В Москве ты, Машенька и совсем недалеко от Кремля. А число сегодня 31 декабря, Новый год завтра. Так что, с наступающим тебя. А теперь поспать тебе надо. Если что позови, я рядом буду, и поправив у Маши одеяло, медсестра вышла из палаты. Ну что же, спать, так спать. Маша сладко зевнула. Сон лучшее лекарство, да и к тому же ночь сегодня новогодняя, может елка приснится. Глаза сами собой закрылись и, полежав немного, Маша уснула.
Лучи утреннего солнца залили своим светом палату и разбудили Машу. Она открыла глаза. Ой, какое яркое солнышко и спать совсем не хочется. Утро уже. Сколько же я проспала? Вчера днем уснула и проснулась только сейчас. Часов пятнадцать не меньше. Ну и засоня. Хотя с другой стороны, после всего, что случилось нормально, а главное, когда спишь, ничего не болит. Госпиталь начинал просыпаться. Слышались голоса, шаги, дребезжание инструментов на каталках и место ушедшего сна занимала боль. Раненый бок болел, но вроде, не так сильно, как вчера, или просто уже привыкла.
Все, решила Маша, хватит лежать за занавеской, а то, вроде мышки, вернее мышки-нарушки. Скучно даже. Посмотрим, кто рядом. Немного поерзав на кровати, чтобы размять затекшее от долгого лежания в одном положении тело, Маша высвободила из-под одеяла руку и, слегка сдвинув простыню, наконец, увидела, что происходит вокруг. Палата оказалась четырехместной. Кроме нее в палате находились еще трое раненых. На ближайшей к Маше кровати лежал пожилой, лет под пятьдесят, интеллигентного вида мужчина, чем-то похожий на профессора. Рядом с ним совсем молодой парнишка с забинтованной головой и руками. А в противоположном углу у двери очевидно тяжелораненый, весь в бинтах.
Ну надо же прямо, как мумию замотали, подумала Маша. Одни глаза открыты, да еще рот. Видать, обгорел сильно, не иначе танкист. Только в танке так обгореть можно. Все трое уже проснулись. «Профессор» о чем-то тихо перешептывался со своим соседом, а тяжелораненый лежал молча и только изредка моргал глазами.
А вот и наша ласточка проснулась, улыбнувшись, сказал «профессор», увидев смотрящую на него из-под приподнятой простыни Машу. Доброе утро, Машенька.
А вот и наша ласточка проснулась, улыбнувшись, сказал «профессор», увидев смотрящую на него из-под приподнятой простыни Машу. Доброе утро, Машенька.
И вам всем доброе утро, Маша улыбнулась в ответ. Ой, а откуда вы знаете как меня зовут?
Как откуда? снова улыбнулся «профессор». Товарищ твой, Вася, рассказал. И как тебя зовут и что ты летчик-истребитель, и что орден Красной Звезды у тебя. Все знаем.
«Да уж, болтун ты, Василий, подумала Маша. Все выложил. А, впрочем, почему бы и не рассказать. Всегда приятно, когда о тебе люди хорошее узнают».
Ну а я Иван Семенович, представился «профессор», лектор общества «Просвящение», ополченец, а это, он указал на соседей по палате, Костя и Егор танкисты, в Т-60 вместе горели.
В коридоре раздались шаги, и в палату вошел врач в сопровождении Клавдии Михайловны и еще одной молоденькой медсестры.
Так, утренний обход, догадалась Маша и опустила занавеску. Ладно, поговорим позже, впереди еще много времени.
Её осматривали первой. Лечащий врач спросил о самочувствии, как спала, сильно ли раны беспокоят. В общем все, как положено. А потом, потом началась «экзекуция», то есть перевязка. Бинты-то к ранам присохли, а отмачивать их ну она же не в частной VIP-клинике. Так отодрали, конечно, с максимальной осторожностью, но все же удовольствие было ниже среднего, да еще и обработали антисептиками впридачу. Так что в результате всего этого процесса Маша чуть не пожалела о том, что немцы ее сразу не убили и утешилась только тем, что подобное не каждый день бывает. Так что вытерпеть можно. И к тому же ей еще крупно повезло, что она без сознания валялась, когда осколки из нее вытаскивали, а то ведь могли бы и под «крикаином» операцию сделать, то есть по-живому, без наркоза, по причине отсутствия такового. Во, ужас-то. А о том, что такие случаи бывали, она от бабушки слышала. Господи пронеси, не надо. После обхода был завтрак и, несмотря на боль в потревоженных ранах, Маша поела с большим аппетитом. Полежала еще немного, а потом снова приподняла простыню посмотреть, что в мире происходит. Егор лежал, как и прежде. Костя, неуклюже зажав в забинтованной руке карандаш, писал письмо, а Иван Семенович, сидя на кровати, свесив вниз ноги, читал газету. И тут только Маша увидела куда он ранен обеих ступней у «профессора» не было.
Ой, ноги оторваны, инвалидом остался, подумала Маша, чувствуя, как колючий комок подкатывает к горлу. За полгода, проведенные на войне, она насмотрелась на многое. Но вот так близко ампутанта видела впервые и ей стало немного не по себе.
А, у нас гости, улыбнулся «профессор», увидев, что Маша приподняла занавеску и, перехватив ее взгляд, быстро добавил:
Не обращай внимания. Ходить и на протезах можно, а лекции читать сидя. Ты сама-то как? Сильно на перевязке намучилась? Вон смотри, все глаза красные.
Есть немного, призналась Маша. Но это ведь не каждый день бывает.
