Нет!
А давай вместе посмотрим! Убери одеяло.
Я отчаянно мотнула головой.
Ай-я-яй, он покачал своей мохнатой башкой, нехорошо обманывать взрослых. Я точно знаю, что киска у тебя под одеялом.
Горячие удары запульсировали в ушах. Он взрослый. Нужно слушаться взрослых. Нужно всегда делать то, что они говорят. Пусть он посмотрит и убедится, что я никогда не вру. Что я говорю только правду.
Я откинула одеяло, чтобы показать никого у меня там нет. Никакой такой кошки.
Вот же, прошептала я, видите?
Некоторое время он ощупывал взглядом мою ночную рубашку, под которой были лишь трусики.
Может, она прячется у тебя под рубахой? А ты мне врешь?
Он не стал ждать, когда я соглашусь показать, что у меня под ночной рубашкой, задрал ее сам.
Надо же, бормотал он, закручивая вверх тонкую ткань, под рубахой нет. Тогда, может, в трусиках?
Я лежала ни жива ни мертва. Кричать не могла, потому что мне запретили. Но и терпеть его руки на своем животе тоже не было сил. Мне стало страшно теперь уже оттого, что он делает со мной, я не понимала, зачем это все. Я просто лежала как замороженная и не делала ничего. Смотрела в его огромное, словно топором вырубленное лицо. На его жирные кучерявые волосы. На грязную одежду, от которой исходил тошнотворный запах животного. Огромными, темными от солнца и грязи руками он начал стягивать с меня трусы. Засунул толстые пальцы под резинку и потащил ее вниз. Я не понимала, что происходит, просто провалилась в черную дыру ужаса. Сквозь стук крови в висках ругала себя последними словами: «Дура! Почему не закрыла глаза? Зачем на него посмотрела? Надо было притворяться спящей». Во всем, что со мной происходило, была только моя вина. Так было всю жизнь виновата только я, и больше никто. Других людей, уж тем более взрослых, я никогда и ни в чем не винила. Я только в тот момент поняла, что он меня обманул придумал эту долбаную кошку, чтобы стянуть с меня трусы. Крупные слезы сами собой покатились из глаз. Он лизал меня своим шершавым собачьим языком, едва слышно рыча. А потом оскалился и укусил. От боли я заелозила в кровати, но кричать все равно не посмела. Он кусал все сильнее, мне казалось, до крови. Я уже не могла терпеть, пыталась выкрутиться, сбежать от его зубов. Кричать?! Звать на помощь?! Но меня же еще и накаааажууууут
Соседка маленькая белобрысая девочка проснулась и уставилась на мужика выпученными от страха глазами, уже приоткрыв для крика рот. Он тут же почувствовал ее взгляд, испугался, набросил на меня одеяло и кинулся к балконной двери. Девочка не успела закричать. А я лежала в полуобмороке, не понимая, почему он это сделал и что со мной такое произошло. В голове все перемешалось. Словно кто-то рассыпал огромный и сложный пазл, который теперь уже не собрать. Какая кошка? Почему он лизал? Что искал у меня там? Что все это значит?!
Осознание того, что он сделал, пришло только через много-много лет. А тогда я просто чувствовала себя сломанной, и все.
Утром, сгорая от необъяснимого стыда, я подошла к воспитательнице, которая приехала с нами из детского дома.
Мне нужно кое-что вам сказать, промямлила я.
О чем это? Она даже не взглянула на меня. Ты опять умудрилась описаться?
Нет
Соня, давай быстрее!
К нам в спальню, я перевела дыхание, ночью залез чужой дядька.
Что?! Воспитательница вытаращила на меня глаза.
Да, кивнула я, дверь на балкон ведь открыта. Вот он и вошел.
Зачем кому-то к вам лазить? разозлилась на меня воспитательница. Что он там делал?
Он, я опустила глаза и покраснела, он покусал мне одно место.
Какое еще место?! Ты что болтаешь?
Он покусал мне писю
Я не могла понять, что происходит с ее лицом. Оно как будто стало надуваться изнутри, кожа на щеках покраснела. То ли отвращение, то ли смех, я даже не поняла, от чего она давится.
Ты все это придумала! Она смотрела на меня сверху вниз.
Нет! Слезы тут же наполнили мои глаза.
Ты все это сочинила, задумчиво проговорила воспитательница, не обращая внимания на мой протест, только зачем?!
Она не поверила мне. Не поверила вожатая. Не поверила другая воспитательница. Я со слезами на глазах доказывала им, что все это правда, а взрослые женщины в ответ твердили одно и то же: «Ты все выдумала! Нафантазировала. Ты ребенок, поэтому запросто можешь такое сочинить». И я злилась оттого, что они мне не верят. Почему?! Когда другие дети их обманывают на каждом шагу, они охотно развешивают уши. А когда я говорю им правду, не хотят ничего знать? Тогда зачем говорить взрослым правду, зачем все это, зачем???
