Он с удовлетворением смотрел, как перед ним и Даффом расступаются, давая дорогу, когда они каждое утро шагают по залу заседаний биржи, чтобы занять свои места в кожаных креслах в помещении для членов правления. Когда перед началом торгов они наклонялись друг к другу, чтобы потихоньку перекинуться словом, за ними внимательно наблюдали даже очень серьезные люди. Градски смотрел на них свирепым взглядом, полуприкрыв глаза тяжелыми, словно сонными, веками. Джок и Тревор Хейнсы, Карл Локткампер любой из них отдал бы дневную выработку золота на своих участках, лишь бы только подслушать, о чем они говорят.
Покупать! говорил Шон.
Покупать! Покупать! Покупать! как по команде гавкала вся стая, и цены подскакивали вверх, когда они их подстегивали, и падали, когда они направляли свои деньги куда-нибудь в другое место.
И потом, в одно мартовское утро 1886 года, это возбуждающее чувство достигло такой остроты, что переросло едва ли не в любовное наслаждение. Это случилось, когда сидящий рядом с Норманом Градски Макс встал со стула и через все помещение направился прямо к ним. Остановившись перед ними, он оторвал вечно печальные глаза от узорчатого ковра на полу и чуть ли не с виноватым видом протянул неплотную пачку бумаг:
Доброе утро, мистер Кортни. Доброе утро, мистер Чарливуд. Мистер Градски попросил меня принести вам новый выпуск акций, чтобы вы ознакомились. Возможно, эти сведения, конфиденциальные разумеется, вас заинтересуют. Мистер Градски считает, что они достойны вашей поддержки.
Если можешь заставить человека, который тебя ненавидит, просить у тебя одолжения, значит ты силен. После этой первой подачи Градски они частенько работали вместе. Градски ни словом, ни взглядом ни разу и вида не показал, что они с Даффом для него существуют. Каждое утро Дафф через весь зал кричал ему свое веселое приветствие:
Привет, балаболка!
Или:
Ты бы хоть спел для нас что-нибудь, а, Норман?
Глаза Градски только мерцали в ответ, а сам он лишь проседал в кресле еще глубже. Но перед тем как колокол возвещал о начале торгов, Макс неизменно вставал и шел через весь зал к ним, а его хозяин оставался один, уставившись в пустой камин. Происходил обмен несколькими тихими фразами, и Макс возвращался обратно к Градски.
Против их объединенного капитала устоять не мог никто: в один из безумных утренних торгов к их огромному состоянию прибавилось еще сразу пятьдесят тысяч фунтов.
Мальчишка, не умеющий обращаться с винтовкой, балуется с ней, как с игрушкой. Шону было двадцать два года. Могущество, которым он обладал, было оружием куда более опасным, чем любая винтовка, и пользоваться им было куда более приятно оно доставляло намного больше удовольствия. Сначала это была игра на шахматной доске Витватерсранда, где фигурами были люди и золото. Какое-нибудь слово или подпись на листке бумаги заставляли золото звенеть, а людей бегать. Последствия сказывались далеко не сразу, и главным тут был итог, отмеченный черными циферками на выписке по банковскому счету. А чуть позже, в том же марте, Шону продемонстрировали, что человека, которого стерли с доски, в коробку не положишь с тем же сожалением, как и вырезанную из дерева пешку.
Мальчишка, не умеющий обращаться с винтовкой, балуется с ней, как с игрушкой. Шону было двадцать два года. Могущество, которым он обладал, было оружием куда более опасным, чем любая винтовка, и пользоваться им было куда более приятно оно доставляло намного больше удовольствия. Сначала это была игра на шахматной доске Витватерсранда, где фигурами были люди и золото. Какое-нибудь слово или подпись на листке бумаги заставляли золото звенеть, а людей бегать. Последствия сказывались далеко не сразу, и главным тут был итог, отмеченный черными циферками на выписке по банковскому счету. А чуть позже, в том же марте, Шону продемонстрировали, что человека, которого стерли с доски, в коробку не положишь с тем же сожалением, как и вырезанную из дерева пешку.
Карл Локткампер, тот самый немец с громким смехом и вечно довольным лицом, неожиданно подставился. Ему нужны были деньги, чтобы застроить земельный участок к востоку от горного хребта Рэнд. Он взял заем, подписал краткосрочное долговое обязательство, уверенный в том, что в случае крайней необходимости всегда сможет продлить его. Причем сделал все это втайне от людей, которым, как он считал, можно было доверять. Карл оказался беззащитен, и акулы быстро это учуяли.
Интересно, где это Локткампер берет денежки? спросил Макс.
А ты не знаешь? отозвался Шон.
Нет, но могу догадаться.
На следующий день Макс явился снова.
У него восемь просроченных векселей. Вот список, грустно прошептал он. Мистер Градски выкупит все отмеченные крестиком. Можете взять на себя остальные?
Да, ответил Шон.
Они подловили Карла в последний день квартала: потребовали погашения задолженности и дали ему на это двадцать четыре часа. Карл обратился по очереди во все три банка.
Очень сожалею, мистер Локткампер, у нас уже перерасход по займам на этот квартал.
Ваши векселя сейчас у мистера Градски мне очень жаль.
Простите, мистер Локткампер, но мистер Чарливуд входит в состав нашего совета директоров.
