Стимулирует зависимость от матери
«Мы укрепляем связь между матерью и ребенком с 2042 года»
Значит, теперь мужику, который бывает дома всего три месяца в году, хватает, блин, наглости судить о моих родительских способностях? Если хочешь решать, как надо воспитывать сына, то для начала поучаствуй в процессе! А до тех пор отвали.
Ты больше не станешь пичкать моего сына этой дрянью, отчеканил отец.
Да? И как ты собираешься меня остановить, ботанишка? Ты даже не можешь выкроить время на то, чтобы выяснить, что творится в твоей семье, а теперь, значит, решил, что можешь мной крутить с орбиты? Думаешь
Внезапно из гостиной перестали доноситься голоса, осталось только слабое бульканье. Я заглянул за угол: отец держал Хелен за горло.
Думаю, прорычал он, я могу остановить тебя и защитить Сири, если придется. И думаю, ты это понимаешь.
Потом она увидела меня. Он тоже.
Думаю, прорычал он, я могу остановить тебя и защитить Сири, если придется. И думаю, ты это понимаешь.
Потом она увидела меня. Он тоже.
Отец убрал руки с шеи матери. Его лицо осталось непроницаемым. А на лице Хелен было трудно не заметить торжество.
Я слетел с дивана, стискивая в руке сетку. Челси смотрела на меня огромными глазами; бабочка на ее щеке застыла как мертвая.
Челси взяла меня за руку.
Господи Прости.
Ты это видела?
Нет, конечно. Я не читаю мысли. Но это явно было невеселое воспоминание.
Не так все страшно.
Где-то поблизости я ощутил острую, непонятную боль, как пятно чернил на белой скатерти. Миг спустя зафиксировал ее: оказывается, прикусил губу.
Челси погладила меня по плечу.
Тебя здорово выбило из колеи. Ты в порядке?
Да, ничего, снова привкус соли. Но мне кое-что интересно.
Спрашивай.
Зачем ты так со мной поступила?
Потому что мы можем это убрать, Лебедь. В этом смысл. Что бы там ни было, что бы тебя не расстраивало, теперь мы знаем, где оно сидит, можем вернуться и пригасить его, раз и все! А потом у нас будет несколько дней, и мы удалим это воспоминание навсегда. Если захочешь. Просто надень сетку, и
Она обняла меня и привлекла к себе. От нее пахло песком и потом; мне нравился этот запах. На какой-то миг я почувствовал себя в безопасности. Сделал вид, что земля на месте и не может уйти из-под ног в любой момент. Когда я был с Челси, становился значимым.
Я хотел, чтобы она обнимала меня вечно.
Не думаю, ответил я.
Нет? она моргнула и уставилась на меня. Почему?
Я пожал плечами.
Знаешь, что говорят о людях, которые не помнят свое прошлое?
Хищник бежит за едой.
Жертва бежит от смерти.
Мы были беспомощны и слепы, втиснулись в хрупкий пузырек безопасности во вражеском тылу. Но шепоты, наконец, смолкли. Чудовища остались за пологом.
И Аманда Бейтс с ними.
Вот хрень, выдохнул Шпиндель.
Его взгляд за смотровым стеклом был ясен и внимателен.
Видеть можешь? спросил я.
Он кивнул.
Что случилось с Бейтс? Скаф пробило?
Не думаю.
Тогда почему она сказала, что мертва?
Она имела в виду буквально, пояснил я. Не в смысле «мне конец» или «я умираю». Мертва сейчас, как говорящий труп.
Откуда Ты знаешь? Дурацкий вопрос. Лицо Шпинделя подергивалось и кривилось за стеклом. Это же безумие.
Дай определение безумия.
Банда молча висела в воздухе, едва не прижимаясь в тесноте к спине биолога. Стоило нам задраить клапан, и Головолома отпустило. Или его просто оттеснили: мне показалось, что в спазмах пальцев, скованных перчатками, я вижу топологию мыслей Сьюзен.
