Надо же и мне хоть что-то заработать, я ведь трудился, возразил Шон.
Это был долгий и трудный путь наверх. Но Шон с Даффом в конце концов добрались, и теперь все пошло как по маслу. Деньги потекли рекой.
Благодаря геологическому капризу природы Ведущая жила ушла в сторону от Средней и пролегла через участки «Глубинных горизонтов»; тот же каприз сделал эту жилу богаче золотом, насытил драгоценным металлом в полную меру.
Однажды вечером, когда они уже положили шар амальгамы в реторту, к ним заглянул Франсуа. Как только вся ртуть выкипела, он вытаращил глаза на золото с таким видом, будто перед ним голая женщина:
Gott! Боюсь, с этой минуты мне захочется говорить с вами на «вы» и прибавлять слово «мистер», черт меня побери.
Ты когда-нибудь видел такую богатую жилу, а, Франсуа? торжествуя, спросил Дафф.
Франсуа медленно покачал головой:
Помнишь, я рассказывал о своей гипотезе, что в древности эта жила проходила по дну озера? Похоже, здесь она подтверждается. Место, где она изгибается, когда-то, возможно, было на дне озера глубокой трещиной. И она послужила некой естественной ловушкой для золота. Да, черт возьми, вам крупно повезло. Снимаете самые сливки. «Бур и гудок» и половины вашего не дает.
Долг банку уменьшался так падает барометр в бурю, а торговцы везде встречали их с приветливой улыбкой. Доку Сатерленду Шон с Даффом вручили чек, с которым он в любом баре мог бы пить теперь виски от пуза хоть сто лет. Они полностью выплатили долги Кэнди плюс семь процентов, и она расцеловала обоих. А потом выстроила себе новую гостиницу, трехэтажную, с хрустальными люстрами в столовой и великолепным двухкомнатным номером на третьем этаже, отделанным в темно-красных с золотом тонах. Дафф с Шоном немедленно его сняли, хотя оба ясно отдавали себе отчет, что, если Йоханнесбург удостоится посещения королевы, им придется уступить ей эти апартаменты. Тем более что Кэнди, предвкушая подобную оказию, так и назвала этот номер: «Покои Виктории».
Руководство рабочим процессом на «Глубинных горизонтах Кэнди» после недолгих уговоров взял на себя Франсуа. Со всеми своими пожитками сундуком с одеждой и четырьмя сундуками патентованных лекарств он покинул шахту «Бур и гудок». Тимоти Кёртиса поставили управляющим на новоприобретенных участках эту шахту они назвали «Сестренка». Работать Кёртис умел так же хорошо, как и драться, и, далеко не столь богатая золотом, как «Глубинные горизонты», она каждый месяц давала неплохую выработку.
К концу августа Шон с Даффом избавились от последнего кредитора. Теперь заявки полностью принадлежали им, камнедробильные машины тоже, и у них появились лишние денежки было бы куда вкладывать.
Послушай, предложил однажды Шон, нам нужна в городе своя контора. Надоело управлять делами из собственной спальни.
Ты прав, согласился Дафф, и мы построим ее на углу возле базарной площади.
Сначала они собирались выстроить скромный маленький домик на четыре комнаты, но неожиданно для них самих домик вырос до трехэтажного здания с двадцатью комнатами, полами из дорогого дерева и дубовыми панелями. Помещения, которые они не использовали, сдавались в аренду.
Цена на землю за три месяца подскочила втрое, сказал Шон, и продолжает ползти вверх.
Ты прав, самое время покупать, согласился Дафф. А что, ты начинаешь мыслить в правильном направлении.
Твоя же была идея.
Правда? удивился Дафф.
Ты что, не помнишь свою речь про «вверх, где летают орлы»?
Неужели ты все помнишь?
Они прикупили землю тысячу акров у Апельсиновой рощи, еще тысячу в районе Госпитального холма. Транспорт, почти четыре сотни фургонов, ежедневно курсировал из Порт-Наталя в Лоренсу-Маркиш и обратно. Кирпичные заводы работали двадцать четыре часа в сутки и без выходных, стараясь удовлетворить потребности города в строительных материалах.
Почти целую неделю Шон уговаривал Даффа отказаться от строительства оперного театра, и ему это удалось; вместо этого они присоединились к большинству в Комитете старателей и приняли участие в проекте финансирования роскошного здания для удовольствий несколько иного типа. И тогда Дафф предложил назвать это заведение Оперным театром. Выступать в нем они пригласили исполнителей не из Европы, а из портовых районов Кейптауна и Порт-Наталя, и дирижировала всем процессом одна весьма опытная в этом деле француженка, которую из-за цвета волос прозвали Голубка Бесси. Оперный театр предлагал развлечения двух уровней. Для членов комитета и других нуворишей имелся особый, не очень бросающийся в глаза вход, шикарно обставленная гостиная, где можно заказать лучшее шампанское и отдохнуть, обсуждая цены на Кимберлийской фондовой бирже; а за этой гостиной скрывалось достаточное количество со вкусом убранных комнат для отдыха. Для простых рабочих длинный коридор, очередь, никакого выбора за свои же денежки и лимит времени: на все про все пять минут. За один только месяц Оперный театр дал золота больше, чем шахта «Бур и гудок».
Уже в декабре в Йоханнесбурге появились первые миллионеры: Градски, братья Хейнс, Карл Локткампер, Дафф Чарливуд, Шон Кортни и еще с десяток. Они владели шахтами, землей, строениями, да и городом тоже: это была аристократия Витватерсранда, титулованная деньгами, коронованная золотом.
