Может, скажете, что стряслось? беспокойно осведомился он.
Сядь, бросил Гулливер. Капитан Розенберг хочет задать тебе несколько вопросов.
Он сел. Мы с Гулливером устроились за столом напротив, Анна встала поодаль, у стены.
Сядь, бросил Гулливер. Капитан Розенберг хочет задать тебе несколько вопросов.
Он сел. Мы с Гулливером устроились за столом напротив, Анна встала поодаль, у стены.
Шон, мне известно, что Стефани Мейлер звонила вам вечером в понедельник, сказал я. Вы последний, с кем она пыталась связаться. Что вы от нас скрываете?
Шон закрыл лицо руками.
Капитан, я полный мудак, простонал он. Надо было рассказать Гулливеру. Да я и собирался! Мне так жаль
Но вы этого не сделали, Шон! Значит, вы должны все нам рассказать сейчас.
Он тяжело вздохнул и начал:
Мы со Стефани встречались, недолго. Познакомились в баре какое-то время назад. Это я к ней подошел, она, по правде сказать, была не в восторге. Но все-таки разрешила взять ей бокал вина, и мы немножко поговорили. Я не думал, что из этого что-нибудь выйдет. А потом я ей сказал, что я здешний коп, из Орфеа: тут она как будто сразу включилась. И держаться стала иначе, и всяческий интерес ко мне проявлять. Мы обменялись телефонами, несколько раз встретились. Не больше. Но две недели назад все вдруг закрутилось. Мы переспали. Всего один раз.
Почему вы расстались? спросил я.
Потому что я понял, что ее интересую не я, а архивы отдела.
Архивы?
Да, капитан. Очень это было странно. Она мне несколько раз про это говорила. Хотела, чтобы я непременно ее туда отвел. Я думал, она шутит, говорил, что это невозможно, само собой. И вот две недели назад просыпаюсь я в ее постели, а она требует, чтобы я пустил ее в архив. Словно я ей обязан за то, что провел с ней ночь. Меня это жутко задело. Я ушел в бешенстве, дал ей понять, что не желаю ее больше видеть.
И тебе не стало любопытно, с чего это ее интересует архив? спросил Гулливер.
Стало, конечно. Какая-то часть меня страшно хотела это выяснить. Но мне не хотелось показывать Стефани, что мне интересна эта ее история. Я чувствовал, что она мной манипулирует, а мне она нравилась по-настоящему, и мне было больно.
Вы встречались после этого? спросил я.
Один-единственный раз. В прошлую субботу. Она мне в тот вечер несколько раз звонила, а я не брал трубку. Думал, она отстанет, но она названивала беспрерывно. Я был на дежурстве, ее назойливость действовала мне на нервы. В конце концов я разозлился и сказал, чтобы она ждала у своего дома. Я даже из машины не вышел, сказал, что, если она еще раз мне позвонит, я подам жалобу на домогательство. Она ответила, что ей нужна помощь, но я ей не поверил.
Что точно она сказала?
Сказала, что ей надо посмотреть одно досье, про здешнее преступление, что у нее какие-то сведения по этому поводу. Сказала: Есть одно расследование, оно закрыто, но в нем ошибка. Там одна деталь, нечто такое, чего никто тогда не заметил, а оно лежит на поверхности. Для пущей убедительности показала мне руку и спросила, что я вижу. Я ответил: Твою руку. А надо было увидеть пальцы. Я решил, что она со своей рукой и пальцами держит меня за идиота. Она осталась на улице, а я уехал и поклялся себе, что больше она меня не проведет.
И все?
И все, капитан Розенберг. Больше мы с ней не разгова ривали.
Я немного помолчал, прежде чем выложить свой козырь:
Не держите нас за дураков, Шон! Мне известно, что вы говорили со Стефани в понедельник вечером, как раз перед тем, как она исчезла.
Нет, капитан! Мы не разговаривали, честное слово!
Я помахал детализацией звонков и шлепнул ее на стол перед ним.
Перестаньте врать, здесь написано: вы разговаривали 20 секунд.
Нет, мы не разговаривали! воскликнул Шон. Она мне звонила, это правда. Два раза. Но я не ответил! На второй раз она мне оставила голосовое сообщение. Соединение в самом деле было, как тут и написано, но мы не разговаривали.
Шон не лгал. Порывшись в его телефоне, мы обнаружили сообщение, полученное в понедельник в 22.10, длиной 20 секунд. Я нажал на кнопку прослушивания, и в динамике вдруг зазвучал голос Стефани.
Шон, это я. Мне обязательно надо с тобой поговорить, это срочно. Пожалуйста [Пауза.] Шон, мне страшно. Мне правда страшно.
В ее голосе сквозила паника.
Я тогда не стал слушать это сообщение, объяснил Шон. Думал, опять какие-то сопли. Прослушал в итоге только в среду, когда в полицию пришли ее родители и за явили, что она пропала. Я не знал, что мне делать.
Почему вы ничего не сказали? спросил я.
Побоялся, капитан. И еще мне было стыдно.
Побоялся, капитан. И еще мне было стыдно.
Стефани считала, что ей угрожают?
Нет Во всяком случае, ни разу об этом не упоминала. Она тогда первый раз сказала, что ей страшно.
Переглянувшись с Анной и Гулливером, я сказал:
Шон, мне нужно знать, где вы были и что делали в понедельник около десяти вечера, когда Стефани пыталась с вами связаться.
В баре был, в Ист-Хэмптоне. У меня там приятель управляющим, мы с друзьями сидели. Весь вечер. Я вам всех назову, можете проверить.
