Из полка ночных бомбардировщиков. Этой ночью на вынужденную сели. Нам бы до своего аэродрома добраться. Он здесь неподалеку, возле Индюшкино. Подвезете?
С радостью. Садитесь назад.
Да, все-таки классные машины немцы делают, что сейчас, что потом, думала Маша, комфортно устроившись на заднем сидении. Удобно, отделка хорошая, сидения из дорогой кожи. Прямо лимузин VIP-класса, генеральский небось? Как же он к нам попал? она поинтересовалась об этом у водителя.
Как попал, хохотнул водитель. Да на днях мы тут сельцо небольшое отбили, ну а тут, глядь, полковник немецкий на Мерседесе катит. Важный такой, при всем параде, портфель кожаный. Прямо, значит, в расположение. Ну а когда его допрашивать стали, он так прямо и заявил, что сельцо это уже три дня как под немцами по плану наступления должно было быть, вот потому и приехал. Чего проверять-то, где свои, а где чужие, ежели у них план имеется. Дурень, одним словом, подытожил водитель.
Как есть дурень, согласилась Маша. Она еще по истории помнила, что был такой случай летом 1941 года. Вот так же наши немецкого связника захватили. Сам приехал да еще с секретными документами. Тоже в план наступления поверил. Нет, не могут они понять, что это им не Европа. Тут их планы не работают, и это только начало. Еще Сталинград и Курск будут и Берлин в мае сорок пятого. Как долго.
На машине добрались быстро. Водитель довез их до КПП аэродрома, попрощался и уехал.
Девчонки, живые, часовой аж прыгал от радости. А мы уже думали. На КП быстрей бегите, начальство там, корреспондент приехал, в газету вас точно пропечатают.
Везучие вы, ох везучие, улыбнулся комполка, выслушав рапорт об обстоятельствах боя. Ну вот вам, товарищ военный корреспондент и материал для статьи. Лучший экипаж. Сбитых товарищей прошлой ночью с временно оккупированной территории вывезли. Сегодня ночного охотника сбили. На обеих представление к награде имеется. К медали «За отвагу» представили.
Ух ты, теперь и у меня награда будет, обрадовалась Аня. А Маша подумала, медаль «За отвагу». Да, эта награда цены немалой, у дедушки такая была. Берег он ее, гордился очень и у меня теперь такая будет. Достойна, значит.
Корреспондент, как и положено, интервью взял, а потом для газеты их обеих «Лейкой» сфотографировал. Все честь по чести получилось.
Да, кстати, спохватился комполка, писарю покажитесь, а то он на вас уже небось похоронки выписал.
Как, похоронки, товарищ подполковник? Аня изменилась в лице. Я же живая. Да если мама узнает, что убили меня, она же умрет сразу. Она же так плакала, когда я на фронт уходила.
Что ты, что ты, Анечка, успокоил ее комполка, никто на тебя похоронку еще не отправил. Рано вам умирать. Все теперь, отдыхайте, заслужили.
Транспортировка и ремонт поврежденного По-2 затянулась до следующего утра, а потому Маша и Аня, став временно «безлошадными», отдохнули основательно.
Отдохнули, и снова в полет, правда не в боевой вылет, а ну, так сказать, связниками поработать пришлось.
Странно, подумала Маша, чего это нас посылают? Мы же бомберы. Для связи свой самолет имеется. А, впрочем, может оно и к лучшему. Машину после ремонта на дальней дистанции обкатаем. Да и лететь всего ничего. За пару часов управимся. Но, несмотря на это, на душе было как-то неспокойно. Вроде и полет несложный, и в тыл летят, не на бомбежку и все же не по себе как-то. Ладно, решила Маша, интуиция ведь вещь полезная, зря трезвонить не станет буду повнимательней.
Перелет туда прошел благополучно, а вот на обратном пути, пролетая недалеко от линии фронта, Маша и Аня стали свидетелями прорыва немецких танков. Так, вот оно, началось. Маша стала забирать на восток, чтобы не оказаться над полем боя. У них же не штурмовик, но прямо по курсу появилась пара «мессеров». Час от часу не легче. На земле танки, в небе «мессеры». В клещи попали. Ручку от себя, полет на бреющем. По-2 зеленый, трава тоже, сверху не увидят. Но как оказалось «мессерам» не было до них никакого дела. Проутюжив кого-то на земле пулеметами и бомбами, они резко набрали высоту и исчезли. Пронесло. И кого же они так долбали? Маша слегка изменила курс и прошла над местом побоища. Это оказалась группа беженцев. Что? На земле у перевернутой телеги, возле убитой женщины сидел ребенок. Танки совсем рядом. Они же его, как меня когда-то, раздавят. Резкий разворот. По-2 пошел на посадку, остановившись в паре десятков метров от малыша, Аня поняла все без слов. Выпрыгнула из кабины, схватила ребенка и бегом назад.
Машка, взлетай.
Мотор взревел на максимальных оборотах. Рядом ударил взрыв, потом еще один. Немецкие танкисты, увидев посадку русского самолета, открыли огонь, пытаясь уничтожить его на земле. Отрыв, По-2 взмыл в небо. Еще взрыв, самолет сильно тряхнуло, и в то же мгновение Маша почувствовала сильную боль в правом боку и предплечье. Зацепило. Рука стала быстро неметь, пришлось перехватить управление левой. Она обернулась к Ане.
Ты как?
Нога, в ногу попали и ребенок, кажется, ранен.
Подробности того перелета Маша помнила плохо. Боли почти не было, но сильно кружилась голова.
«Только бы не потерять сознание, только бы долететь у нас ребенок», вертелась в голове одна мысль. Кое-как посадила самолет. Вылезти им помогли бойцы БАО. А потом была полуторка, санитарный поезд и Куйбышевский госпиталь.
