Как ни старался сдерживать восторга своего, ничего поделать с собою не мог.
Надо рассказать матери сейчас же! Прибежал, запыхавшись, домой и на пороге крикнул:
Надо рассказать матери сейчас же! Прибежал, запыхавшись, домой и на пороге крикнул:
В церкви все белое! Сняли черное, и кругом одно белое и вообще Пасха!
Еще что-то хотел добавить, но не вышло, и опять побежал в церковь. Там уж пели особую херувимскую песню, которая звучала у меня в ушах до наступления сумерек:
Да молчит всякая плоть Человеча,
и да стоит со страхом и трепетом,
и ничтоже земное в себе да помышляет:
Царь-бо царствующих
и Господь Господствующих
приходит заклатися
и датися в снедь верным
Глава 29. Светлое Христово Воскресение
Христос Воскрес!
Повсюду благовест гудит,
Из всех церквей народ валит.
Заря глядит уже с небес
Христос Воскрес! Христос Воскрес!
С полей уж снят покров снегов,
И реки рвутся из оков,
И зеленее ближний лес
Христос Воскрес! Христос Воскрес!
Вот просыпается земля,
И одеваются поля,
Весна идет, полна чудес!
Христос Воскрес! Христос Воскрес!
Сорок пятый раз
Весенней ночью встречу звон пасхальный
Я сорок пятый раз
И вот мечта, вскрывая сумрак дальний,
Лепечет свой рассказ.
Об том, как в детстве золотились нежно
Все праздничные дни;
Как в юности огнем любви мятежно
Томили дух они;
Как позже, злобно нападали змеи
Безумства и страстей,
В весенний праздник выползая злее
Со всех моих путей
Вновь вижу: двое, в звоне колокольном,
Укрылись в темноту,
А на окне, пред взором богомольным,
Ветвь яблони в цвету
Светлое Христово воскресение праздник всех наших праздников. Праздник семидневный. Род человеческий погиб бы от грехов навеки, но Сын Божий сошел с неба для его спасения, родился человеком от Пресвятой Девы Марии, научил людей спасению и, наконец, претерпел страдания за грехи рода человеческого всех мест и всех времен страдания лютейшие и позорнейшие, на кресте. Умер, был погребен. Как Бог мог воскреснуть и воскрес. В глубокую полночь, на третий день после смерти Христа, произошло сильное землетрясение. Ангел Господень сошел с неба, и воины, поставленные первосвященниками стеречь гроб, разбежались от испуга. Ангел отвалил камень от двери гроба; Иисус Христос вышел из него, оставив там погребальные пелены. В это время многие из мертвых восстали и явились в Иерусалиме. Иудеи хоронили тела покойников не в могилах, как у нас, а в горных пещерах, в которые входили через узкое отверстие. Вход заваливали камнем. Тело покойника пеленали, как дитя, заворачивая в плащаницу (полотно) и перевязывая повивальниками. Голову покрывали платком. Умащали благовониями. Ранним утром Мария Магдалина и другие благочестивые женщины, бывшие при погребении Господа, пошли ко гробу, чтобы помазать тело Его ароматами, чего не успели сделать при погребении. Там они увидели, что камень отвален от гроба. А внутри гроб был пуст, в нем лежали только погребальные пелены. Ангел в блестящей одежде сидел при гробе. «Вы ищете Иисуса? сказал Ангел женам, Он воскрес, вот место, где Он был положен. Подите скажите об этом ученикам Его». Затем и Сам воскресший Господь явился сначала Марии, потом и спутницам Марии (Женам-Мироносицам), а к вечеру и апостолам.
Что значит Пасха?
«Пасха» слово еврейское, значит «перехождение, переведение». Еврейский праздник Пасха был в честь выхода евреев из Египта, из рабства фараона; наша христианская пасха есть переведение Воскресением Христовым нас от вечной смерти к жизни, от земли к небу в Царство Небесное.
Протоиерей Иоанн Бухарев
Александр Куприн. Пасхальные колокола
Быстро-быстро промчались впечатления вчерашнего дня и Великой ночи: плащаница в суровой холодной темноте собора, воздержание от еды до разговения, дорога в церковь, в тишине и теплоте апрельского синего вечера, заутреня, крестный ход, ликующая встреча восставшего из гроба Христа, восторженное пение хора, подвижная, радостная служба, клир в светлых сияющих парчовых ризах, блеск тысяч свечей, сияющие лица, поцелуи; чудесная дорога домой, когда так нежно сливаются в душе усталость и блаженство, дома огни, добрый смех, яйца, кулич, пасха, ветчина и две рюмочки сладкого портвейна; глаза слипаются; в доме много народа, поэтому тебе стелят постель на трех стульях, поставленных рядком; погружаешься в сон, как камень падает в воду.
Утром проснулся я, и первое, еще не осознанное впечатление большой нет! огромной радости, которой как будто бы пронизан весь свет: люди, звери, вещи, небо и земля. Побаливает затылок, также спина и ребра, помятые спаньем в неудобном положении на жесткой подстилке, на своей же кадетской шинельке с медными пуговицами.
Но что за беда? Солнце заливает теплым текучим золотом всю комнату, расплескиваясь на обойном узоре. Господи! Как еще велик день впереди, со всеми прелестями каникул и свободы, с невинными чудесами, которые тебя предупредительно ждут на каждом шагу!
Как невыразимо вкусен душистый чай (лянсин императорский!) с шафранным куличом и с пасхой, в которой каких только нет приправ: и марципан, и коринка, и изюм, и ваниль, и фисташки. Но ешь и пьешь наспех. Неотразимо зовет улица, полная света, движения, грохота, веселых криков и колокольного звона. Скорее, скорее!
