После выхода в свет книги Туна до 1917 г. за рубежом время от времени появлялись общие, весьма поверхностные очерки истории освободительной борьбы в России[74], но специальных работ о народничестве не было. В 1909 г. их отсутствие частично восполнил второй том двухтомной монографии польского социалиста Людвика Кульчицкого[75], написанной сочувственно к революционерам-народникам, но на основе узкого круга источников и с большим числом ошибок.
После 1917 г. западные «эксперты по России» долго надеялись на скорое падение Советской власти и больше заполняли русскую тему политическими прогнозами, чем историческими исследованиями. Как бы то ни было, преобладающим в зарубежной историографии народничества оставалось либеральное (различных оттенков) направление, которое представляли не только публицисты, вроде француза Ж. Бьенштока[76], но и ученые-исследователи, как, например, Б. Пейрс, в годы первой мировой войны советник английского посольства в России, затем британский эмиссар у адмирала А.В. Колчака, а к 30-м годам авторитетный историк, удостоенный за свои опусы титула «сэр». Именно Пейрсу, может быть более, чем кому-либо, поныне обязана живучестью излюбленная идея западной историографии об альтернативности русской революции (дескать, либералы всегда отстаивали единственно разумный путь национального прогресса в России, встал на этот путь и царь Александр II, а революционеры своим безрассудным экстремизмом столкнули Россию с правильного пути в состояние хронической неустойчивости[77]).
В период между двумя мировыми войнами активно подключились к зарубежным изысканиям по русской истории отечественные белоэмигранты, которые переносили естественное неприятие социалистической революции на все революционное движение в России от Пестеля до Ленина. Самыми влиятельными из них на Западе оказались М.М. Карпович и Н.А. Бердяев автор антикоммунистического бестселлера «Истоки и смысл русского коммунизма» (после распада СССР несколько раз переиздан в России). Тот и другой стали признанными классиками консервативного направления в зарубежном россиеведении. Оба они, а еще более их последователи сходятся в стремлении вывести «корни» большевизма из самых экстремистских проявлений народничества, преимущественно из нечаевщины. Так, авторитетный за рубежом «нечаевед» М. Правдин прямо утверждал, что победа Октябрьской революции означала «господство нечаевщины над 1/6 частью земного шара»[78]. Этот же тезис развивают американские историки Р. Пайпс, А. Улам, английские Р. Хингли, И. Берлин, немецкие Г. Либер, К. Менерт.
Сущность народничества почти все они видят в психологии (даже не в идеологии, а именно в психологии) социально изолированной, оторванной от народа интеллигенции. Таким образом, народничество как порождение импульсивных стремлений узкого круга интеллигентов предстает из-под пера консервативных историков движением верхушечным и, следовательно, антидемократическим по свой сути, причем именно в этом смысле будто бы предваряющим большевизм. Такие историки не только считают, вслед за Б. Пейрсом, что русские революционеры «никогда не были способны ни на что, кроме вреда для России», но идут еще дальше к обличению народников (народовольцев) как фанатиков и маньяков, политических инквизиторов á la Торквемада, «убийц», которые извели «самого любимого самодержца»[79]. На взгляд этих историков, герои «Народной воли» потенциальные (и кровавые) деспоты. Р. Хингли прямо говорит о С.Л. Перовской и А.И. Желябове: «Если бы каким-то чудом они получили власть, то, несомненно (?! Н.Т.), превзошли бы в жестокости любого царя XIX века»[80].
До второй мировой войны консервативное направление в зарубежной историографии народничества не отличалось высокой продуктивностью. За 1917 1939 гг. его самым приметным выражением стал семитомный труд Яна Кухаржевского (Польша) «От белого царизма к красному»[81], три тома которого (4 6) посвящены революционному народничеству, обрисованному так же враждебно, как это делали царские каратели. После 1945 г., когда СССР возглавил мировую систему социализма, на Западе резко возрос интерес к революционному прошлому нашей страны и к народничеству, в частности, к пресловутым «корням» большевизма. За время «холодной войны» консервативное направление в изучении народничества количественно возобладало и преобладает поныне. Но в качественном отношении более продуктивно другое направление, которое можно назвать демократическим с радикальным оттенком.
Представители этого направления изображают русское народничество сочувственно и обстоятельно, как важную часть мирового революционного процесса. Д. Футмен (Англия) в монографии о Желябове выразился так: «Александр Михайлов и Желябов это Робеспьер и Дантон нового движения»[82]. Труд Футмена отличается богатством материала и добросовестностью его интерпретации. Таковы же многие работы иностранных авторов об идеологии народничества: М. Малиа и М. Партридж о Герцене, Ф. Рэнделла и У. Верлина о Чернышевском, Э. Карра и А. Келли о Бакунине, Ф. Помпера и Ф. Уолкера о Лаврове, Д. Харди о Ткачеве. Правда каждый из них, кроме Харди, преувеличивает (более или менее) роль своего героя как идеолога, ибо «считается, что без направляющей руки того или иного лидера массовое движение передовой молодежи не могло бы состояться»[83].