Несколько свидетелей подтвердили, что в тот вечер, когда Стефани пропала, Шон находился в указанном баре с семи вечера до часу ночи. В кабинете Анны я написал на магнитной доске загадку, которую загадала Стефани: Что было перед глазами и чего мы не увидели в 1994 году.
Поскольку ей явно хотелось попасть в полицейский архив Орфеа, чтобы ознакомиться с расследованием убийств 1994 года, мы отправились туда. Без труда нашли большую коробку, где должно было храниться нужное досье. Но, к нашему великому изумлению, коробка оказалась пуста. Досье исчезло. Внутри лежал только пожелтевший от времени листок бумаги, на котором было напечатано на пишущей машинке:
Здесь начинается черная ночь.
Будто в начале квеста.
В нашем распоряжении был один-единственный конкретный факт: звонок из Кодиака сразу после того, как Стефани ушла. Мы поехали в ресторан. Нас встретила та самая официантка, которую мы допрашивали накануне.
Где у вас телефонная кабина? спросил я.
Можете воспользоваться телефоном на стойке, ответила она.
Вы очень любезны, но я бы хотел взглянуть на телефонную кабину.
Она провела нас в глубину ресторана, где находились два ряда вешалок на стене, туалеты, банкомат, а в углу таксофон.
Здесь есть камера слежения? спросила Анна, разглядывая потолок.
Нет, в нашем ресторане вообще нет камер.
Кабиной часто пользуются?
Не знаю, тут у нас вечно проходной двор. Туалеты для посетителей, но всегда кто-нибудь заходит и невинно спрашивает, есть ли у нас телефон. Мы отвечаем, что есть. Но кто же знает, в самом деле они хотят позвонить или им приспичило. Сейчас ведь у всех мобильники, верно?
В эту самую минуту у Анны зазвонил телефон. Невдалеке от пляжа нашлась машина Стефани.
Мы с Анной мчались на огромной скорости по Оушен-роуд: она отходила от Мейн-стрит и вела к пляжу Орфеа. В ее конце находилась парковка, где купальщики оставляли машины на любое время и как попало. Зимой здесь стояли лишь автомобили редких любителей прогулок и отцов семейства, при ехавших с детьми запускать воздушных змеев. Заполняться она начинала весной, в солнечные дни. А в разгар жаркого лета ее с раннего утра брали с бою; удивительно, сколько машин умудрялось туда набиться.
На обочине, метров за сто до парковки, мы увидели полицейский автомобиль. Стоявший рядом сотрудник помахал нам рукой, и я затормозил. Рядом уходила в лес узкая тропинка.
Машину заметили гуляющие, объяснил полицейский. Похоже, она со вторника здесь стоит. Люди прочитали утреннюю газету и решили, что это как-то связано. Я проверил, номера те самые, это машина Стефани Мейлер.
До машины, чинно запаркованной рядом с тропой, нам пришлось пройти метров двести. Да, это была та самая синяя мазда, что попала на камеры банка. Я натянул латексные перчатки и быстро обошел ее кругом, рассматривая через стекла кабину. Хотел открыть дверцу, но она была заперта. Анна произнесла вслух то, что вертелось у меня в голове:
Джесси, думаешь, она в багажнике?
Есть только один способ это проверить, ответил я.
Полицейский принес монтировку. Я просунул ее в углубление багажника. Анна стояла за моей спиной, затаив дыхание. Замок поддался без труда, и багажник резко открылся. Я отшатнулся, потом наклонился, заглянул внутрь и убедился, что он пуст.
Там ничего нет, сказал я, отходя от машины. Вызываем криминалистов, пока не затоптали место. Думаю, на сей раз мэр согласится, что пора принимать неотложные меры.
Найденная машина Стефани действительно меняла весь расклад. Брауна известили, он вместе с Гулливером прибыл на место, понял, что пора приступать к поисковой операции и что силами местной полиции здесь не справиться, и вызвал на подмогу полицейские силы из соседних городов.
Через час половина Оушен-роуд была оцеплена вместе с пляжной парковкой. Полиция всего округа прислала своих людей, прибыли патрули полиции штата. У заграждений с обеих сторон собрались кучки зевак.
В лесу криминалисты в белых комбинезонах танцевали вокруг машины Стефани, исследуя там каждый сантиметр. Примчались и кинологи с собаками.
Вскоре шеф кинологов вызвал нас на пляжную парковку.
Все собаки берут один и тот же след, сказал он, когда мы подошли. Идут от машины вот по этой петляющей в траве дорожке и доходят досюда.
Он указал пальцем на тропку, по которой гуляющие срезали путь от пляжа до лесной дороги.
Собаки останавливаются на парковке. Тут, где я стою. И теряют след.
Полицейский стоял в буквальном смысле посредине парковки.
И что это значит? спросил я.
Что здесь она села в машину, капитан. И на этой машине уехала.
Мэр обернулся ко мне:
Что скажете, Розенберг?
Скажу, что Стефани кто-то ждал. У нее была назначена встреча. Человек, с которым она должна была встретиться в Кодиаке, сидел за столиком в глубине и следил за ней. Она выходит из ресторана, человек звонит ей из телефонной кабины и назначает встречу на пляже. Стефани встревожена: она рассчитывала встретиться с ним в людном месте, а теперь ей надо ехать на пляж, где в это время никого нет. Она звонит Шону, тот не отвечает. В конце концов она решает оставить машину на лесной тропе. Может, чтобы обеспечить себе путь к отступлению? Или чтобы проследить, когда приедет ее таинственный незнакомец? Так или иначе, машину она запирает. Спускается к парковке и садится в машину того, с кем разговаривала. Куда ее увезли? Одному богу известно.