Глава 7
И какой же дурак придумал, что два снаряда в одну воронку не попадают. Как бы не так. В нас же в обеих попали, в который раз, думала Маша, лежа на госпитальной койке. Ей только что сделали очередную перевязку и потревоженная рука сильно болела, да еще и третий шов на правом боку слегка саднил. Но это так, мелочи. За себя можно не беспокоиться. Операция успешно прошла, рука работает, хотя и досталось бицепсу. А третий шов швом больше, швом меньше, невелика потеря. Главное, что все живы. Вон с малышом все в порядке. Отошел уже от контузии, разговаривать начал. Сказал, что Гриша его зовут и что четыре годика ему. А что сирота он теперь, так это ему рано знать. Анечка в нем души не чает, усыновить хочет. Только вот совсем плохо с ней. Маша с тревогой поглядела на лежащую на соседней кровати Аню. Палата трехместная, из бывшей подсобки. Вот их троих вместе и положили. Её, Аню и малыша. Так что без загородок на этот раз обошлось. Хорошо, конечно, когда всех вокруг видишь. Но на Аню смотреть больно. Лежит и молчит. Ну еще бы, похоже гангрена у нее, а раз так, то значит ногу Об этом даже и думать не хочется. И ведь, вроде все сначала нормально было. Опять ее в левую ногу ранило, но теперь уже не в голень, а в ступню. Операцию сделали, осколок вынули, гипс наложили, а потом нога стала сильно болеть и пухнуть. Видимо, попала инфекция. Лечат, конечно, ногу спасти пытаются, да вот только, похоже без толку. Сутки еще подождать решили, а там будем надеяться на чудо. Но чуда не произошло, на следующее утро во время обхода врач долго осматривал Анину ногу, а потом безапелляционным тоном сказал: Резать.
Как резать? Аня стала белой, как мел. Нет нет, не надо, пожалуйста. Не дам ногу резать!!!
Младший лейтенант Мельникова, прекратите истерику, рявкнул врач, а потом уже спокойным тоном добавил: Не надо, Анечка, не плачь. Себе только хуже сделаешь. Ты молодая еще, все хорошо будет. Протез тебе сделают. Снова ходить начнешь, даже не хромая. А летом наденешь чулочки и никто ничего не заметит. Все? Успокоилась? Вот и ладненько.
Младший лейтенант Мельникова, прекратите истерику, рявкнул врач, а потом уже спокойным тоном добавил: Не надо, Анечка, не плачь. Себе только хуже сделаешь. Ты молодая еще, все хорошо будет. Протез тебе сделают. Снова ходить начнешь, даже не хромая. А летом наденешь чулочки и никто ничего не заметит. Все? Успокоилась? Вот и ладненько.
Потом пришли санитары и увезли Аню на операцию. «Какой ужас, думала Маша, провожая взглядом каталку. Анечка без ноги осталась. И тут, вдруг поймала себя на том, что этому даже рада. Да, да рада и не потому, что плохого Ане желает, а потому, что теперь она совершенно точно на войне не погибнет, домой вернется. Да, да, пусть раненая, на протезе, но вернется. Ведь на войне раненый покалеченный, значит живой, живая. Маша вытерла слезы. Да что же это я о таком думаю, ведь это же правда, так есть и ничего здесь не сделаешь. Хорошо, что еще все так закончилось, а могло бы а Ане сейчас очень будет поддержка близких людей нужна и двое нас у нее я и Василий. Все ему напишу, решила Маша. Только бы письмо побыстрей дошло, они же, вроде, недалеко от Куйбышева, а там все образуется.
Не успела Маша закончить письмо, как Аню вернули в палату. Маша подошла к ней, присела рядом на кровать.
Ну как, Аня, больно было?
Нет, не больно, глухим голосом ответила Аня, мне же наркоз сделали, и уткнувшись головой в подушку, заплакала. Успокаивать ее Маша не стала. Пусть поплачет, потом легче будет. Легче-то Ане стало, но не так, как надо. Замкнулась она в себе. Ела, пила, с Гришей сюсюкалась, но молчала. И видеть это для Маши было хуже пытки. Нет больше той Анечки задорной, веселой, глазки с искоркой. Душу ей война обожгла. Одна надежда осталась, что Василий на письмо ответит. Прочитает его Аня и Да вот только письма на войне долго идут. Пока туда, пока назад. Если, конечно, с Васькой все в порядке. Он ведь, хоть и на транспортниках летает, но не в тылу. Мало ли что. Так, оборвала себя Маша, хватит об этом думать. Всего только десять дней прошло. Придет от него письмо, придет и точка.
В коридоре раздались быстрые уверенные шаги.
Кто это? насторожилась Маша. Персонал так не ходит. Дверь распахнулась, и в палату вошел Василий в белом халате поверх формы и с огромным букетом полевых цветов.
Вася, ты откуда? Аня округлила глаза.
С фронта, Анечка, за новой техникой, пополнение привез. У нас три часа. Маша, нам с Аней поговорить надо, можно тебя попросить.
Да, да, конечно, Маша встала с кровати, пойдем, Гришенька. Дяде Васе с тетей Аней поговорить надо.
Ну что же они там так долго-то? Маша была вся на иголках. А вдруг Аня взбрыкнет, да откажется. Инвалид типа, зачем я тебе такая нужна. Вон, после войны, какой выбор будет. Загрызу тогда.
Наконец дверь открылась. Ох ты, Васька вынес Аню на руках, а та, аж от радости светится. Маша, пойдем к главврачу, позвал Василий, свидетелем будешь!