То же самое сказала Настя в тот вечер:
А ты о себе расскажи. О том, когда ты почувствовала, что все заканчивается. Что конец. Ты же чувствовала, правда?
Да, чувствовала. Нет, это не была пресловутая интуиция или какие-то знаки, которые я считывала. Не вещие сны, а банальный анализ действительности. Если Нинка верила в лучшее, то я всегда смотрела трезво. Просто просчитывала варианты. Так было и в тот раз, когда к нам в группу попала Настя Самойлова. Я первой поняла, очень четко осознала, что все скоро закончится. Наши сборы, беззаботная жизнь, игры, планы. С появлением Насти наступило начало конца. Может, дело было и в том, что мы взрослели, десятый класс. Предстояло определяться уходить в большой спорт, связывать с ним свою жизнь или пытаться стать нормальными людьми, обычными девушками, не спортсменками. Поступать не в институт физкультуры, а в другой вуз. Думать не только о связках, коленях и спине, не только об ударах и комбинациях. Но и о том, что можно выйти замуж и родить ребенка. Варить суп и жарить сырники. Мы ведь были как детдомовские дети. Ничего не умели толком. Готовить уж точно. Всегда была столовая, где нас кормили. Прачечная, куда мы сваливали тренировочную форму вместе с нижним бельем. Нам говорили, куда идти, в какое время. Да я только один маршрут и знала от дома до школы, от школы до спортшколы. Как-то мы с Нинкой решили поехать в центр Москвы, где были на соревнованиях, просто погулять. И что? Пока в метро вошли, опозорились. Мы ничего не знали о жизни. Мы были спортивным инвентарем, о котором заботились, отвозили, привозили, а когда он становился изношенным, выбрасывали. Нас тоже выбрасывали. Кто-то сам уходил, кого-то Димдимыч выгонял, а потом страдал из-за несдержанности. Но принципы не позволяли ему признать ошибку, извиниться. Правда, Димдимыч тогда находился в расцвете своей тренерской карьеры, нам стали разрешать выездные соревнования. Даже за рубеж в Болгарию, например.
Вот накануне поездки в Болгарию я и поняла, что все кончилось. Мы кончились. И Димдимыч. Я даже поделилась своими опасениями и предчувствиями с Нинкой. Она рассмеялась и сказала, что у меня паранойя. Ведь все так здорово. Все только начинается. И посоветовала мне помолчать, чтобы не портить настроение ни ей, ни Димдимычу.
В Болгарию на соревнования мы так и не съездили. Туда вместо Нинки поехала Самойлова, а я отказалась по доброй воле, сославшись на травму. И в следующие разы, когда предстояла поездка в Мухосранск на игру, ехали мы с Нинкой, а если выездные соревнования за границей, то в списках оказывалась Самойлова. Нинка все еще была уверена в светлом будущем. И утверждала с пеной у рта, что в следующий раз точно Самойлову, которая была записана капитаном команды и они «просрали» пять игр подряд, не выпустят на соревнования. А отправят нас.
Нин, не отправят. Прекрати уже. Ты ведь не дура, говорила я.
Я не дура, Димдимыч тоже не дурак. Зачем ему так позориться?
Незачем, но он же позорится.
Нинка хмыкала и замолкала.
Нин, просто подумай. Димдимыч главный тренер, он мог сказать, что не поедет без меня. Без меня нормально. Но ты для него главный игрок и капитан. Почему он не стал отстаивать твою кандидатуру? Почему назначил Самойлову капитаном? И почему еще не оторвал ей ноги за проигрыши, а ходит и улыбается как дурачок.
Я думаю, он знает, что делает, огрызнулась Нинка.
Господи, да все же понятно было сразу! возмутилась я. Твой Димдимыч такой же, как все: слабый человек, которому нужны деньги, связи и магнитофон, а не зефир в шоколаде из Мухосранска. Он тебя предал, сдал, слил. Как хочешь это называй.
Тогда мы с Нинкой впервые и всерьез поругались. Не разговаривали почти три месяца. Я подошла мириться первой, потому что больше не могла без нее. Нет, она не разочаровалась в Димдимыче, но как-то отпустила и его, и свою к нему привязанность. Можно сказать, самостоятельно перерезала пуповину. Тогда, помирившись, мы стали планировать, что будем делать дальше. И обе решили, что надо просто жить.
Дальше события развивались по запланированному сценарию. Отец нашей новой звезды Самойловой, которая попадала мячом в поле в лучшем случае раз из двадцати, стал организовывать выездные соревнования и лоббировать, чтобы дочь получала разряды. Отец имел для этого и связи, и средства. Бывший, откровенно говоря, случайный чемпион, папаша Самойловой потом стал видным функционером и оказался на своем месте. Мать Самойловой преподавала в институте физкультуры. Самойлову двигали со всех сторон, а мы с Нинкой и Димдимычем ездили в Мухосранск, отстаивая честь клуба. Потом Димдимыч сорвался: сообщил, что папаша Самойловой сволочь и гад, а самой Самойловой нужно оторвать не только руки, но и голову. Отец-функционер, естественно, хамства не стерпел, но поступил по-номенклатурному мудро. Убрал Димдимыча, но не своими руками. Димдимыч тогда стал выпивать все чаще и все больше с ним иногда случалось. Во время выездных соревнований, где мы разгромили наголову местных чемпионов, Димдимыча поймали в совсем неприличном состоянии. Мало того что пьяного вдрабадан, так еще и с проституткой в номере. Ситуацию явно подстроил папаша Самойловой. Димдимычу дали подписать заявление по собственному желанию. Он подмахнул не глядя и вернулся к выпивке и проститутке. Последнее, что он успел сделать, дать нам с Нинкой образование.
