«Все, мне крышка», подумал Шон, но инстинкт заставил его подняться. Он попытался обойти тележку и продолжить бегство. Туннель впереди с грохотом обрушился. Шон упал на колени и, извиваясь всем телом, полез между железными колесами тележки, и в это мгновение потолок над ним тоже обрушился. Грохот, казалось, никогда не кончится. Но скоро все затихло. Остались только шуршание и скрип оседающей скалы лишь они нарушали полную тишину.
Лампу он где-то потерял, и темнота давила на него почти с такой же силой, как и скала на его крохотное убежище. Воздух был плотным от пыли, Шон принялся кашлять и никак не мог откашляться; наконец заболела грудь и во рту появился вкус крови. От тесноты он с трудом мог пошевелиться; пространство до основания тележки составляло не более шести дюймов, но он ухитрился расстегнуть пуговицы на груди робы и оторвать от рубашки длинный кусок ткани. Из него он соорудил некое подобие хирургической маски, закрывающей нос и рот. Дышать сразу стало легче. Пыль постепенно осела. Кашлять он стал реже, потом кашель совсем прошел. «Удивительно, думал Шон, как это я еще жив».
Лампу он где-то потерял, и темнота давила на него почти с такой же силой, как и скала на его крохотное убежище. Воздух был плотным от пыли, Шон принялся кашлять и никак не мог откашляться; наконец заболела грудь и во рту появился вкус крови. От тесноты он с трудом мог пошевелиться; пространство до основания тележки составляло не более шести дюймов, но он ухитрился расстегнуть пуговицы на груди робы и оторвать от рубашки длинный кусок ткани. Из него он соорудил некое подобие хирургической маски, закрывающей нос и рот. Дышать сразу стало легче. Пыль постепенно осела. Кашлять он стал реже, потом кашель совсем прошел. «Удивительно, думал Шон, как это я еще жив».
Он осторожно стал выяснять свое положение. Попытался вытянуть ноги, и подошвы его уперлись в камень. Ощупал пространство руками: шесть дюймов над головой и что-то около двенадцати с каждой стороны. Под ним теплая грязь, вокруг железо и камень. Шон снял каску и подсунул под голову, как подушку. Он лежит в железном гробу, погребенный на глубине пятьсот футов под землей.
Ему стало страшно.
«Так, займи чем-нибудь ум, думай о чем-нибудь, все равно о чем, только не об этой каменной могиле. Думай хотя бы о своих доходах», приказал он себе.
Он стал шарить по карманам, что в тесном пространстве давалось ему с большим трудом.
Ага, серебряный портсигарчик, а в нем две сигары.
Шон положил его рядом.
Коробка спичек подмокли.
Он положил спички на крышку портсигара.
Карманные часы. Носовой платок из ирландского льна, с монограммой. Гребешок черепаховый; о человеке судят по тому, как он выглядит.
Шон стал расчесывать бороду, но тут же заметил, что теперь заняты у него только руки, а ум бездельничает. Он положил гребешок рядом со спичками.
Двадцать пять фунтов в золотых соверенах.
Он тщательно их пересчитал:
Действительно, двадцать пять. Надо будет заказать хорошего шампанского.
Пыль в горле и во рту мешала говорить.
И малайскую девушку в Оперном театре, торопливо продолжил он. Впрочем, нет, не будем мелочиться десять девушек. Будут для меня танцевать, а я смотреть и отдыхать. А чтобы веселей плясали, пообещаю каждой соверен.
Он продолжил поиски, но больше ничего не нашел.
Резиновые сапоги, носки, штаны хорошо, кстати, скроены; рубаха боюсь, изорвана; комбинезон, железная каска кажется, все.
Имущество аккуратно разложено рядом, убежище внимательно изучено. Нечего делать, надо начинать о чем-то думать. Сначала он подумал, что ему хочется пить. Грязь, в которой он лежит, слишком густая, воды из нее не добудешь. Он попробовал выдавить немного сквозь ткань рубахи ничего не вышло. Потом он стал думать про воздух. Воздух довольно свежий, значит проникает сюда через щели в неплотно лежащих камнях, и поэтому он еще живой.
Живой ну да, живой и умрет от жажды. Умрет, свернувшись в клубочек, как зародыш в темном и теплом материнском чреве. Он снова засмеялся и тут же испугался уж не истерика ли это, сунул кулак в рот, чтобы ее прекратить, и больно закусил костяшки пальцев.
Движение породы прекратилось, наступила полная тишина.
Долго ли это продлится? Скажите-ка, доктор. Сколько мне еще осталось?
Ну что вам сказать? Сейчас вы потеете. Значит, организм довольно быстро обезвоживается. Я бы сказал, дня четыре. Шон стал разговаривать сам с собой.
А голод, доктор? Что вы об этом думаете?
О нет, об этом не беспокойтесь. Голодать, конечно, будете, но умрете от жажды.
А тиф или как его брюшной тиф впрочем, разницы я не вижу. Мне это не грозит, а, доктор?
Вот если бы здесь с вами были трупы, шансы оказались бы неплохие, а так Вы же тут один, понимаете?
А как вы считаете, доктор, я сойду с ума? Не сразу, конечно, но, скажем, через пару дней, а?
Да, с ума вы сойдете.
Я еще никогда не был сумасшедшим, во всяком случае, мне об этом ничего не известно, но мне кажется, лучше всего было бы сойти с ума прямо сейчас, как вы думаете?
Если вы считаете, что вам от этого станет легче как вам сказать я не знаю.
