Он поднялся и на вторую вышку и уже тогда, рассмотрев территорию с другого ракурса, понял, что находится на острове. Обитаемом ли? Вроде бы нет, людей нигде не видно, но таинственные голоса, стук и увиденная тень говорили обратное. Макс решил не сдаваться. Сдаваться это последнее дело! Поэтому спустился и двинулся в направлении похожей на длинный барак постройки, которую разглядел с высоты.
Приземистое здание одними окнами выходило на длинную стену, другими на лес. Макс поднялся по деревянным ступеням на крыльцо и толкнул поскрипывающую, будто жалующуюся на судьбу, дверь. Внутри было пыльно, пахло сыростью и въевшимся в позеленевшие стены сигаретным дымом. Отчего-то именно табачная вонь и успокоила его. Макс заглянул в первую комнату и обнаружил приставленный к окну стол, разложенные на нем гроссбухи, стаканчик с затупившимися простыми карандашами и ручками. На подоконнике обнаружились самые обычные предметы: мутный граненый стакан с опущенным в него кипятильником, чашка с засохшими темными разводами, открытая банка с давно выветрившимся кофе и цветочный горшок с окаменелым комом земли. Макс заглянул в ящик стола и нашел записную книжку в красной клеенчатой обложке. Блокнот и пару карандашей он сунул в карман, затем пролистал один из гроссбухов, но увидел в нем лишь цифры. Гораздо интересней показалась дата: двадцать восьмое июля тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Кто-то двадцать лет назад сделал в журнале последнюю запись. Значит ли это, что в барак с тех пор никто не заходил? Макс обогнул неаккуратно, словно в стремительном движении, сдвинутый стул и подошел к похожему на сейф металлическому шкафу. То ли замок оказался сломан, то ли сейф не закрыли, но дверца открылась легко и явила пустое нутро.
Макс еще раз осмотрел комнату, обыскал ящики стола и нашел калькулятор с разрядившимися батарейками, пустую смятую гильзу, моток синей изоленты и пару мужских журналов девяностых годов. Судя по загнутым и замусоленным уголкам страниц, журналы пролистывали не один раз. Поняв, что ничего интересного он больше тут не увидит, Макс отправился дальше по длинному темному коридору, в который выходили двенадцать комнат. Он заглянул в каждую и отметил про себя, что они совершенно идентичны, а размерами и спартанской обстановкой напоминают кельи или тюремные камеры. В каждой стоит кровать с металлическим каркасом и разобранной постелью, рядом тумбочка, а в углу узкий, как пенал, шкаф и умывальник.
В первой комнате Макс отвернул один из кранов и, конечно, не увидел ни капли воды. Он поскреб ногтем известковый налет на краю раковины, посмотрел в мутное зеркало над умывальником и горько усмехнулся, не узнав в отражении привычного ему Лагунова. И дело было не в пробивающейся на щеках щетине, не в кругах под глазами и не в усталости, а во взгляде. Это был взгляд человека, видевшего и пережившего многое, а не Макса Лагунова, привыкшего к однообразной, но комфортной жизни в полном достатке.
Он поспешно отвернулся, присел у тумбочки и пошарил рукой по полке. Находка его не удивила, что-то подобное Макс и ожидал найти: затвердевший растрескавшийся кусок мыла, безопасную бритву с ржавым лезвием и помазок. Когда-то здесь проживал мужчина. В шкафу обнаружилась его одежда затхлая, сырая и изъеденная молью. Похожий гардероб и набор личных вещей нашел Макс и в остальных «кельях»: бритвенные принадлежности, закаменевшие куски мыла и одежду штаны болотного цвета из грубой ткани, трикотажные футболки и ветровки. Под одними кроватями стояли кирзовые сапоги, под другими валялись тапочки. Кто здесь раньше жил? Этот барак казался похожим на казарму. Может, здесь проходили срочную службу солдаты? Огороженная территория и вышки уверяли в этом. А в длинном сейфе-пенале могло храниться оружие. Макс сунул кусок мыла в узел к продуктам и накинул на плечи стянутое с кровати жесткое одеяло. Эта военная часть вполне могла пустовать двадцать лет. Судя по тому, что постели оказались не заправлены, стул в первой комнате неаккуратно сдвинут, а сейф не заперт, казарму покидали в спешке, не по военной тревоге, а в панике. Кто-то успел переобуться из тапочек в сапоги, а кто-то так и выбежал в домашней обуви.
Что здесь случилось? Ответ могли бы дать гроссбухи. Макс вернулся к ним и пролистал все, но никаких записей, кроме цифр, дат и времени, не обнаружил. Смену сдал, смену принял! В армии Лагунов не служил. В университете была военная кафедра, но полученных там знаний оказалось недостаточно, чтобы полностью составить представление о срочной службе. Однако Макс почти утвердился в мысли, что когда-то на острове находилась военная база: башня, запас еды, ограждение, вышки, радиорубка, похожее на казарму помещение. И, черт возьми, скелеты в туннеле.
От внезапной догадки перехватило дыхание. На этой территории мог храниться радиоактивный объект! И двадцать лет назад случиться авария, о которой умолчали в СМИ. Тогда это означает, что и остров, и вода, и воздух, и предметы, к которым он прикасался, радиоактивны! Макс почувствовал, как кожа внезапно зазудела, а в кишках что-то бурно и больно заворочалось. Кровь отхлынула от лица, ноги ослабли. Лагунов опустился на стул, но тут же испуганно вскочил. Вот объяснение лесному безмолвию: здесь не выжили ни звери, ни птицы, ни даже насекомые. Вот и объяснение той странности, которую он не сразу уловил: возле водоема не было комаров! Вот объяснение скелетам в туннеле: возможно, кто-то пытался спастись, да только был уже обречен. Это мертвый остров. И остров мертвых. Воплотившийся в жизнь кошмар.
Макс закрыл руками лицо и то ли застонал, то ли зашелся нездоровым смехом он и сам не понял. Привел его в чувство шорох, будто кто-то тихо прокрался в помещение и остановился за его спиной. Макс отнял от лица ладони, быстро обернулся и удивленно воскликнул:
Ты?!
Он был готов даже к тому, что за его спиной окажутся призраки, или к тому, что позади него выстроится армия мертвецов, но отнюдь не ожидал увидеть живое существо. Тощий пес на длинных лапах, косясь в его сторону карим глазом, издали принюхивался к брошенному на пол узлу. А затем, будто учуяв съестное, облизнулся.
Откуда ты взялся? улыбнулся Макс, испытывая неожиданное счастье. Пес настороженно повел ушами и на всякий случай сделал шаг назад. Но Лагунов успел заметить что-то, прилипшее к шерсти на морде. Что-то, удивительно напоминавшее небольшой комочек сваренной крупы. Где есть приготовленная каша, там есть и люди!
Погоди пробормотал он и сделал осторожный шаг к собаке. Я тебя не трону. Только дай посмотреть Ты хочешь мяса? Сейчас, сейчас!
Мясные консервы это крошечная плата в обмен на возродившуюся надежду. Макс вытащил из узла банку, вскрыл ее и поставил на пол. Пес не заставил себя долго ждать. Ел он с таким аппетитом, что Лагунов едва удержался от порыва открыть вторую банку, только не для того, чтобы угостить собаку, а чтобы съесть самому. Нельзя, надо выждать! Консервы он захватил лишь на тот крайний случай, когда грань смерти окажется слишком близко. Но то, что пес с таким аппетитом уплетал тушенку, уверяло в ее съедобности.
Спохватившись, что сейчас собака закончит трапезу и убежит, Макс торопливо вырвал из гроссбуха часть страницы, написал на ней несколько слов и оторвал зубами кусочек изоленты. Теперь бы изловчиться и как-то наклеить записку на холку пса и молиться, чтобы послание дошло до людей.
Задуманный трюк стоил ему еще одной банки с говядиной. Но когда сытый пес убежал, унося приклеенный к шерсти бумажный клочок, Макс счастливо рассмеялся.
Глава 6
Я была замужем, рассказывала Марина. Оранжевые блики от костра плясали на ее лице, затемняя контуры и высветляя скулы, отчего черты визуально выглядели острее, угловатее, как у юной девушки, а улыбка, с которой она произнесла эти слова, наоборот, казалась мягкой и таинственной, будто у Джоконды. Была бы Стефания художницей, обязательно нарисовала портрет Марины в отблесках огня! Но рассказчица не замечала устремленных на нее взглядов. Казалось, глядела она не перед собой, а в себя, и видела не заинтересованные лица слушательниц, а картины прошлого.
Он ухаживал за мной еще со школы. Не поверите, но я тогда была худой и плоской как доска, носила волосы до поясницы и красила их в ярко-рыжий. Да и по характеру была огонь-девка. А он Скромный и тихий такой старшеклассник. Все выпускные классы страдал по мне, малолетке. У нас разница в три года. Это сейчас ничего. А когда тебе четырнадцать, а ему семнадцать, это кажется пропастью.
Тебе должно было льстить, отозвалась Анфиса со знанием дела.
Он ухаживал за мной еще со школы. Не поверите, но я тогда была худой и плоской как доска, носила волосы до поясницы и красила их в ярко-рыжий. Да и по характеру была огонь-девка. А он Скромный и тихий такой старшеклассник. Все выпускные классы страдал по мне, малолетке. У нас разница в три года. Это сейчас ничего. А когда тебе четырнадцать, а ему семнадцать, это кажется пропастью.
Тебе должно было льстить, отозвалась Анфиса со знанием дела.
И льстило! Хотя не могу сказать, что я была в него влюблена. Ухаживания принимала, но они мне казались слишком скучными. Он ухаживал как-то правильно, серьезно: подарить цветы и конфеты, вежливо поговорить с моей мамой, помочь ей донести до квартиры сумку с продуктами, расспросить о здоровье мою бабушку и сходить в аптеку за лекарствами. А мне хотелось сумасшествия! Чтобы ради меня луну с неба. Чтобы драка с соперником. Чтоб цветы были не куплены в киоске, а надерганы в чужом саду. Мама говорила, что я дура, что такого парня еще поискать надо. Что он ко мне, малолетке, уже с серьезными намерениями. Что у него впереди перспективы. Он на самом деле был перспективным. Поступил без всякого блата в престижный вуз, окончил с красным дипломом, устроился в хорошую компанию Но меня не забывал иногда звонил, подолгу разговаривал с моей мамой, привозил какие-то редкие лекарства для бабушки, мне конфеты и все те же розы.
А тебе по-прежнему хотелось ромашек из чужого сада, засмеялась Стефания. Марина выбрала правильную тему и задала верную тональность бессонной ночи. Кое-как им удалось успокоить Анфису и удержаться самим от ненужных истерик. С рассветом придут решения, найдется выход даже из такой безнадежной ситуации. Им бы только скоротать эту ночь! И провести ее за разговорами у костра, в тепле и на сытый желудок оказалось не так уж сложно. Если ненадолго отвлечься от того, что с ними случилось, и вообразить, что они находятся в походе, то ситуация выглядит не такой патовой. Марине удалось увлечь их рассказами: вначале байками из ее рабочих будней, а потом разговор как-то сам собой соскользнул на личное. Данила в беседе не участвовал, сидел чуть поодаль и молча глядел на огонь. Но Стефании казалось, что он прислушивался к их женской беседе.