Карл Локткампер вернулся обратно на биржу. В последний раз он прошел по залу заседаний и заглянул в помещение для членов правления. Остановился посредине этой большой комнаты: лицо его было серо, в голосе звучала горечь надломленного, павшего духом человека.
Да смилостивится над вами и да поможет вам Иисус, когда настанет ваш час. Друзья! Друзья мои! Шон, вспомни, как часто мы с тобой выпивали вместе! А ты, Дафф, еще только вчера жал мне руку!
Он повернулся и вышел. Его номер в отеле «Грейт-Норт» находился не далее чем в пятидесяти ярдах от биржи. Звук пистолетного выстрела хорошо был слышен в комнате для членов правления.
А вечером Дафф с Шоном сидели у себя в «Покоях Виктории» и выпивали.
Зачем он это сделал? Зачем он покончил с собой?
Да ни за чем. Тряпка он был, слабак, отозвался Дафф.
Если бы я знал, что он это сделает Боже мой, если бы я только знал!
Да к черту это все. Ну получил человек шанс, попробовал и проиграл, мы-то здесь при чем? С нами он поступил бы точно так же.
Не нравится мне это грязное дело. Может, уедем отсюда, а, Дафф?
В общей драке кого-то сбили с ног, и ты хочешь кричать «хватит!»?
Ты знаешь, сейчас все как-то по-другому. Сначала все было совсем не так.
Да, и завтра утром будет уже не так. Пошли-ка со мной, дружок, я знаю, что тебе нужно.
Куда?
В Оперный театр.
А что скажет Кэнди?
Кэнди знать об этом не обязательно.
Дафф оказался прав. Утром все было по-другому. Обычная рабочая суета в офисе, напряженные операции на бирже. О Карле он вспомнил всего один раз в течение дня, да и важным теперь это событие почему-то не казалось. Зато они с Даффом послали ему на могилу красивый венок.
Шон лицом к лицу столкнулся с реалиями игры, в которую он играл. Он думал и о том, как выйти из нее, а для этого нужно просто взять состояние, которое он заработал, и уехать. Но это означало бы отказ от власти, которой он обладал. А привычка к власти уже так глубоко въелась в него, что он уже не мог без этого жить. Подсознание раскрылось, всосало его совесть и глубоко поглотило в свое чрево. Она там еще трепыхалась, и он порой чувствовал это, но чем дольше она там оставалась, тем слабее становились эти трепыхания. Дафф его успокаивал, и его слова становились желудочным соком, помогающим переваривать бедную совесть, хотя Шон все еще не догадывался, что слова Даффа и его дела не всегда совпадали с тем, во что он верил.
Веди игру безжалостно, играй до победы.
17
Дафф стоял в кабинете Шона спиной к камину и курил сигару оба ждали экипаж, чтобы тот отвез их на биржу. Пламя подсвечивало сзади его сухощавые, суживающиеся книзу ноги, обутые в начищенные до блеска черные сапоги. Пальто он так и не снял зимнее утро было прохладным, лишь расстегнул верхние пуговицы, открыв шею, повязанную галстуком, на котором сверкал и переливался бриллиант.
К женщине почему-то быстро привыкаешь, говорил он. Я знаю Кэнди четыре года, а кажется, что был с нею всю свою жизнь.
Отличная девчонка, рассеянно согласился Шон, окуная перо в чернила и ставя подпись под лежащим перед ним документом.
Мне сейчас тридцать пять лет, продолжал Дафф. Вот если бы у меня родился сын
Шон неспешно положил ручку, поднял голову и улыбнулся:
И этот человек говорил мне: «Они так и норовят окутать тебя своими тепленькими, мяконькими мыслишками». И еще он говорил: «Они не умеют делиться, хотят только обладать».
Дафф смущенно переступил с ноги на ногу.
Жизнь не стоит на месте, стал защищаться он. Мне уже тридцать пять
Ты это уже говорил, перебил его Шон, и Дафф в ответ слабо улыбнулся:
В общем, по правде говоря
Но фразы он так и не закончил: за окном послышался призывный топот копыт. Оба как по команде повернули голову на звук.
Кто-то очень торопится! сказал Шон и, быстро встав, подошел к окну. Похоже, случилось что-то серьезное. Это Кёртис, и по его лицу не скажешь, что у него хорошие новости.
За дверью послышались взволнованные голоса и быстрые шаги, и в кабинет без стука ворвался Тим Кёртис. На нем была шахтерская роба и грязные резиновые сапоги.
На девятом уровне нас накрыл неожиданный грязевой поток.
Насколько серьезно?
Очень серьезно, затопило уже до восьмого уровня.
Господи, это ж два месяца чистить, как минимум! воскликнул Шон. Еще кто-нибудь в городе знает? Ты кому-нибудь говорил?
Нет, помчался сразу сюда когда хлынуло, в забое был Кронье и еще пять человек.
Немедленно возвращайся, приказал Шон, но поезжай спокойно; не нужно, чтобы весь мир знал о наших проблемах. На территорию никого из чужих не пускай. Может, успеем продать.
Да, мистер Кортни. Кёртис немного помялся. А как насчет Кронье и остальных пятерых? Сообщить их женам?
Ты по-английски понимаешь? До десяти часов чтобы ни одна живая душа ничего не знала. Нам нужно выиграть время.
Но мистер Кортни
Кёртис пребывал в ужасном смятении: стоял как истукан, уставившись на Шона. Шон почувствовал угрызения совести. Шесть человек у него утонули в густом потоке грязи, а он Он беспомощно развел руками: