Пробуют, но дело на лад нейдет. Лошадь не трогается с места.
Вот варварка-то! Хоть каленым железом жги! Тяни её, тяни, а я особым манером
Мужик упирается руками лошади в зад, но то же тщетно. Мальчишки бьют её ногами под брюхо.
Как вы смеете лошадь бить, мерзавцы! кричит на мальчишек подходящий дачник в коломенковой паре. Вот, как нарву вам уши, да дам по хорошей затрещине Со скотом нужно обращаться ласково. А ты, чертова образина? Не сметь её трогать! а то сейчас в стан отправлю. Я член общества покровительства животным.
Знаете что? нельзя ли её хлебцем поманить, вмешивается в разговор какая-то девица. Погодите, я сейчас вынесу кусочек.
Приносят хлеб. Мужик дает лошади сначала понюхать, потом отодвигает и манит. Лошадь трогается, хватает хлеб и снова останавливается, прижимая всадника к столбу.
Ой, ой! Что это? кричит он. Да здесь гвоздь!
А ты потерпи! Ну, чего орешь? Лошадь не коляска на пружинах. Давайте, барышня, еще хлебца.
Постой, Парамон! Мы ей спервоначалу глаза завяжем и так попробуем.
Только бить не смей! Слышишь? А то я так звиздану вот этой палкой по затылку!.. кричит «член покровительства».
Давайте, барин, платок.
Всадник ищет в карманах платка, но не находит.
Потерял должно быть, на дороге, говорит он. Постойте, я вам сейчас дам вещь, чем можно связать. У меня бинты есть. Попросите барышню-то уйти, а то неловко.
Уйдите, барышня.
Всадник снимает с живота бинт и отдает мужикам. Те завязывают лошади глаза.
Начинается гиканье. Лошадь тащат под уздцы, подпихивают сзади.
Эх, конь-то! восклицает проходящий мимо маляр с кистью. Только в цирке и показывать! Двое ведут, четверо ноги переставляют и двое в зад пихают.
Кой как лошадь трогается.
Ну, теперь с Богом, с Богом! Держи только ноги круче! кричат мужики.
Господа, кто из вас шляпу в лесу у заворота найдет и принесет в 132 номер рубль дам, заявляет всадник и натыкается на двух рыболовов, идущих с озера с удочками и с ведрами.
Олимпий Семеныч! Откуда вы в эдаком виде? вскрикивают они.
Да вот, сидели и вздумали покататься с невестой. Офицер один нас сманил. Они-то уехали, а я вот! Лошадь упрямее Турции попалась. Вот, уже глаза ей завязали, так кой-как идет. Вы не видали Варвару Тарасьевну? Где она? Меня ужасно беспокоит. И хоть-бы офицер-то знакомый был, а то так только на пароходе с ним два раза ездили, да раз в озере вместе купались.
Позвольте, офицера с дамой видели сейчас в лесу. Нам Архотины сказывали. Сидят под кустом около лошадей и вишни едят.
Петр Иваныч, вы меня пугаете. Я заметил даже, что офицер был пьян. Ах, Господи, Господи!.. бормочет всадник.
Ништо вам. И что за удовольствие отшибать себе сидение. Толи дело рыбная ловля? А мы сегодня чудесно! Трех окуней, шесть раков, карася Щуку я поймал.
Извините, Иван Иваныч, щуку я поймал! У вас она червя вместе с крючком сожрала, а на моей удочке подавилась.
Да это тоже моя была удочка. Когда я закидывал её, вы купались и натирали вашу шкуру песком.
Да это тоже моя была удочка. Когда я закидывал её, вы купались и натирали вашу шкуру песком.
Шкуру? Послушайте, вы удержитесь в выражениях!
А вы щук чужих не присвоивайте! Какой вы рыболов! Вы и рыбу-то удить ходите для того, чтоб в щели женских ванн глазеть. Вам не щуку изловить хочется, а купчиху Передраньеву. Для этого вы по семи раз и купаться бегаете.
Это уж слишком!
Слишком, да метко. Вы вот ходили с синяком под глазом и с ссадиной на носу, и всех уверяли, что это вам рак клешней ущемил, а на деле вам эти синяки со ссадиной муж Передраньевой учинил. Всем известно, как вас из их дачи ухватами, да кочергами гнали и бросали вам вслед кастрюльки и поленья. Муж и посейчас, как трофей, показывает ваши очки с разбитыми стеклами. А то щука!
Да, щука! Вам вот эта щука нужна, вы и сплетничаете. Вы еще, не поймав её, хвастались принести её к повивальной бабке на ужин. Бегите, вас там ждут, и может быть опять в благодарность по щечкам потреплют. Помните судака-то? Помните, как она этим самым судаком вас хлестала по сусалам? Наши с балкона все сражение видели, видели как вас и картофелем потом бомбардировали. Вы лучше на балконе парусинную драпировку опускайте, когда вас в другой раз ласкать будут. Тащите вашу щуку. Пусть ваша повивальная бабка ей подавится!
Мерзавец!
Скотина!
Рыболовы подступают друг к другу и чуть не лезут друг на друга. Удочки их переплетаются, жерди задевают по лошади. Та, испугавшись, бросается со всех ног. Не ожидавший со стороны её этого маневра всадник летит на землю затылком. Его бегут поднимать мужики и дачники.
V. Коломяги
Время под вечер. Солнце садится и золотит верхушки деревьев. Дилижансы перевезли уже из города почти всех дачников, покончивших свои служебные обязанности; приехали даже аптекари и провизоры, вернулись доктора. Вон два кучера проваживают по улице четвёрку докторских шведок. Сами владельцы лошадей, доктора, оба Карлы Иванычи, оба латыши из окрестностей Ревеля, оба притворяющиеся немцами, успели уже сменить вицмундиры на коломенковые пиджаки и цилиндиры на соломенные шляпы и выйти за ворота. Во рту у них пыхтят копеечные сигары. Их окружили соседи и распрашивают, не слыхать ли чего о развитии эпидемии. Доктора, засунув руки в карманы брюк, сквозь зубы перечисляют болезни, на которыя сегодня им удалось наткнуться, и, разумеется, врут. Один насчитал более двадцати визитов, а другой перемахнул даже за тридцать. Визиты, как водится, были не к простым смертным, а к Frau Generalinn, к графине, к княгине, к Herrn Oberst и только к одному купцу, но за то к «famosen Kerl, reich wie der Teufel» {отличный парень, богатый как дьявол}. Слова «дифтерит, бронхит, плеврит» так и сыплются с докторских языков. На улице заметны гуляющиеё. Каролины, Берты, Амалии, Мины в простеньких ситцевых платьицах, взявшись под руки, идут в ряд по дорожкам и весело болтают на испорченном немецком языке, поминутно вставляя в речь русские слова. То и дело слышатся фразы: «пожалуй, wollen wir», «er wird uns нагоня'en», «ich habe schon ein Topf простокваша mit сухари unserer молочница bestellt» и t. п. Вот за калитку вышел жирный Карл Богданыч, снял шляпу, обтер фуляром широкую лысину, вздохнул, понюхал воздух, и, ударив себя по брюху ладонью, проговорил «gemütlich». На балконе где-то кто-то наигрывал на тромбоне и протянул целую гамму. Карл Богданыч начал прислушиваться.
Mein Liebchen, слышишь? Erinnerst du dich? припоминаешь? крикнула ему из палисадника старушка в белом чепце и с седыми локонами.
Карл Богданыч обернулся, и, сияя улыбкой, закивал старушке головой.
О ja! Тогда я служил на драгунский полк в Preussen и тоже играл эта труба. О, я был хороший музикус? Selbst jeztiger Nachfolger Prinz Karl, damals noch Jüngling {Даже его преемник, принц Карл, тогда еще юноша} Ах!
На глазах немца при этих почему-то чувствительных воспоминаниях показались слезы, и он полез в карман за платком. Где-то стройно запели «Was ist das deutsche Vaterland» {Что такое немецкое отечество}, и он окончательно заплакал, обернувшись лицом к палисаднику. Плакала и старушка с седыми локонами и вся превратилась в слух. Пению, подобно пушечным выстрелам, аккомпанировали глухие удары шаров в близлежащем кегельбане.
Долго-бы еще умилялась немецкая чета, если бы на соседнем дворе не раздались звуки гармонии и пение «барыньки». Кто-то, выбивая на деревянном помосте, перекинутом через канаву, мелкую дробь ногами, плясал, и, свистнув во вс` горло, крикнул:
Загуляла ты, ежова голова!
Двое мужицких голосов ругались от восторга, поощряя плясуна эпитетами: «ах, подлец! ах, собачий сын, ах ты, анафема проклятая! Вот леший-то, сто колов ему в глотку»!
Немец упал, как-бы с неба, и плюнул. Немка потупилась и произнесла «Schwein!».
Роза Христофоровна! я идит на кегельбан пить мой пиво! говорит, наконец, немец, и, переваливаясь с ноги на ногу, направляется по дорожке.
В кегельбане толпа. Мужчины, сняв сюртуки, играют в кегли. Женщины сидят на скамейках и вяжут чулки или нескончаемые филейные скатерти. Пиво льется рекой. Пьют и мужчины, и женщины. Бутерброды принесены свои из дома. Глухо гудя, катятся по дубовой доске шары, с треском сшибают кегли и ударяются в доску. Бомбардировка идет отчаянная.
Марья Ивановна, на ваше счастье! кричит миловидной девушке белокурый молодой мужчина, вместо жилета в шитом гарусом поясе, какой обыкновенно носят наши священники, кричит и пускает шар.
Фюнф с передней! восклицает босоногий коломяжский мальчишка в розовой ситцевой рубахе.
Немец торжественно подходит к девушке.
Sehen Sie, Марья Ивановна, wie Sie glücklich sind. Как ни счастлив! говорит он. Ви пять с передней.
Но я одна, Герман Карлыч, а не пять, отвечает немочка и потупляет глазки. Видите, одна
Нет, пять. Ви Мария, Каролина, Фридерика, Амалия четыре а я пять. Ви понял? Теперь до свиданья!
Немец отходит к шарам и издали пронизывает взором Марью Ивановну.
Ах, Маша, какой ты рыба! совсем судак, шепчет девушке старушка-мать. Ну, сделай ему большая улыбка из зубы. Зачем так равнодушны?.. Фуй! Он на страховой компании служит, восемьдесят рубли на месяц, без жена и Abend beschaeftigung {вечерняя работа} имеет на двадцать рубли.
Но, маменька, он, может, и не думает жениться?
Фуй! никакая мущина не думает, а надо взять его в рук. Возмит завтра и шейт ему на сувенир пантофель. Твой отца ничего не думал, а как взял у меня пантофель, сейчас и сделался твой отца. Ну, Марихен, noch eine grosse улыбка с большой рот!
Девушка улыбается, осклабляет лицо свое и кивает Герману Карлычу головой, подражая тем алебастровым зайцам, что продают у Гостиного двора на вербах.
Без пения ни на шаг. Составился и здесь хор. Рыжебородый тенор, задрав голову кверху, запевает соло: binnich in's Wirthshaus eingetreten {я вошел в гостиницу}; а компания через некоторое время подхватывает хором: «Крамбамбули». Тут-же остановились извозчик и коломяжский мужик и прямо смотрят в рот поющим.
Это они молятся, что ли, по-своему? спрашивает извозчик мужика.
Нет, так шутки шутят. Молитва у них безпременно, чтобы во фраках. У них вера-то строже нашей. Хочешь молиться, так сапоги новые надень; оттого у них так и вышло, что каждый немец сапожника в себе содержит, поясняет мужик. Опять-же и чай пить грех, а пей пиво.
А для чего же они головы кверху задрали и на небесы смотрят?
Это от натуги. Ты посуди сам: вот уже часа три воют, за неволю надорвешься. Ведь у них тоже душа.
А не пар?
Нет, душа. Душа у них хотя и не крупная, а все-таки есть. У них и попы есть. Искусные попы. Прошлый год у меня один немецкий поп на даче стоял, так курицу мне заговорил, чтоб она петухом не пела. Пар это у англичан. У тех точно души нет. И как только он с тобой говорить начнет, сейчас тебя обдаст этим паром. За то у них бабы крупные, поджарыя, но крепкия. Нашей бабе супротив ихней не устоять, нашу бабу пополам не перегнешь: ну, а аглицкую можно. Нагляделись уж мы на народ этот самый. У нас тут дванадесять язык живет.
Ну, а немецкую бабу перегнешь?
Ту и гнуть нельзя, сломишь. Жидка уж очень и суха, потому жрет мало. Ту взял под папоротки вот её и сила. Поэтому-то господа купцы и любят их себе в мамзели брать. Сдачи не даст, только берегись, чтобы глаза не выцарапала. Но и на это снаровка есть. Хватай за косу и уж тогда будь покоен.
А французинка?
Французинка порыхлее будет и на таком разе как бы булка от пеклеванника отличается. Французинку всю, что ни есть в Питере, офицерство к рукам прибрало. Делает перекупку и купец, но у господ офицеров.