А-а-а что-то вы темните, но я вас понимаю. Хотите сказать про видения, которые будут мучить безумца? Хотите сказать, что они будут ярче самой реальности? Хотите сказать, что умереть безумцем хуже, чем умереть от жажды? Но я ведь могу победить безумие. Эта тележка может согнуться под тяжестью сколько там тонн камня давит на нее сверху? Несколько тысяч? Вы знаете, доктор, а это довольно умно; как представитель науки вы должны это оценить. Мать-земля была спасена, но, увы, ребенок родился мертвым, роды были очень тяжелые.
Шон проговорил все это вслух и теперь чувствовал себя довольно глупо. Он подобрал осколок камня и постучал по тележке:
А что, кажется, довольно прочная. Честное слово, и звук очень даже приятный.
Он постучал по металлу сильнее: раз-два-три раз-два-три потом отбросил камень. И тут он услышал, как его удары повторяются, тихие, словно эхо, далекие, словно звезды. Тело его сразу одеревенело, потом задрожало от возбуждения. Он снова схватил камень. Еще три удара и три удара в ответ вернулись к нему.
Меня услышали, Господи милостивый, меня услышали! Он засмеялся, задыхаясь от смеха. О всемилостивая мать-земля, не напрягайся, прошу тебя, только не надо тужиться. Наберись терпения. Подожди несколько дней, тебе сделают кесарево сечение и вынут ребенка из твоего чрева.
Мбежане подождал, пока Шон не исчез из виду в штольне номер три, и только потом снял свой новый камзол. Аккуратно сложил его и поместил рядом с собой на козлах. Немного посидел, наслаждаясь солнышком, ласкающим его кожу, потом слез с коляски и подошел к лошадям. По очереди распряг, подвел к корыту с водой, а когда животные напились, снова запряг, но на этот раз посвободней. Взял свои дротики и пошел на полянку с невысокой травой рядом со зданием администрации. Сел на травку и принялся править наконечники копий, тихонько напевая в такт движению оселка. Наконец проверил заточку опытным в этом деле большим пальцем, что-то проворчал, сбрил несколько волосков с предплечья, улыбнулся с довольным видом и положил копья рядом с собой на траву. Лег на спину и на жарком солнышке задремал.
Его разбудили громкие крики. Он сел и машинально проверил, высоко ли солнце. Проспал час или, может, чуть больше. Кричал Дафф, а Франсуа, с ног до головы заляпанный грязью, испуганно ему отвечал. Стояли они перед зданием администрации. Лошадь Даффа была мокрой от пота. Мбежане встал, подошел к ним и стал внимательно слушать, стараясь понять их обмен отрывистыми фразами. Говорили они слишком быстро, но он сразу понял: случилось что-то очень нехорошее.
На десятом уровне завалило почти до самого подъемника, говорил Франсуа.
Ты его бросил там одного! кричал на него Дафф.
Я думал, он побежит за мной, а он побежал обратно
За каким чертом почему побежал обратно?
Чтобы позвать остальных
Вы начали очищать штольню?
Нет, я ждал вас.
Черт ты что, идиот? Придурок, черт бы тебя побрал, он же может быть там еще живой тут каждая минута дорога!
Но у него нет ни единого шанса, мистер Чарливуд, он наверняка погиб.
Заткнись, скотина!
Дафф бегом бросился в сторону шахты. Под высокой стальной конструкцией шахтного копра уже собралась толпа, и тут Мбежане как громом поразило: речь-то ведь шла о Шоне. Он догнал Даффа раньше, чем тот успел добежать до шахты:
Вы говорили про нкози?
Да.
Что случилось?
На него упал камень.
Следом за Даффом Мбежане протолкался к клети. Оба молчали, пока клеть не достигла десятого горизонта. Они пошли по штольне, но совсем скоро достигли конца. Там уже были вооруженные железными ломами и лопатами люди белые и цветные шахтеры, в том числе белый начальник смены; не зная, что делать, они ждали распоряжений. Мбежане пробился сквозь толпу к обвалу. Они с Даффом стояли рядом перед стеной из обломков скалы, закупорившей туннель, и молчали. Молчали долго, очень долго. Потом Дафф повернулся к начальнику смены:
Вы были в забое?
Да.
Он вернулся за вами, так?
Да.
И вы оставили его там?
Начальник смены опустил голову.
Я думал, что он бежит за нами, промямлил он.
Вы думали только о том, как спасти свою несчастную шкуру, поправил его Дафф, вы грязный трус, слизняк и скотина, вы
Мбежане схватил Даффа за руку, и тот прекратил свою тираду. И тогда все услышали отчетливое «тук-тук-тук».
Это он, это наверняка он, прошептал Дафф, он живой!
Он выхватил у одного из туземцев лом и постучал им о стену туннеля. Затаив дыхание, все ждали, и вдруг послышался ответ, громче и отчетливей, чем прежде. Мбежане взял из рук Даффа лом, всадил его в щель между камнями, поднажал, и мускулы на его спине вздулись. Лом согнулся, как пластилиновый. Зулус отбросил его в сторону и схватил камень голыми руками.
Ты! крикнул Дафф начальнику смены. Срочно доставь сюда балки подпирать свод. Будем расчищать завал. Живо!
Ты! крикнул Дафф начальнику смены. Срочно доставь сюда балки подпирать свод. Будем расчищать завал. Живо!
Он повернулся к туземцам:
Разбирать завал четыре человека, остальные оттаскивать камни в сторону.
Может, лучше динамитом? спросил начальник смены.