Все в порядке, не держите меня.
Гаррик улыбался с таким уверенным видом, что супруги еще раз его отпустили. Секунду он стоял прямо и устойчиво, потом посмотрел вниз. И улыбка застыла на его лице. Ему вдруг показалось, что он стоит один на высокой горе; сердце его сжалось, голова закружилась, и он испугался, жутко, отчаянно испугался, сам не понимая почему. Гаррик резко пошатнулся, и изо рта его вырвался пронзительный крик:
Я падаю! Снимите ее! Снимите!
Они успели его подхватить и сразу же усадили в кресло.
Снимите ее! Я сейчас упаду!
Крики испуганного мальчика терзали сердце Уайта, пока он трясущимися руками расстегивал ремешки, на которых держалась деревянная нога.
Все, Гаррик, я уже снял, не бойся, ничего страшного. Я держу тебя.
Уайт прижал сына к груди, стараясь успокоить его в своих сильных руках, в близости своего большого, дающего ощущение безопасности тела, но Гаррик продолжал испуганно отбиваться и громко кричать.
Отнеси его в дом, в спальню, тревожно поторапливала мужа Ада, и Уайт, все так же крепко прижимая сына к груди, побежал прочь с веранды.
Именно тогда Гаррик впервые обрел свое особое убежище. Как только ужас стал невыносимым, он ощутил, как в голове что-то шевельнулось, а глубоко в черепе, на уровне глаз, затрепетали крылья невидимого мотылька. Зрение помрачилось, словно его застлал густой туман. Он становился все гуще, и Гаррик уже совсем ничего не видел и не слышал. В глубинах этого тумана ему стало тепло и спокойно. Никто не мог тронуть его даже пальцем, туман окутывал его и защищал от любой опасности. Здесь ему ничто не угрожало.
Кажется, уснул, прошептал Уайт жене, но в голосе его слышалось некое недоумение.
Он внимательно присмотрелся к мальчику, прислушался к его дыханию:
Уснуть-то уснул, но как быстро это произошло! Тут что-то не то так не бывает. Хотя с виду с ним все в порядке.
Может, позвать врача, как думаешь? спросила Ада.
Нет, покачал головой Уайт. Сейчас я его укрою и посижу с ним, пока не проснется.
Гаррик проснулся только вечером. Он сел в постели, увидел отца и мать и заулыбался, словно ничего особенного с ним не случилось. Отдохнувший и жизнерадостный это даже смущало его самого, он плотно поужинал, и никто даже словом не обмолвился о протезе. А сам Гаррик, казалось, совершенно про него забыл.
7
В следующую пятницу днем вернулся домой Шон. Под глазом у него красовался фонарь, хотя и не очень свежий, даже слегка позеленевший по краям. Как он его заработал, Шон рассказывать не торопился. С собой он привез горсть паучьих яиц, которые подарил Гаррику, живую красногубую змейку в картонной коробке, которую Ада, несмотря на страстную речь Шона в ее защиту, немедленно приговорила к смерти, и лук из дерева мзенга, которое Шон считал идеальным для изготовления этого оружия.
С его прибытием жизнь в Теунис-Краале, как всегда, изменилась: стало больше шума, больше суматохи и смеха. В тот вечер на обед приготовили огромное блюдо жаркого с картошкой, запеченной в мундире. Это была любимая еда Шона, и он поглощал ее, как голодный питон.
Не клади сразу так много в рот, увещевал сына сидящий во главе стола Уайт ласковым голосом.
Действительно, нелегко отцу сдерживать радость, глядя на своих сыновей. И Шон принимал его замечания в том же духе, в каком они высказывались.
Пап, а на этой неделе у Фрикки Оберхолстера сука ощенилась, шесть штук родила.
Нет, твердо сказала Ада.
Ну, мам, одного только.
Ты слышал, Шон, что сказала мама.
Пап, а на этой неделе у Фрикки Оберхолстера сука ощенилась, шесть штук родила.
Нет, твердо сказала Ада.
Ну, мам, одного только.
Ты слышал, Шон, что сказала мама.
Шон подлил к мясу соуса, разрезал пополам картофелину и поднес половинку ко рту. Иного ответа он и не ожидал. Но попытаться все равно стоило.
А что вы на этой неделе проходили? спросила Ада.
Дурацкий вопрос, просто отвратительный. Шон учился так себе ровно столько, сколько нужно, чтобы не нажить неприятностей, и не больше.
Да много всякого, небрежно ответил он и тут же сменил тему: Пап, а ты закончил протез для Гаррика?
В комнате повисла тишина. Гаррик с безразличным видом уткнулся в тарелку. Шон сунул в рот вторую половинку картофелины и с набитым ртом продолжил:
Если закончил, мы с ним завтра пойдем к водопадам на рыбалку.
Не разговаривай с полным ртом! резко оборвал его Уайт. Ведешь себя за столом как свинья.
Прости, папа, промямлил Шон.
Остаток обеда прошел в тяжелом молчании, и, как только он закончился, Шон сразу удрал в спальню. Гаррик на одной ноге попрыгал за ним, придерживаясь за стенку, чтобы не упасть.
Чего это папа так взбеленился? обиженно спросил Шон, как только они с Гарриком остались вдвоем.
Не знаю, ответил брат и сел на кровать. Иногда на него находит, психует понапрасну ты же сам знаешь.
Шон стянул с себя через голову рубаху, скомкал поплотнее и швырнул в стенку.
Ты бы лучше подобрал, а то дождешься неприятностей, деликатно намекнул Гаррик.
Шон сбросил штаны и отфутболил их туда же. Демонстрация неповиновения привела его в хорошее настроение. Он пересек комнату и голышом остановился перед Гарриком.
Смотри! с гордостью сказал он. Волосики растут!
Гаррик внимательно осмотрел нужное место. И точно, там были настоящие волосики.
Что-то маловато, отозвался он, хотя и не мог скрыть в голосе зависти.
Ну и что? Все равно больше, чем у тебя, спорим? бросил вызов Шон. Может, посчитаем?
Но Гаррик отказался он считал себя вечным неудачником. Соскользнув с кровати, он прыжками пересек комнату. Держась за стенку, наклонился и собрал валяющуюся на полу одежду Шона. Затем допрыгал до двери, где стояла корзинка для грязного белья, и бросил туда вещи. Шон наблюдал за его передвижениями и тут вспомнил о своем так и оставшемся без ответа вопросе.
Так что все-таки, папа уже закончил с твоей деревянной ногой, а, Гаррик?
Брат медленно повернулся к нему, сглотнул и коротко кивнул.
Ну и как она? Ты уже пробовал?
И снова Гаррику стало страшно. Он отчаянно замотал головой, словно искал, куда бы ему убежать.
В коридоре за дверью послышались шаги. Шон бросился к своей кровати, схватил ночную рубашку, через голову натянул ее на себя и юркнул под легкое одеяло. Когда Уайт Кортни вошел в комнату, Гаррик продолжал стоять возле корзинки с бельем.
Ты чего это, Гаррик, почему не ложишься?
Гаррик торопливо запрыгал в сторону кровати, а Уайт посмотрел на Шона. Шон сразу заулыбался всей своей обаятельной мордашкой. Лицо Уайта подобрело, и он улыбнулся в ответ:
Приятно видеть тебя снова дома, мальчик мой.
Долго сердиться на Шона было невозможно.
Отец протянул руку и коснулся его густых черных волос.
И когда погасят лампы, чтобы никаких разговоров здесь я не слышал, понятно?
Он нежно потрепал Шона по волосам, сам смущенный силой охватившего его чувства к сыну.
8
Когда на следующее утро Уайт Кортни вернулся домой к завтраку, солнце уже стояло высоко. Конюх принял у него лошадь и повел ее в загон. Уайт остался стоять перед сараем для сбруи, неспешно озираясь. Взглядом рачительного хозяина он обвел опрятные белые столбики загона, чисто выметенный двор, а затем и дом, полный изящной мебели. Быть богатым чувство приятное, особенно когда знаешь не понаслышке, что такое бедность. Пятнадцать тысяч акров превосходных лугов и пастбищ; крупного рогатого скота столько, сколько позволяет прокормить земля; золото в банке. Уайт улыбнулся и зашагал через двор.
До его слуха донесся голос Ады, которая напевала в сыроварне:
Вот скачет хозяин,
Сядь, сядь поскорей,
Сядь, сядь поскорей,
Тра-ля-ля-ля-ля.
В Кейптауне девчонки
Кричат все сильней:
Целуй же скорей,
Целуй же скорей,
Тра-ля-ля-ля-ля
Слушая ее чистый, необыкновенно милый голос, Уайт улыбнулся еще шире: приятно быть богатым, да еще вдобавок влюбленным. Он остановился возле двери в сыроварню. Благодаря толстым каменным стенам и плотной соломенной крыше здесь была сумеречная прохлада. Ада стояла спиной к двери и слегка пританцовывала в такт песне и вращению маслобойки. Уайт с минутку смотрел на нее, потом подошел и обнял за талию.
Слушая ее чистый, необыкновенно милый голос, Уайт улыбнулся еще шире: приятно быть богатым, да еще вдобавок влюбленным. Он остановился возле двери в сыроварню. Благодаря толстым каменным стенам и плотной соломенной крыше здесь была сумеречная прохлада. Ада стояла спиной к двери и слегка пританцовывала в такт песне и вращению маслобойки. Уайт с минутку смотрел на нее, потом подошел и обнял за талию.
Она вздрогнула, повернулась к нему, и он поцеловал ее в губы:
Доброе утро, моя красавица.
Она расслабленно прильнула к его груди:
Доброе утро, сэр.
Что у нас на завтрак?
Ах, за какого романтичного дурачка я вышла замуж! с ласковой улыбкой вздохнула она. Ну пойдем, сам увидишь.
Ада сняла фартук, повесила его за дверью и, поправив прическу, протянула ему руку. Вот так, держась за руки, они прошли через двор на кухню. Уайт громко потянул носом:
Пахнет заманчиво. А где мальчики?
Повар Джозеф понимал по-английски, хотя и не говорил на этом языке. Он поднял голову от плиты:
Они на передней веранде, нкози[2].
Джозеф обладал типичной для зулуса внешностью: круглое, как полная луна, лицо, широкий оскал больших зубов, ослепительно-белых на черном фоне кожи.
Они с нкозизаной[3] Гарриком играют деревянной ногой.
Лицо Уайта побагровело.
Как они ее нашли?
Нкозизана Шон спросил у меня, где она, и я сказал, что вы положили ее в бельевой шкаф.
Дурак чертов! заорал Уайт.
Он выпустил руку Ады и бросился бежать. Добравшись до гостиной, он услышал с веранды крик Шона и сразу же звук тяжело упавшего тела. Уайт остановился посреди гостиной, ему страшно было снова увидеть искаженное ужасом лицо Гаррика. Страх и злость на Шона парализовали его.
И вдруг послышался смех. Смеялся Шон.
Слезай, черт, ишь устроился!
А за ним, что было совершенно невероятно, раздался голос Гаррика:
Извини, зацепился за доску, здесь пол неровный.
Уайт тихонько подошел к окну и выглянул на веранду. В дальнем ее конце на полу лежали Шон с Гарриком, один на другом. Шон все еще смеялся, а на лице Гаррика блуждала возбужденная улыбка.
Шон наконец встал на ноги.
Ну, что разлегся? Вставай! приказал он.
Он протянул Гаррику руку и помог ему встать. Они стояли, прижавшись друг к другу, и Гаррик на своей деревяшке старался удержать шаткое равновесие.