Вообще, идеология народничества больше интересует зарубежных исследователей, чем его практика. При этом они (и консерваторы, и либералы, и радикалы) отрицают классовые корни народничества, сводят его к движению чисто интеллигентскому, которое будто бы никого, кроме интеллигенции, не представляло. Здесь налицо очевидная слабость демократической концепции, при всех ее несомненных достоинствах. Впрочем, сами ее представители это свое отличие от марксизма, злоупотребляющего классовым подходом, понимают как плюс, а не минус.
Вообще, идеология народничества больше интересует зарубежных исследователей, чем его практика. При этом они (и консерваторы, и либералы, и радикалы) отрицают классовые корни народничества, сводят его к движению чисто интеллигентскому, которое будто бы никого, кроме интеллигенции, не представляло. Здесь налицо очевидная слабость демократической концепции, при всех ее несомненных достоинствах. Впрочем, сами ее представители это свое отличие от марксизма, злоупотребляющего классовым подходом, понимают как плюс, а не минус.
Среди работ зарубежных народниковедов демократического направления выделяются основательностью монография специалиста с мировым именем Евгения Ламперта (Англия) «Сыновья против отцов»[84] о раннем народничестве и его оппонентах и капитальный (в двух томах) обобщающий труд крупнейшего итальянского ученого Франко Вентури «Русское народничество», который издан в Италии, США, Англии и Франции[85].
Труд Вентури самое выдающееся достижение всей зарубежной историографии народничества. Он охватывает время с середины 50-х до середины 80-х годов, т.е. фактически весь разночинский этап освободительного движения в России, аргументированно трактует революционную идеологию и 60-х и 70-х годов как народническую, раскрывает ее демократизм, прогрессивность, проникнут сочувствием к русским революционерам. Недостаток книги с точки зрения ее структуры заостренное внимание к идеологии народников в ущерб анализу их деятельности. Что касается недостатков принципиального характера, то Вентури явно переоценил значение народничества: по его мнению, именно в народническом движении «были созданы идейные предпосылки, психология и типы людей, которые обусловили революцию 1917 г.»[86].
Проблемы истории русского революционного народничества с интересом изучаются даже в Японии. Здесь с начала 1970-х годов плодотворно работает в русле радикально-демократической концепции профессор Токийского университета Харуки Вада автор содержательных монографий «К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия» и «Народник Н.К. Руссель» (в двух томах).
Качественно новым явлением для зарубежной историографии народничества стало после второй мировой войны развитие марксистского направления в странах социализма. Правда в ГДР, Чехословакии, Венгрии, Болгарии, Румынии народничество специально не исследовалось: о нем писали либо в плане выявления связей с ним (Румыния, Болгария), либо в плане изучения откликов на него (Венгрия, Чехословакия, ГДР). Зато в Польше русское народничество и, главным образом, «Народная воля» стали предметом очень серьезных монографических исследований. Три из них заслуживают особого внимания.
Профессор Варшавского университета Мария Ваврыкова в 1963 г. опубликовала монографию «Революционное народничество 70-х годов XIX в.»[87]. В ней освещается борьба народников с конца 50-х до конца 70-х годов (конкретно до покушения В.И. Засулич на жизнь Ф.Ф. Трепова 24 января 1878 г.). Книга основана на широком круге источников, включая документы из советских и европейских архивов, с учетом русской, польской, немецкой, итальянской и прочей литературы. Хорошо показано в ней принципиальное единство революционной идеологии 60-х и 70-х годов. К недостаткам ее можно отнести лишь переоценку бакунизма.
Книга профессора Варшавского университета Людвика Базылева «Деятельность русского народничества в 1878 1881 гг.»[88] хронологически продолжает исследование Ваврыковой, хотя она издана раньше, в 1960 г. Базылев исследует движение народников от выстрела Засулич до цареубийства 1 марта 1881 г. Его работа выполнена под тем же углом зрения, что и монография Ваврыковой, и отличается теми же достоинствами. Недостатком ее можно признать лишь некоторую идеализацию «Народной воли». Впрочем, Базылев справедливо усматривает в народовольчестве «апогей революционной борьбы народников» и «главный фактор» второй революционной ситуации в России[89].
Несколько иной характер носит книга сотрудника Института истории Польской Академии наук Леона Баумгартена «Мечтатели и цареубийцы»[90]. Это научно-популярный, отчасти даже беллетризованный, но, как и монографии Ваврыковой и Базылева, отлично документированный очерк истории революционного народничества от покушения Д.В. Каракозова на Александра II до гибели «Народной воли» (1866 1884 гг.)
Несколько иной характер носит книга сотрудника Института истории Польской Академии наук Леона Баумгартена «Мечтатели и цареубийцы»[90]. Это научно-популярный, отчасти даже беллетризованный, но, как и монографии Ваврыковой и Базылева, отлично документированный очерк истории революционного народничества от покушения Д.В. Каракозова на Александра II до гибели «Народной воли» (1866 1884 гг.)