Отчего ты не исполняешь своих обязанностей? Отчего честь не отдаешь? раздается над его ухом резкий голос, и перед ним стоит настоящий офицер с дамой под руку.
Виноват, ваше благородие! вытягивается в струнку городовой.
То-то виноват!
Офицер и дама отходят. Городовой смотрит в след.
Вот подкрался-то! шепчет он и разводит руками. Где тут углядеть! О Господи! Вот она, служба-то наша, Парамон Захарыч, обращается он к дворнику.
Кислота! вздыхает дворник и чешет спину. Да ты посмотри, настоящий ли офицер-то?
Настоящий.
Да ты посмотри. Может так куражится. Мало-ли нониче
Ну его! Подальше лучше. Ещё зазвизданет чего доброго. Запали-ко, Захарыч, трубочку, а я пососу. Оказия тоже здесь, беспокойство, продолжает городовой. Веришь, ни одной ночи доспать не могу. То ли дело, как стоял я Выборгской части во Флюговом переулке. Завалишься бывало в траву и до утра. Ей-Богу. А здесь с девяти часов «караул» кричат. Даве пошел в портерную драку разнимать, вдруг, на линии крик. Бросил драку, бегу дачник из сто семнадцатого кричит. Выбежал на балкон в одной рубашке и орет: бомбардировки испугался. Там в саду у Кусова Ардаган брали и пальбу начали. Подхожу к нему, дрожит «Неужто, говорит, уж подошли они к нам?» А у самого глаза дикие, предикие. Кто, говорю, подошли-то? «Да англичане». Взятие Ардагана за англичан принял. Ну, успокоил его. Так, ведь не верит. «Поди, говорит, и посмотри, не видать ли на взморье английского монитора; на то ты, говорит, и поставлен тут, чтоб обывателей охранять». Полноте, говорю, ваше степенство, уж кабы ежели подошел он к нам, то приказы по полиции были-бы, сейчас флаги на колоннах белые выставили-бы. Домашние загоняют его в дачу, а он нейдет. «И мин, говорит, около нашего дома не взрывали?». Нет, говорю, не взрывали. «А торпеды?» И торпед говорю, нет. «А зачем, говорит, на соседней даче миноносный шест выставили?». Это, говорю, не шест, а скворечница? Ну, стал его срамить за беспокойное одеяние, потому снизу у него как есть ничего. Послушался. Заглянул под скамейки в саду; всё думает, нет ли кого и там, и ушел.
Загнали значит? спрашивает дворник и передаёт городовому трубку носогрейку.
Загнали.
Хорош тоже Аника воин! Пальбы комедианской испугался.
И не говори! Вот-бы такого под турку пустить!
Городовой, кряхтя и охая, опускается на скамейку.
Вот пожилой дачник выходит в палисадник и начинает запирать замком калитку.
Ох, стонет он. Ну, нечего сказать, выехал на дачку! И дёрнула меня нелегкая около этого сада нанять! Омут, чистый омут! Да здесь, от одного беспокойства сдохнешь за лето чахоткой. Говорят, вода здесь хороша, а купанье восстановляет силы, да чёрт ли в ней, в воде-то, коли ты все ночи напролет не спишь. Какая от этого польза? Вот теперь для очищения совести запираемся на замок, а зачем, спрашивается? Кто захочет, тот и через забор махнет.
Не довольствуясь запором, дачник припирает калитку колом, наваливает на кол камень и уже хочет уходить, но перед ним останавливается мужчина в соломенной шляпе.
Позвольте вас спросить: из ворот надо входить, чтобы попасть в эту дачу? таинственно спрашивает он.
Ни из ворот, ни откуда нельзя незнакомым лицам входить-с, сердито отвечает дачник, потому что здесь живут семейные люди, и вы жестоко ошибаетесь в вашем предположении
Знаю-с, но я знакомый, я свой, я не донесу. Ну, чего вы боитесь? Ведь в чётные числа происходят здесь сборища Видите, мне всё известно. Вы меня, может быть, за переодетого полицейского считаете?
