда еще кое-что, а именно культя Гаррика. И Шон этим очень гордился.
Вот здесь врач зашивал, указывал он на ряд отметин, которые остались от швов и располагались вдоль розового шрама.
А можно потрогать?
Только не сильно, а то опять вскроется.
Гаррик за всю свою жизнь не получал столько внимания. Он так и сиял, обводя взглядом окруживших его мальчиков, которые с серьезными лицами, широко раскрыв глаза, глядели на него.
Странное чувство, как будто жжется.
Больно было?
А как он отрезал кость топором отрубил?
Нет. Шон был здесь единственный, кто мог отвечать на вопросы о всяких технических подробностях. Пилой отпилил. Ну, как деревяшку.
Он рукой показал, как это было.
Но, увы, даже такой захватывающий предмет не смог удержать их надолго, и довольно скоро ребята забеспокоились, засуетились:
Слышь, Шон, а мы с Карлом знаем, где гнездо с птенцами! Пойдем посмотрим?
А потом лягушек ловить!
А хотите, посмотрим мои марки? вставлял Гаррик, чувствуя подступающее отчаяние. Они вон там, в шкафу.
Слышь, Шон, а мы с Карлом знаем, где гнездо с птенцами! Пойдем посмотрим?
А потом лягушек ловить!
А хотите, посмотрим мои марки? вставлял Гаррик, чувствуя подступающее отчаяние. Они вон там, в шкафу.
Не-а, мы на той неделе их уже видели. Ну что, пошли?
Но тут Ада, которая слышала с кухни весь разговор через открытую дверь, принесла угощение. Пончики, жаренные в меду, шоколадное печенье с мятной глазурью, арбуз и еще с полдюжины всяких вкусностей. Она-то знала, что дети не уйдут, пока не прикончат все сладости; знала и то, что животы у них, скорее всего, разболятся, но это все-таки лучше, чем если бы Гаррик остался лежать один и слушал, как все остальные отправляются гулять на холмы.
Выходные пролетали незаметно, как вздох. И для Гаррика начиналась очередная долгая неделя одиночества.
Миновало восемь таких безотрадных недель, когда наконец доктор ван Ройен разрешил ему днем сидеть на веранде. И перед Гарриком вдруг открылась реальная перспектива выздоровления. Деревянная нога, которую строгал Уайт, была почти готова. Отец сделал кожаный стакан, куда должна вставляться культя, закрепил его на деревяшке медными гвоздиками с плоскими шляпками. Работал он аккуратно и тщательно, подгоняя кожаную часть протеза по культе и приспосабливая ремни, которые должны удерживать его на месте.
Тем временем Гаррик тоже не терял времени: он упражнялся на веранде, прыгал на одной ноге рядом с Адой, обняв ее рукой за талию и сосредоточенно сжав зубы; веснушки на его лице, давно не видевшем солнца, стали особенно заметны. Два раза в день Ада усаживалась на подушку напротив сидящего в кресле Гаррика и массировала культю денатурированным метиловым спиртом, чтобы она стала плотнее и быстрей приспособилась к соприкосновению с жестким кожаным стаканом.
Вот Шон удивится, а? Когда увидит, что я хожу.
Да все удивятся, конечно, кивала Ада.
Она подняла голову и, не переставая массировать, улыбнулась.
А можно сейчас попробовать? Тогда в субботу, когда он приедет, я смогу сходить с ним на рыбалку.
Знаешь, Гаррик, не стоит сразу ждать многого. Поначалу будет совсем не просто. Придется долго учиться ходить на протезе. Это как ездить верхом вспомни, сколько раз ты падал, пока не научился.
Но ведь можно начать прямо сейчас?
Ада взяла бутылку со спиртом, налила немножко в пригоршню и нанесла жидкость на культю.
Придется немного подождать. Вот приедет доктор ван Ройен, посмотрит и скажет, можно или нет. Потерпи, уже скоро.
Так оно и вышло. Приехал доктор ван Ройен, осмотрел культю. И поговорил с Уайтом, когда тот провожал его к докторской бричке.
Ну что ж, сказал он, попробуйте свою деревяшку, это пойдет ему на пользу. Только не разрешайте тренироваться слишком долго, главное сейчас не перетрудить ногу. И следите, чтобы не натер мозолей и не содрал кожу. Еще одно заражение нам ни к чему.
«Деревяшка». Это слово казалось Уайту отвратительным, оно эхом отдавалось у него в голове, когда он смотрел вслед бричке, пока она не скрылась из виду. «Деревяшка». Он сжал кулаки, уж очень ему не хотелось поворачиваться к веранде и видеть там столь трогательно-нетерпеливое лицо сына.
6
Ну как, удобно? Уверен?
Уайт, присев для удобства на корточки, прилаживал к культе сидящего в кресле Гаррика деревянную ногу. Ада стояла рядом.
Да, да, конечно, можно я сразу попробую? Как здорово! Вот Шон удивится, правда? И я тоже смогу ездить с ним в школу по понедельникам, да?
Гаррик так и дрожал от нетерпения.
Посмотрим, уклончиво пробормотал Уайт.
Он поднялся на ноги и встал рядом со стулом.
Ада, дорогая моя, подержи его за другую руку. А теперь, Гаррик, слушай меня внимательно. Я хочу, чтобы сначала ты это прочувствовал. Сейчас мы поможем тебе встать, а ты постарайся просто постоять и сохранить равновесие. Ты меня понимаешь?
Гаррик горячо закивал.
Отлично. А теперь вставай!
Он подтянул к себе деревянную ногу, и конец ее царапнул по полу. Они подняли Гаррика, и он перенес свой вес на протез.
Смотрите, я стою. Я на нем стою, видите? проговорил он. Лицо его сияло. А теперь можно мне пройти? Пожалуйста! Давайте пройду.
Ада взглянула на мужа, и он кивнул. Вдвоем они осторожно повели Гаррика вперед. Два раза он споткнулся, но они его поддержали. Тук, тук, еще раз тук стучала деревяшка по доскам пола. Еще не дойдя до конца веранды, Гаррик научился повыше поднимать ногу с протезом и только потом выбрасывать ее вперед. Они повернули и зашагали обратно теперь за всю дорогу до кресла мальчик запнулся лишь один раз.
Очень хорошо, Гаррик, у тебя хорошо получается, смеялась Ада.
Не успеешь глазом моргнуть, как выучишься ходить самостоятельно, улыбался Уайт.
У него от души отлегло. Он едва смел надеяться, что это будет так легко. И Гаррик поймал его на слове:
Давайте я сейчас сам постою немного.
Нет, не сейчас, мой мальчик, на сегодня хватит, ты и так хорошо потрудился.
Ну, папа, пожалуйста! Я не буду пытаться ходить, просто постою, и все. А в случае чего вы с мамой меня подхватите. Пожалуйста, папа, прошу тебя!
Уайт колебался. Ада поддержала Гаррика:
Уж позволь ему, дорогой, у него ведь так хорошо получилось. И у него прибавится уверенности в своих силах.
Ну хорошо, согласился Уайт. Только не пытайся ходить. Готов? Отпускаем!
Они осторожно убрали руки. Мальчик слегка покачнулся, и руки взрослых метнулись обратно к нему.