Дыхание Шпинделя сдвоенным эхом отдавалось в динамиках.
Если Бейтс мертва, нам конец.
Может, и нет. Переждем всплеск и выберемся. Кроме того, добавил я, она не мертва, а лишь так сказала.
Блин. Протянув руку, биолог прижал перчатку к полотнищу палатки. Пощупал что-то за пленкой. Кто-нибудь поставил приемник?
На восемь часов, подсказал я, метром ниже.
Ладонь Шпинделя легла на стену напротив. Поток чисел с чужого плеча хлынул вверх по его руке, ринулся в наши скафы и затопил мой дисплей.
Снаружи было еще пять тесла, но напряжение поля спадало. Палатка то раздувалась вокруг нас, то опадала, будто дыша, когда мимо проходили волны низкого давления.
Когда к тебе вернулось зрение? поинтересовался я.
Как только мы забрались внутрь.
Раньше. Ты видел батарею.
Но упустил, он хмыкнул. Хотя я и зрячий, еще тот паралитик, а? Бейтс! Ты там?
Ты потянулся к ней и почти поймал. Это была не слепая случайность.
Нет. Это была ложная слепота. Аманда? Отзовись, пожалуйста.
Ложная слепота?
С рецепторами все в порядке, рассеянно проговорил он. Мозг обрабатывает изображение, но не имеет к нему доступа. Управление перехватывает ствол мозга.
То есть ствол видит, а кора нет?
Что-то вроде того. Заткнись и дай мне Аманда, ты меня слышишь?
Нет
Голос не принадлежал никому в палатке. Едва слышный, он вместе с остальными данными пришел снаружи и скользнул по руке Шпинделя.
Майор Мэнди! воскликнул Шпиндель. Живая!
Нет шепот, как белый шум.
Ну, раз разговариваешь, точно не дохлая.
Нет шепот, как белый шум.
Ну, раз разговариваешь, точно не дохлая.
Нет
Мы со Шпинделем переглянулись.
В чем проблема, майор?
Молчание. Банда легонько прислонилась к стене за нами. Все ее грани были мутными.
Майор Бейтс? Слышишь меня?
Нет. Мертвый голос спокойный и безразличный, как после препаратов, пойманный в банку, переданный сквозь плоть и свинец на скорости в три бода. Но это определенно была Бейтс.
Майор, тебе нужно забраться внутрь, предложил Шпиндель. Можешь залезть в палатку?
Нет
Ты ранена? Тебя что-то держит?
Н-нет
Может, это не она, а только ее голосовые связки?
Слушай, Аманда. Это опасно. Снаружи слишком жарко, понимаешь? Ты
Меня здесь нет, ответил голос.
Где ты?
Нигде.
Я взглянул на Шпинделя. Он посмотрел на меня. Все молчали.
Заговорила Джеймс не сразу и очень тихо:
Аманда, где ты?
Нет ответа.
Ты «Роршах»?
Здесь, во чреве зверя, в это было легко поверить.
Нет
Тогда что?
Н ничто. Голос ровный, механический. Я ничто.
Ты говоришь, что тебя не существует? протянул Шпиндель.
Да.
Палатка вокруг нас вздохнула.
Тогда как ты можешь говорить? спросила у голоса Сьюзен. Если тебя не существует, с кем мы разговариваем?
С кем-то еще, дыхание. Шорох помех. Не со мной.
Черт, пробормотал Шпиндель. Его графы вспыхнули решимостью и внезапным прозрением. Он отнял ладонь от стены, и мой дисплей тут же поблек. У нее мозги варятся. Надо затащить ее внутрь.
Биолог потянулся к клапану. Я тоже.
Всплеск
Уже проходит, комиссар. Худшее позади.
Хочешь сказать, это безопасно?
Это смертельно опасно. Там всегда смертельно, и она снаружи, может сильно пострадать в своем нынешнем со
Что-то врезалось в палатку снаружи, ухватило внешний клапан и потянуло.
