И где эта лекарская крыса? у пустоты спрашивал Даданджи, уже исчезая в своем шатре. Что за снадобье он мне дал? осторожно придерживавшие его за локти телохранители, что-то пытались ему отвечать, но кади все порывался куда-то вновь идти. Где он, я спрашиваю? О, как же я хочу спать Ну и
После некоторой возни из шатра вышло двое бессмертных и, встали у самого входа. Остальная четверка разошлась по периметру шатра, где и застыла неподвижными статуями.
Похоже, ловить здесь больше нечего, прошептал Солтанай, внимательно вслушиваясь в окружающие звуки. Так надраться можно лишь от пулькэ. Но почему я ничего не чувствую?
Пулькэ, крепкий шаморский самогон, оставляла за собой настолько резкий сивушный запах, что не почувствовать его было просто невозможно. Солтанай же ловил носом лишь запахи военного лагеря вонючего пота, горьковатого дыма костров и сыромятной кожи.
Он наблюдал за шатром кади почти до второй стражи (время рассвета, когда меняется караульные на вышках походного лагеря) и решил уходить лишь тогда, когда горизонте начало рассветать.
Он никуда не денется, осторожно выбираясь в сторону, шептал Солтанай. Будет валяться до обеда Я же пока проверю нашего лекаря.
Найти его было несложно. Лэр Трюлок слишком любил комфорт, чтобы ютиться в палатке или шатре в поле среди тысяч простых бессмертных. Он предпочитал крепкие стены, надежную крышу над головой и пылавший жаром камин, а все это можно было найти лишь в городе.
Шататься ночью по недавно захваченному городку было довольно опасно. Тебя мог прихватить патруль, который ночным шатунам сначала мял бока и лишь потом выяснял, какого черта ты забыл здесь в такое время. Не церемонились и местное отребье, которое с приходом шаморцев лишь на время исчезло из вида.
Однако, у того, кто добровольно стал тенью командующего, для первых была золотая пайза, при виде которой любой шаморец падал на колени, а для вторых хороший кусок стали
Однако, у того, кто добровольно стал тенью командующего, для первых была золотая пайза, при виде которой любой шаморец падал на колени, а для вторых хороший кусок стали
Воля Победоносного, подходя к главным воротам, негромко проговорил Солтанай. Где лэр Трюлок? охрана трое или четверо угрюмых бессмертных, встрепенувшихся было при виде одиноко путника, тут же упали на колени; золотой блеск охранного знака действовал безотказно. Быстрее.
Он здесь господин, поднимаясь с колен, прогудел старший. Лэр Трюлок остановился в большом доме рядом с таверной. Вы не ошибетесь. Там только один такой дом.
Действительно, возле таверны стоял солидный каменный дом, огороженный довольно высоким забором из мощных обтесанных валунов. Мощенную дорогу к парадному входу перегораживала толстая кованная решетка, которую мог позволить себе лишь очень богатый человек.
Неплохо, присвистнул Солтанай, оценив солидную толщину железных прутьев. Тут одного железа на тысячу, а то и две золотых Воля Победоносного! он вновь сверкнул золотой тамгой, когда ему попытались преградить путь два здоровенных лба в доспехах. Где лэр Трюлок? Ну?!
Сам же лекарь обнаружился в доме, возле высокого камина. В его руке был серебряный кубок, а в огромной комнате медленно плыл пряный аромат подогретого вина.
Что?! Я же приказал не мешать мне! заорал лэр, едва только на пороге комнаты показался посланец Сульдэ. Где эти обалдуи? А, в руки Солтаная в очередной раз появилась золотая пайза и толстая туша лекаря тут же упала на колени. Слушаю и повинуюсь.
Солтанай же молча прошел к столу и, взяв с него кубок, с наслаждением выпил еще горячее вино с пряностями. Горячая и чуть пьянящая жидкость тут же разошлась по его жилам, разгоняя из мышц и костей спрятавшийся там холод.
Что ты дал Великому кади? глазки толстяка заметались, словно его уличили в чем-то очень постыдном.
Золото тамги с древним шаморским символом, которое Солтаная продолжал держать в ладони, словно гипнотизировало лекаря. Пытаясь ответить, тот запинался, сильно потел
Э-э-э, господин, э-э-э, паника плескалась в глазах лекаря, который после такого вопроса напридумывал себе такого. Я бы даже не посмел что-то сделать Э-э-э. Я совсем старанием, но наконечник застрял и я просто не мог Э-э-э
В жарко натопленной комнате пот ручьями стекал с него, распространяя вокруг противный запах страха.
Но ему же было совсем не больно. Он совершенно ничего не почувствовал А наконечник почти достал ребра. По другому было просто не вытащить, лекарь заискивающе заглядывал в глаза Солтанаю, словно пытался там что-то прочитать. Иначе бы он умер А эти листья Они подарок небес. Да, да, господин, они снимают боль, лекарь, видя, что его не пытаются тащить на плаху из-за убийства высокопоставленного пациента, оживал на глазах. Я окуривал их дымом легионеров с раздробленными руками и ногами, со вскрытым брюхом и даже с водянкой, заискивающее и чуть испуганное выражение лица лекаря на какое-то мгновение сменилось восхищением. И все они погружались в забвение, забывая про свою боль. Я видел улыбки на их лицах, видел, как они снова рвались в бой.
Лэр Трюлок был чертовский напуган. Мысли его пытались «Благие Боги, неужели ему стало хуже У-у-у-у! Баран! И кто меня только дернул ввязываться в это?! У-у-у-у! Лучше бы этот мерзкий скунс, Карет (другой старший легионный лекарь, с которым они терпеть не могли друг друга) взялся его резать. Нет, милостей захотелось! в панике бичевал он сам себя. Мол, господин увидит такое мастерство и ту же приблизит к себе Благие Боги, каким же идиотом я был. Мне же отрубят голову за такое, четвертуют».