Конечно не каждый, подтвердил Костя, закончив писать письмо. От состояния ран зависит. Да, если ты, Маша, спать не будешь, я радио включу, сводку Совинформбюро послушаем.
Нет, не буду, мотнула головой Маша. Я за ночь выспалась. Включай, узнаем, что на фронтах делается?
В этом отношении Маше повезло. Палата, в которую ее положили, имела радиоточку. Константин включил черную тарелку и из динамика раздался уже давно знакомый голос Юрия Борисовича Левитана: «От Советского Информбюро». Каждый раз, когда Маша слышала эти слова, а потом сводку с фронтов ее охватывали противоречивые чувства. С одной стороны, ну какие же это новости, если все наперед знаешь, а с другой она же не профессиональный историк, который всю Великую Отечественную войну наизусть по дням знает. Ведь это же все вживую. Вот тут прямо на глазах история творится и она в ней участвует. Прямо хроно-тур в прошлое какой-то, точнее экстрим-тур типа «все включено», поправила себя Маша, погладив раненый бок. Ладно, хватит рассуждать, новости кончались, сейчас концерт передавать будут Клавдия Шульженко: «Синий платочек».
После обеда Машу, очевидно, прознав, что она уже пришла в себя, навестил Василий, да не один, а с подружкой. Пообедав, Маша лежала и думала о своем, как вдруг простыню сдвинули и в образовавшийся проем просунулась настороженная Васькина физиономия.
Машка, ты как, в порядке?
В относительном, Маша оглядела своего ведомого. Повязка на голове и рука забинтована, но в остальном выглядит неплохо, повезло одним словом.
В относительном, Маша оглядела своего ведомого. Повязка на голове и рука забинтована, но в остальном выглядит неплохо, повезло одним словом.
А мы тут тебя проведать пришли. Узнать, как ты тут, продолжил Василий. Вот, познакомься, это Аня. Она штурманом на По-2 летала ночным бомбардировщиком.
Из-за Васькиного плеча выглянула молоденькая, примерно его возраста, девушка с приветливым лицом и большими синими глазами.
Здравствуйте, Маша. Я Аня, Аня Мельникова, представилась она. Штурман полка ночных бомбардировщиков. Мне Вася много о вас рассказывал. Сказал, что вы десятерых немцев сбили и что орден Красной Звезды у вас есть. А вот я только месяц повоевать успела и меня осколком в левую ногу ранило, Аня скосила глаза на забинтованную голень. Даже наград нет.
Да, а Васька зря времени не терял, подумала Маша. Подружкой уже обзавелся, если не больше, судя по тому, как он на нее смотрит. А сама сказала:
То, что наград нет, это не страшно. Награды, они будут, главное, что живая осталась.
Так, а ну-ка брысь отсюда оба, раздался из коридора голос Клавдии Михайловны. Тяжелораненая она, лежачая. Вот лучше ей станет, тогда и придете, а пока нельзя. Ей переутомляться вредно.
Василий задвинул занавеску и исчез. Маша хихикнула. Прогнали Ваську, ну ничего, скоро ходить начну и сама к ним в гости заявлюсь.
Потянулись длинные госпитальные дни. Правда, скучно не было. Можно радио послушать, или с соседями по палате пообщаться, особенно с Иваном Семеновичем, который, как каждый настоящий ученый, казалось, знал все на свете и довольно часто по вечерам читал вполголоса лекции, слушать которые для Маша было одно удовольствие. Костя и Егор, так те, вообще чуть ли не рты разевали, так было им интересно. И в этом Маша их прекрасно понимала. Оба из деревни были, где в школьной библиотеке от силы с десяток книг наберется, да и те до дыр зачитаны. А тут, целый лектор общества «Просвящение». Ну почти что Интернет того времени, даже мышкой кликать не надо.
Так незаметно прошли две недели. Бок зажил, и Маша стала ходячей. И какое это было удовольствие снова самой двигаться, а не лежать в палате бревном. Об одном только она жалела, что не лето сейчас. На улице погулять нельзя. Правда, ее ведомому отсутствие прогулок на свежем воздухе особенно не мешало. Захомутала его Аня основательно, или он ее.
Да, хорошо им вдвоем, думала Маша. Пусть и война кругом и раненые оба, а вот нашли друг друга. А у меня в этом времени никого. Хотя, как никого? Ведь Виктор, он тоже здесь. Правда, сейчас он Юра Кравченко Юрий Борисович из Чкалова, 1917 года рождения и Виктором станет через много лет, после того как осенью этого года погибнет. Вот было бы интересно сейчас с ним встретиться и их обоих сравнить. И еще себя саму с собой, вдруг вмешался внутренний голос: Ты ведь тут, та тоже, скоро на фронт пойдет и погибнет под «Тигром» летом 1943 года.
Стоп, стоп, стоп, прервала себя Маша. Хватит темпоральной физики. А то еще чего доброго от подобных размышлений заворот мозгов получиться может или что-нибудь похуже шизофрения, например.
В коридоре раздался стук костылей, и в дверь палаты заглянула Аня.
Маша, там пионеры пришли, концерт будет. Пойдем смотреть?
Пионеры, концерт. Да, да, конечно, Маша поднялась с кровати. Концерт пионеров это интересней чем сидеть и о разных протуберациях пространственно-временного континуума думать, особенно, если сама в этом ничего не понимаешь. Да и вообще, путешествие во времени дело нервное, вот так-то.
Прошло еще несколько дней и Василий окончательно выздоровел. Правда, списали его с истребителей, дала о себе знать контузия. Вышел он с медкомиссии, как в воду опущенный.