На улице сухо, но волнующе, по-весеннему, пахнет камнем тротуаров и мостовой, и как звонко разносятся острые детские крики! Высоко в воздухе над головами толпы плавают и упруго дергаются разноцветные воздушные шары на невидимых нитках. Галки летят крикливыми стаями Но раньше всего на колокольню!
Все ребятишки Москвы твердо знают, что в первые три дня Пасхи разрешается каждому человеку лазить на колокольню и звонить, сколько ему будет удобно. Даже и в самый большой колокол!
Вот и колокольня. Темноватый ход по каменной лестнице, идущей винтом. Сыро и древне пахнут старые стены. А со светлых площадок все шире и шире открывается Москва.
Колокола. Странная система веревок и деревянных рычагов-педалей, порою повисших совсем в воздухе, почти наружу. Есть колокола совсем маленькие: это дети; есть побольше юноши и молодые люди, незрелые, с голосами громкими и протяжными: в них так же лестно позвонить мальчугану, как, например, едучи на извозчике, посидеть на козлах и хоть с минуту подержать вожжи. Но вот и Он, самый главный, самый громадный колокол собора; говорят, что он по величине и по весу второй в Москве после Ивановского, и потому он гордость всей Пресни.
Трудно и взрослому раскачать его массивный язык; мальчишкам это приходится делать артелью. Восемь, десять, двенадцать упорных усилий и, наконец, баммм Такой оглушительный, такой ужасный, такой тысячезвучный медный рев, что больно становится в ушах и дрожит каждая частичка тела. Это ли не удовольствие?
Самый верхний этаж и вот видна вокруг вся Москва: и Кремль, и Симонов монастырь, и Ваганьково, и Лефортовский дворец, и синяя изгибистая полоса Москва-реки, все церковные купола и главки: синие, зеленые, золотые, серебряные Подумать только: сорок сороков! И на каждой колокольне звонят теперь во все колокола восхищенные любители. Вот так музыка! Где есть в мире такая? Небо густо синеет и кажется таким близким, что вот-вот дотянешься до него рукою. Встревоженные голуби кружатся стаями высоко в небе, то отливая серебром, то темнея.
И видишь с этой верхушки, как плывут, чуть не задевая за крест колокольни, пухлые серьезные белые облака, точно слегка кружась на ходу.
Борис Ширяев. Пасха на Соловках
Посвящаю светлой памяти художника Михаила Васильевича Нестерова, сказавшего мне в день получения приговора: «Не бойтесь Соловков. Там Христос близко»
Когда первое дыхание весны рушит ледяные покровы, Белое море страшно. Оторвавшись от матерого льда, торосы в пьяном веселье несутся к северу, сталкиваются и разбиваются с потрясающим грохотом, лезут друг на друга, громоздятся в горы и снова рассыпаются. Редкий кормчий решится тогда вывести в море карбас неуклюжий, но крепкий поморский баркас, разве лишь в случае крайней нужды. Но уж никто не отчалит от берега, когда с виду спокойное море покрыто серою пеленою шуги мелкого, плотно идущего льда. От шуги нет спасения! Крепко ухватит она баркас своими белесыми лапами и унесет туда, на полночь, откуда нет возврата.
В один из сумеречных, туманных апрельских дней на пристани, вблизи бывшей Савватиевской пустыни, а теперь командировки для организованной из остатков соловецких монахов и каторжан рыболовной команды, в неурочный час стояла кучка. людей. Были в ней и монахи, и чекисты охраны, и рыбаки из каторжан, в большинстве духовенство. Все, не отрываясь, вглядывались вдаль. По морю, зловеще шурша, ползла шуга.
В один из сумеречных, туманных апрельских дней на пристани, вблизи бывшей Савватиевской пустыни, а теперь командировки для организованной из остатков соловецких монахов и каторжан рыболовной команды, в неурочный час стояла кучка. людей. Были в ней и монахи, и чекисты охраны, и рыбаки из каторжан, в большинстве духовенство. Все, не отрываясь, вглядывались вдаль. По морю, зловеще шурша, ползла шуга.
Пропадут ведь душеньки их, пропадут, говорил одетый в рваную шинель старый монах, указывая на еле заметную, мелькавшую в льдистой мгле точку, от шуги не уйдешь
На все воля Божия
Откуда бы они?
Кто ж их знает? Тамо быстринка проходит, море чистое, ну и вышли, несмышленые, а водой-то их прихватило и в шугу занесло Шуга в себя приняла и напрочь не пускает. Такое бывало!
Начальник поста чекист Конев оторвал от глаз цейсовский бинокль.
Четверо в лодке. Двое гребцов, двое в форме. Должно, сам Сухов.
Больше некому. Он охотник смелый и на добычу завистливый, а сейчас белухи идут. Они по сто пуд бывают. Каждому лестно такое чудище взять. Ну и рисканул!
Белухами на Русском Севере называют почти истребленную морскую корову крупного белого тюленя.
Так не вырваться им, говоришь? спросил монаха чекист.
Случая такого не бывало, чтобы из шуги на гребном карбасе выходили.
Большинство стоявших перекрестились. Кое-кто прошептал молитву. А там, вдали, мелькала черная точка, то скрываясь во льдах, то вновь показываясь на мгновение. Там шла отчаянная борьба человека со злобной, хитрой стихией. Стихия побеждала.
Да, в этакой каше и от берега не отойдешь, куда уж там вырваться, проговорил чекист, вытирая платком стекла бинокля. Амба! Пропал Сухов! Пиши полкового военкома в расход!