За неделю до Рождества Градски, их непризнанный и тем не менее бесспорный король, созвал всех на встречу в одной из частных гостиных «Кэндис-отеля».
Да кто он такой, черт бы его побрал, что он о себе думает? возмущался Джок Хейнс. Что мы ему, негры, что ли, чтобы бегать к нему по каждому зову?
Verdammt Juden![32]
Но они явились, все до последнего человека. Всем было известно: что бы Градски ни затевал это пахло деньгами. И тут уж ни один из них не мог устоять, как кобель, учуявший запах суки во время течки.
Дафф с Шоном прибыли последними; в комнате уже плавал дым хороших сигар, и в ней царила атмосфера напряженного ожидания.
Градски сидел развалившись в лоснящемся кожаном кресле, рядом с ним пристроился и помалкивал Макс. Когда вошел Дафф, в глазах Градски мелькнула искорка, но ни один мускул на лице не дрогнул. Когда Дафф с Шоном нашли себе стулья и сели, Макс встал:
Джентльмены, мистер Градски пригласил вас сюда, чтобы обсудить один проект.
Все сразу слегка наклонились вперед, и в глазах у них зажегся блеск, как у гончей, завидевшей лиса.
Время от времени у людей нашего положения наступает необходимость найти капитал для финансирования очередных предприятий и для консолидации прежних доходов. С другой стороны, те из нас, у кого имеются свободные средства, всегда будут искать способ, куда их выгодно поместить. Макс откашлялся и обвел их всех своими печальными карими глазами. До настоящего времени у нас не было места для встреч по обсуждению подобных взаимных нужд, я имею в виду то, что давно существует в других центрах финансового мира. Ближайшее к нам это Фондовая биржа в Кимберли, которая и я уверен, что все согласятся со мной, расположена слишком далеко, чтобы иметь для нас, живущих в Йоханнесбурге, практическое применение. Мистер Градски пригласил вас затем, чтобы обсудить возможность устроить нашу собственную биржу и, в случае если вы поддержите эту идею, избрать председателя и правление.
Макс снова сел, и в наступившей тишине каждый стал взвешивать это предложение, примерять к собственным планам, задаваясь вопросом: «А что это даст лично мне?»
Ja, первым подал голос Локткампер, идея неплохая.
Да-да, именно то, чего нам здесь не хватает.
Согласен.
Пока они строили планы, договаривались, устанавливали размеры жалованья членам правления, учреждали правила и выбирали место, Шон наблюдал за их лицами. Перед ним представали лица людей жестких, людей, довольных собой, спокойных и крикунов, но у всех была одна общая черта: жадность, блестевшая в их глазах. Закончили они уже за полночь.
Макс снова встал:
Джентльмены, мистер Градски просит вас присоединиться к нему и отметить образование нашего нового предприятия бокалом шампанского.
Вот это да, ушам своим не верю. В последний раз он угощал шампанским в шестидесятом, заявил Дафф. Поторопимся, где официант? Вдруг он передумает.
И Градски прикрыл глаза веками, чтобы спрятать свою ненависть.
16
С открытием собственной Фондовой биржи и со своим борделем Йоханнесбург превратился в большой город. Это признал даже Крюгер: он распустил Комитет старателей и прислал сюда полицейские силы, распродал монополии на продажу необходимых для приисков материалов и оборудования членам своей семьи, а также членам правительства и приступил к пересмотру законов о налогах и сборах, обращая особое внимание на прибыли, получаемые от добычи золота. Но несмотря на попытки Крюгера свернуть шею курице, несущей золотые яйца, город рос, расширялся: ему было уже тесно в границах первоначально выделенных правительством участков земли, и он со скандалами и потасовками поглощал заросший травами и кустарником вельд.
Шон с Даффом росли вместе с городом. Образ жизни их быстро переменился. Визиты на шахты свелись к еженедельным инспекциям, всю остальную работу они отдали в руки наемных работников. Равномерно текущая река золота наполняла их счета, что фиксировалось в офисных документах на Элофф-стрит, поскольку они взяли на работу лучших из всех, кого можно получить за деньги.
Шон с Даффом росли вместе с городом. Образ жизни их быстро переменился. Визиты на шахты свелись к еженедельным инспекциям, всю остальную работу они отдали в руки наемных работников. Равномерно текущая река золота наполняла их счета, что фиксировалось в офисных документах на Элофф-стрит, поскольку они взяли на работу лучших из всех, кого можно получить за деньги.
Жизнь их теперь протекала лишь в двух отделанных панелями офисах: в «Покоях Виктории» и на бирже. Но и в этом узком мирке Шон нашел для себя источник острых ощущений, да такой, что раньше и представить себе не мог. В первые лихорадочные месяцы он просто не обращал на это внимания. Шон был настолько поглощен закладкой фундамента своего благосостояния, что у него не было сил не только на то, чтобы получать от этого удовольствие, но и на то, чтобы вообще замечать.
Но вот настал день, когда и Шон ощутил это сладострастное чувство. Он отправил людей в банк, чтобы ему доставили правоустанавливающий документ на земельный участок, ожидая, что его принесет какой-нибудь младший бухгалтер, но вместо этого к нему в кабинет робко вошли двое: помощник управляющего и с ним главный бухгалтер. Потрясение, которое он испытал, не прошло для него даром: он начал кое-что понимать. Шон вдруг стал обращать внимание, как на него смотрят люди на улице. До него дошло, что лично от него зависят жизнь и благосостояние полутора тысяч человек.