Идите, сударь, своей дорогой! Срамились-бы А ещё почтенный человек, волосы седые
Да полноте шутить, оставьте! Меня и Эльпидифор Экзакустодианыч Христопродаки очень хорошо знают. Я на наличные Я бы в Новую Деревню сунулся к табачнику Тройник, да там наверняка обчистят.
Послушай, ежели ты не уйдешь, я за городовым пошлю! горячится дачник.
Ты не кричи, милый, а говори спокойно. Я очень хорошо знаю, что ты обязан остерегаться полиции, но я свой. Вот тебе целковый и проведи меня, покажи, где у вас играют. Мне ненадолго, мне только часик попонтировать. Вчера ещё в благородке полушубок вычистили
Послушай, ежели ты не уйдешь, я за городовым пошлю! горячится дачник.
Ты не кричи, милый, а говори спокойно. Я очень хорошо знаю, что ты обязан остерегаться полиции, но я свой. Вот тебе целковый и проведи меня, покажи, где у вас играют. Мне ненадолго, мне только часик попонтировать. Вчера ещё в благородке полушубок вычистили
Тьфу, ты пропасть! плюет дачник. Да вы что ищете-то? Что вам надо?
Игорный дом, перевешиваясь через калитку и наклоняясь к его уху, шепчет незнакомец.
Это не здесь-с, здесь нет игорных домов Здесь благородное семейство.
Тс! Что вы кричите!
Здесь нет игорных домов, говорю вам, и я в своей даче всегда кричать могу! Здесь, сударь, проживает честное семейство надворного советника Трезубцова, только несчастным случаем попавшее в этот мерзкий омут, а посему извольте отправляться своей дорогой!
Но послушайте, я и пароль ваш знаю, или, как он у вас называется, девиз, что ли?.. Книжник и актер. Теперь уже всё ясно. Пусти же. Я семпелями буду понтировать: ни угол, ни шесть куш мне не везут.
Дачник взбешён до невозможности.
Послушай, не выводи меня из терпения! А то схвачу вот этот кол, и колом начну лупцевать тебя по шляпе. Ну!?
Извините, когда так пожимает плечами соломенная шляпа.
Чёрта ли мне из твоего извинения-то? Из него шубу не сошьёшь! Иди, иди с Богом! Ну, местечко, всплескивает руками дачник и идёт к балкону.
Что это ты так долго? встречает его жена. Ведь ты знаешь, что тебе надо завтра в пять часов утра вставать и пить во́ды. К тому же и я должна в шесть часов быть уже в купальне.
Какие тут, матушка, во́ды, коли что шаг сделаешь, то безспокойство! Вон сейчас какой-то скот лез к нам в сад, уверяя, что здесь игорный дом. Да ведь как настойчиво лез-то!
Послушай, Миша, как-же мы будем делать с окном? Ведь ещё вчера какой-то проходящий пьяный разбил стекло осколком бутылки. Сегодня я целый день ждала, не пройдет- ли стекольщик, но
Ложись скорей спать, родная. Что стекло? Ну, как-нибудь подушкой его заткнём. Пойдем.
Дачник берет под руку жену, но в это время с улицы летит ему в лицо брюхо вареного рака.
Ой, что это такое? взвизгивает он. Послушайте, мерзавец! Разве это можно?
Ах, пардон! Извините, пожалуйста! Я невзначай. Сделайте милость, не будьте в претензии, доносится с улицы.
Фу, мерзость какая! Жёванный рак. И прямо в лицо. Нужно будет умыться. Еще четверть часа от сна долой Ну, иди, милая. В комнату, где выбито стекло, мы горничную спать положим.
Дачник скрывается в домишке, и предварительно запершись, начинает умываться. Слышен всплеск воды, фырканье. Стенные часы бьют час.
Четыре часа только спать остается, говорит он, гася свечку, и, залезая под одеяло, начинает дремать.
В саду слышен шорох и говор: «не здесь». Здесь, я тебе говорю, стучи; я очень хорошо знаю. «Как клюшницу-то звать?» Каролина Карловна. Сеня, ты ведь по-немецки маракуешь, так стучись ты.