Эй! Эй, ты слышишь меня?! паникующий лекарь чуть не потерял сознание от диких, пробирающих до печенок, переживаний. Да, очнись же ты! Лэр Трюлок?! раздавшаяся пара хлестких ударов по щекам быстро привела его в чувство. Очнулся?! А теперь внимательно слушай меня, золотая пайза вновь сверкнула в его ладони. Мне все равно, что ты там делал. Все равно! Лечил не лечил, резал не резал, в поросячих глазках лэра, кажется, стало появляться что-то осмысленное. Я лишь хочу знать, что ты ему дал? Отчего он словно сам не свой? И помни, Победоносный не терпит лжи.
Еще более проникшись, Трюлок быстро быстро закивал головой то ли он так выражал свое понимание, то ли кланялся.
Еще более проникшись, Трюлок быстро быстро закивал головой то ли он так выражал свое понимание, то ли кланялся.
Это все гном, тот гном, что помогал у меня с раненными. Проклятый коротышка! Если бы я только знал, но я же не знал, затараторил лекарь, вываливая на посланника Сульдэ гору пустой шелухи и маленькие крупинки полезных сведений. А что я должен был делать? Что господин? У нас было много раненных. Десятки раненых, Трюлок с таким жаром с такой яростной жестикуляцией рассказывал, что Солтанай аж поморщился. Везде кровь, раздробленные кости, ор А тут этот гном рядом. Ходит между стонущими с лампадкой и каким-то дымом окуривает их. Я смотрю, а никто уже и не стонет, не орет. Лежат себе с постными рожами, словно в купальнях Золотого города. Господин, я не поверил своим глазам! Вот, только что комтуру перевязали его культю, а тут он уже что-то со смехом рассказывает соседям.
Он еще что-то порывался рассказать, но Солтанай остановил его властным жестом.
Хватит, лэр Трюлок. Поднимайтесь, в глазах лекаря вновь появился страх. Победоносный должен это услышать
4
Зимнее солнце медленно поднималось над деревьями. Робкие, совсем не греющие, лучи, падали на покрытые ледяными панцирями ветки деревьев и кустарников, превращая их в сказочные серебряные статуи. В каждом из застывших до весны лесных великанов можно было угадать то легендарного, вставшего на дыбы, единорога; то замахивавшегося узловатой дубиной горного тролля; то приготовившегося к нападению гигантского полоза. Казалось, подожди совсем чуть-чуть, и набирающее силу солнце растопит их ледяную темницы и все они выйдут на свободу
Однако, немного дальше от леса, все эту зимнюю красоту, все это ледяное волшебство лишь проклинали! Здесь, неожиданно ударивший трескучий мороз явил себя совсем не в роли доброго скульптора творца, оживлявшего детские легенды. Здесь, посреди обгоревших развалин, пропахших дымом и гарью, он стал настоящим палачом и убийцей, для которого не стало ни правых ни виноватых.
Быстрее, песьи дети! Резче дергайте! несколько десятков человек с надрывом тянули толстые веревки, обмотанные вокруг здоровенной бревна над полуразвалившимся домом. Давай! Давай! с каждым новым рывком толстенный кусок конька с опаленной сказочной птицей дергался все сильнее и сильнее. Пошла, пошла! Давай! Еще, раз, еще раз! А вы чего встали? Топоры вам на что? Подрубайте! Быстрее! Пошла, пошла.
Чагарэ, тысячник Сульдэ Неистового и командующий этого злополучного отряда, с дикой тоской смотрел на все эти тщетные попытки спасти ту часть обоза, которая оставалась под развалинами этого и многих других домов. Его опустошенный взгляд скользил по мечущимся легионерам, забрасывавших оставшиеся очаги пожара снегом; черные, обгорелые руины некогда добротных домов и построек; лежавшие прямо на снегу неподвижные тела бессмертных, закутанных в собственные же плащи.
Господин, вино вытащили, перед тысячником устало вытянулся один из его телохранителей, незаметно появившийся перед задумавшимся Чагарэ. Почти пять десятков кувшинов. От других остались лишь одни черепки От стреломета нашли пока только станину. Она лишь немного обгорела.
Тысячник устало кивнул. Потеря большей части винных запасов его скорее обрадовала, чем огорчила. Мол, злее будут, зная что это враг, а не их командование, лишило выпивки. А вот новость про стреломет была мягко говоря болезненной. Хотя потеря одного из трех крепостных стрелометов серьезно и ослабляла их крепостную артиллерию, но все же оставляла им неплохие шансы на разрушение eкреплений подземного города.
Нужно еще часа четыре, может быть пять, чтобы проверить всю эту улицу, телохранитель махнул перевязанной каким-то черным тряпьем рукой в сторону самый близкой к тракту улицы. На разбор завалов бросить еще бы шесть турий, тогда мы справимся быстрее.
Чагарэ снова кивнул головой, побормотав:
Забирай десять турий, но вытащи все, что можно. Остальным ждать нападения. В первых двух линиях костры не жечь! Кто закоченел, тех менять
Резко развернувшись, он тысячник направился к уже спасенной части обоза. Как это ни странно, но лишь около четверти турий лишились своих припасов. Среди невезучих оказались именно те турии, что постарались первыми занять самые добротные дома с большими сараями и дворами. Стараясь по скорее спрятать от непогоды закрепленные за своими туриями повозки, они втискивали их под крышу и запирали. Те же, кому достались самые плохонькие постройки у самого леса или вообще обычные легионные шатры, успели спасти почти все свое имущество.