Наше убежище распахнулось как глаз: из открывшегося зрачка на нас смотрела Аманда Бейтс.
У меня по датчикам уровень три и восемь десятых, проговорила она. Это же терпимо, да?
Никто не пошевелился.
Давайте, ребята. Перекур окончен.
Ама Шпиндель уставился на нее. Ты в порядке?
Здесь? Черта с два. Но нас работа ждет.
Ты существуешь? спросил я.
Что за дурацкие вопросы? Шпиндель, как насчет напряженности поля? Работать можно?
Э Он отчетливо сглотнул. Возможно, нам стоит прервать работу, майор. Этот пик
По моим данным, пик почти прошел. У нас меньше двух часов на то, чтобы разбить лагерь, установить наземный контроль и унести отсюда ноги. Справимся без галлюцинаций?
Не думаю, признался Шпиндель, что мы до конца придем в себя. Но об экстремальных проявлениях не стоит беспокоиться до новой волны.
Хорошо.
Которая может накатить в любой момент.
Мы не галлюцинировали, тихо заявила Джеймс.
Обсудим позже, перебила Бейтс. Сейчас
Там была система, настаивала Джеймс. В магнитном поле. И в моей голове. «Роршах» разговаривал. Может, не с нами, но разговаривал.
Хорошо, Бейтс отплыла, пропуская нас. Может, теперь мы научимся отвечать.
Может, научимся слушать, отозвалась Джеймс.
Мы бежали с «Роршаха», как испуганные дети, состроив храбрую мину. Бросили базовый лагерь: «чертика», чудесным образом до сих пор работающего на входе; тоннель в дом с привидениями; оставили на погибель одинокие магнитометры в смутной надежде, что им удастся ее избежать. Грубые актинометры и термографы, старомодные радиоустойчивые устройства, измерявшие мир через изгибы металлических трубок и высекавшие свои летописи на рулонах пленки. Лампы, водолазные колокола, связки направляющих канатов. Мы оставили все и обещали вернуться через тридцать шесть часов, если выживем.
Внутри каждого из нас мельчайшие раны превращали ткани в кашу. Клеточные мембраны текли от бессчетных щелей. Замученные ремонтные ферменты в отчаянии цеплялись за рваные гены, едва оттягивая неизбежное. Оболочка кишечника отслаивалась клочьями, решив покинуть хозяина первой, пока остальные не выстроились в очередь, когда начнет умирать остальное тело.
К моменту стыковки с «Тезеем» меня и Мишель уже подташнивало. Остальную Банду, как ни странно, нет; понятия не имею, как такое возможно, но им предстояло испытать то же самое через несколько минут. Без медицинской помощи нас бы выворачивало наизнанку в течение двух следующих суток. Потом тело сделало бы вид, что поправляется; примерно неделю не чувствовало бы боли и не имело будущего. Мы бы ходили, разговаривали, двигались как живые и, вероятно, убедили бы себя, что бессмертны. А затем схлопнулись бы внутрь и сгнили бы изнутри. Истекли бы кровью из глаз, десен, задниц, и если хоть один Бог милосерден умерли бы до того, как лопнуть, словно перезревшие плоды.
Но искупитель «Тезей» избавит нас от такой незавидной судьбы. Из челнока мы цепочкой проследовали в огромный надувной шар, который Сарасти установил для хранения личных вещей; сбросили там зараженные скафы, одежду и нагими вынырнули в хребет корабля. Чередой летающих мертвецов проследовали через вертушку. Вампир ждал в благоразумном отдалении, пока мы пройдем; затем подскочил и скрылся на корме пошел скармливать наши радиоактивные обноски декомпилятору.
В склеп! Гробы стояли распахнутыми у кормовой переборки, и мы с облегчением опустились в их объятья. Когда крышка опускалась, Бейтс уже начала кашлять кровью.
Капитан запустил процесс, и мои кости тут же загудели. Я заснул мертвецким сном. Лишь теория да обещания наших братьев-механизмов убеждали в том, что впереди меня ждет возрождение.