Раздается стук в окно. Дачник вздрагивает и кричит:
Кто там?
Это мы. Нам нужно видеть Берту. Не черненькую Берту, а белокурую! Каролина Карловна, bшtte! Um Gottes Wшиlen! Wшr sшnd nur dreш! Нас только трое! раздается голос.
Никакой здесь Берты нет! Ни черной, ни красной, ни зеленой! Вы не туда попали!
Послушай, человек! Пусти! мы тебе дадим на чай! Ну, отвори. Мы только портеру выпьем.
Дачник вскакивает с постели.
О, это чистое наказание! скрежещет он зубами. Послушайте, мерзавцы вы эдакие: ежели вы сейчас не отойдете, я стрелять буду. У меня револьвер о шести зарядах. Вон!
Миша, Миша! Успокойся! Ведь тебе вредно тревожиться, удерживает его жена. Ах, Боже мой! Да никак ты босиком? Разве это можно? Сейчас насморк получишь.
О матушка, не до насморка мне! Тут белая горячка с человеком сделаться может!
Говор в саду мало-помалу утихает. Слышны удаляющиеся шаги. Дачник лезет снова под одеяло и начинает засыпать. Часы бьют два. Тихо. В соседней комнате сопит и бредит горничная. Проходит полчаса. Вдруг сильный удар в ставни потрясает ветхиё стены дома.
Эй, Машка, отворяй скорей! Первая гильдия приехала! раздается за окном бас. И чего вы черти полосатые, спозаранку запираетесь? Туда же и калитку приперли! Знаешь, что наше степенство через забор лазать не любит, а ты приневоливаешь! Ну! разнесу!
Второй удар. С потолка сыплется штукатурка, песок. Дачник опять вскакивает.
Нет здесь Машки! орет он. Вон, дьяволы! Вон анафемы проклятые!
Второй удар. С потолка сыплется штукатурка, песок. Дачник опять вскакивает.
Нет здесь Машки! орет он. Вон, дьяволы! Вон анафемы проклятые!
Слышь, ты не горячись! Может она у вас за Амалию нынче ходит, так нам все едино идет перекличка. Отворяй миром! В накладе не будешь! Мы не турки! Расплачиваемся наличными! Купцы приехали, а не голь стрюцкая! Отворачивай, Митряй, ставню-то!
Ставни потрясаются. Скрипят петли. Дачник прибегает к ласке.
Послушайте, почтенные! вопит он. Вы попали в семейный дом! Не доводите до скандала! Ну, что за радость, ежели я пошлю за полицией и составят протокол. Посадят; ей-ей, посадят.
Просьба действует. Бомбардировка умолкает. Слышна перебранка и возглас: «вот как хвачу по затылку!»
Семейный человек, откликнитесь еще раз, раздается уже сдержанный голос. Где здесь эта самая Марья Богдановна проживает? Укажи, будь любезен, я те фуляровый платок на память пожертвую!
Не знаю я, милые мои, не знаю. Я не здешний, я вчера только приехал. Идите с Богом!
Ну, прощенья просим; спи спокойно! А что мы ставень оборвали, то приходи ко мне в железную лавку, пуда гвоздей не пожалею. Да ну ее, эту Машку! Идем, ребята, в Немецкий клуб.
Дачник уже не стонет, а только скрежещет зубами от ярости и лезет на кровать. Его бьет лихорадка, голова горит, руки и ноги трясутся.
Спи, Миша, скорей, сейчас три часа. В пять вставать. Торопись, голубчик.
О, матушка, матушка! Какой тут сон! Я совсем болен! вырывается у него из груди вопль.
В смежной комнате раздаётся пронзительный крик горничной. Дачник снова как горохом скатывается с постели и выбегает из спальни.
Лезут, лезут! кричит горничная, и, кутаясь в одеяло, жмется к стене.
В разбитое стекло видна стриженая голова татарина во фраке и с номером в петлице.