Девки, только не институт физкультуры. Куда хотите, только не туда! орал тренер. Если туда пойдете, достану с того света!
Димдимыч умер? спросила Настя, а вслед за ней на приеме и Анна.
Да. Умер. Рак горла. Он до последнего хохотал и нас винил в своей болезни. Мол, должен был умереть от цирроза печени, потому что бухал, а умрет от рака горла, потому что орал на нас. Димдимыч был главным человеком в моей жизни. Он сделал для нас с Нинкой больше, чем родные родители. Он нас родил, вырастил и поставил на ноги.
Давно хотела спросить: а почему вы с тетей Ниной в медицинский пошли? уточнила Настя.
Людмила Никандровна посмотрела на дочь. Она вдруг стала такой, какой должна была быть, милой, отзывчивой, улыбчивой. Доброй и нежной. Марьяша сидела на коленях у матери и задремала от нежности и переживаний. Настя обнимала дочь, хотя рука у нее явно уже онемела.
Настя никогда не интересовалась, почему мама стала психиатром, а тетя Нина дерматологом. Настя вообще мало интересовалась семейной историей и уж тем более жизнью собственной матери. Те вопросы, которые обычно мучают шестнадцатилетних подростков, то, что заставляет их открывать шкафы, в которых хранятся семейные скелеты, искать документы, чтобы убедиться в том, что эти ненормальные, чужие люди, называющие себя родителями, действительно являются таковыми, Настя начала задавать только сейчас. Очевидный диагноз инфантилизм. Неочевидный Настя наконец повзрослела. Узнала, что такое боль, страх, несправедливость, разочарование, то, что положено узнавать опять же в подростковом возрасте, а то и раньше. Но Людмила Никандровна всеми силами препятствовала раннему развитию и социализации дочери, не хотела, чтобы она повзрослела раньше времени, как всегда случается с детьми из спорта. И добилась обратного Настя выросла, вышла замуж, родила ребенка, но так и не осознала, что детство закончилось. Людмила Никандровна не научила дочь главному ответственности, которую нужно брать на себя. Тому качеству, которым сама владела в совершенстве. На Миле лежала ответственность за исход игры. Нинка планировала, задавала тон, брызгала энергией, но именно от Милы зависело, как закончится игра. Пока все бились в истерике, Мила доигрывала. Спокойно, уверенно и точно.
Девки, только не институт физкультуры. Куда хотите, только не туда! орал тренер. Если туда пойдете, достану с того света!
Димдимыч умер? спросила Настя, а вслед за ней на приеме и Анна.
Да. Умер. Рак горла. Он до последнего хохотал и нас винил в своей болезни. Мол, должен был умереть от цирроза печени, потому что бухал, а умрет от рака горла, потому что орал на нас. Димдимыч был главным человеком в моей жизни. Он сделал для нас с Нинкой больше, чем родные родители. Он нас родил, вырастил и поставил на ноги.
Давно хотела спросить: а почему вы с тетей Ниной в медицинский пошли? уточнила Настя.
Людмила Никандровна посмотрела на дочь. Она вдруг стала такой, какой должна была быть, милой, отзывчивой, улыбчивой. Доброй и нежной. Марьяша сидела на коленях у матери и задремала от нежности и переживаний. Настя обнимала дочь, хотя рука у нее явно уже онемела.
Настя никогда не интересовалась, почему мама стала психиатром, а тетя Нина дерматологом. Настя вообще мало интересовалась семейной историей и уж тем более жизнью собственной матери. Те вопросы, которые обычно мучают шестнадцатилетних подростков, то, что заставляет их открывать шкафы, в которых хранятся семейные скелеты, искать документы, чтобы убедиться в том, что эти ненормальные, чужие люди, называющие себя родителями, действительно являются таковыми, Настя начала задавать только сейчас. Очевидный диагноз инфантилизм. Неочевидный Настя наконец повзрослела. Узнала, что такое боль, страх, несправедливость, разочарование, то, что положено узнавать опять же в подростковом возрасте, а то и раньше. Но Людмила Никандровна всеми силами препятствовала раннему развитию и социализации дочери, не хотела, чтобы она повзрослела раньше времени, как всегда случается с детьми из спорта. И добилась обратного Настя выросла, вышла замуж, родила ребенка, но так и не осознала, что детство закончилось. Людмила Никандровна не научила дочь главному ответственности, которую нужно брать на себя. Тому качеству, которым сама владела в совершенстве. На Миле лежала ответственность за исход игры. Нинка планировала, задавала тон, брызгала энергией, но именно от Милы зависело, как закончится игра. Пока все бились в истерике, Мила доигрывала. Спокойно, уверенно и точно.
Мам, ты не ответила, почему медицина? напомнила Настя.
У Димдимыча был роман с Лидией Ивановной, которая преподавала в нашей школе химию. А биологичка, Наталья Ивановна, вела биологию. И у нее была, так сказать, связь с нашим Димдимычем, но раньше. Эти две женщины, работавшие в одной школе, обе оставшиеся одинокими и бездетными, каждый день встречались в коридорах и в учительской и умудрялись не разговаривать последние лет десять. Когда Димдимычу поставили диагноз и сообщили, что жить ему осталось несколько месяцев, химичка и биологичка столкнулись в больничном коридоре. Они установили четкий распорядок, по очереди дежуря у постели больного. Димдимыч не оставался один ни на минуту. Он и попросил своих Ивановн он так в шутку их называл: «мои Ивановны» подготовить нас с Нинкой в медицинский. Они обещали и сдержали слово. Гоняли нас как сидоровых коз, только не по стадиону, а по учебникам. Я ныла, говорила, что вообще в мед не собиралась, даже не думала. И вообще, с чего вдруг Димдимыч за меня попросил? За Нинку да, понятно, но меня он особо не выделял.