Измучившись, я попросила одну старшую девочку сходить со мной в туалет. Завела ее в кабинку, сняла трусы и показала укусы. У меня там были огромные синие следы от зубов.
Смотри, я ничего не придумала! торопилась я ее убедить. Скажи им, что я говорю правду!
Я тебе верю, вытаращив глаза на мои чудовищные синяки, сказала она.
Только обязательно расскажи воспитателям!
Она кивнула и тут же пошла рассказывать. Однако то ли не дошла до воспитателей, то ли они не поверили и ей, я не знаю. Но взрослые назвали меня лгуньей в который раз. Я ходила со слезами на глазах до позднего вечера. Уже поняла, что не смогу ничего доказать и никто меня не защитит. А если он снова придет, если этот кошмар продолжится, что еще он со мной может сделать?! Я этого не знала. Но мне было страшно.
Эй, Сонька, выкрикнул старший мальчишка из толпы детдомовских, это у тебя в трусах роются мужики?
Они грохнули диким смехом, схватившись за животы. Потом еще одна группа детей сделала то же самое. И еще. Весь лагерь всего за несколько часов узнал о том, что взрослый мужик снимал с меня трусы и кусал «там». Старшие ребята ходили и говорили только об этом. На них ночное происшествие произвело неизгладимое впечатление. А взрослые вместо того, чтобы помочь, повторяли как попугаи: «Такого не может быть! Ты все придумала! Ты все придумала!» Я пряталась в спальне и с ужасом ждала отбоя вдруг это все повторится?
После того случая я замолчала раз и навсегда. Не разговаривала в том лагере больше ни с кем.
Каждый вечер воспитательница по-прежнему открывала перед отбоем нараспашку балконную дверь. И практически каждую ночь к нам, маленьким девочкам, в спальню залазили местные мужики. Ни воспитатели, ни директор лагеря ничего не хотели об этом знать. Воры появлялись под утро, когда уже начинал брезжить рассвет и все, включая охранников, спали особенно крепко. Я всегда узнавала, когда они приходили, хотя лежала с закрытыми глазами и не могла никого видеть. Мужики залазили через балкон, входили в открытую дверь и прямиком направлялись к шкафам. Чаще всего они пролезали под кроватями, видимо, чтобы их не было видно. И, конечно, я всегда чувствовала, как под моей кроватью кто-то проползал. Ощущала спиной живой горб под своей спиной и покрывалась холодным потом, зажмуриваясь еще сильнее.
После того случая я замолчала раз и навсегда. Не разговаривала в том лагере больше ни с кем.
Каждый вечер воспитательница по-прежнему открывала перед отбоем нараспашку балконную дверь. И практически каждую ночь к нам, маленьким девочкам, в спальню залазили местные мужики. Ни воспитатели, ни директор лагеря ничего не хотели об этом знать. Воры появлялись под утро, когда уже начинал брезжить рассвет и все, включая охранников, спали особенно крепко. Я всегда узнавала, когда они приходили, хотя лежала с закрытыми глазами и не могла никого видеть. Мужики залазили через балкон, входили в открытую дверь и прямиком направлялись к шкафам. Чаще всего они пролезали под кроватями, видимо, чтобы их не было видно. И, конечно, я всегда чувствовала, как под моей кроватью кто-то проползал. Ощущала спиной живой горб под своей спиной и покрывалась холодным потом, зажмуриваясь еще сильнее.
С той поры я окончательно уяснила взрослым нет до меня никакого дела. Только мама переживает за своего ребенка, только мама может по-настоящему защитить. А если ее в жизни нет, маленький человек перед миром взрослых беспомощен. С ним можно вытворять все что угодно.
От страха у меня все сжималось внутри, я чувствовала ужас, абсолютную беззащитность. И притворялась даже не спящей, а мертвой
Они шарили в шкафах дети в лагерях в основном были «домашними» и деньги были с собой, и хорошие вещи, которые можно было продать. Ребенок же не поймет, что его обокрали, подумает, сам виноват потерял. И взрослые ему то же самое скажут. Никто и никогда не будет всерьез разбираться с детьми. Дети у взрослых «сами виноваты» всегда, вот обнаглевшие воры и лазили безнаказанно каждую ночь. Непонятно только, что им нужно было в нашей, сиротской спальне. Денег у нас не было никаких. Одинаковые футболки, шорты, штанишки, за которые никто ничего не даст. Но те-то, кто лез, этого не знали. И так продолжалось из раза в раз, из ночи в ночь. Воспитатели не делали ничего. А мне оставалось обливаться холодным потом, сходить с ума от страха и молчать. Лежать под утро без сил, в изнеможении, и молить незрячего бога: «Скорее бы мои мучения закончилось! Пожалуйста, пусть мамочка меня заберет!»
Глава 17
Италия
Не сразу и не совсем точно, но бог услышал мои молитвы. В конце концов, наступило лето, когда я не поехала в лагерь: меня увезли в Италию.
Оказывается, когда я еще училась в первом классе, мной заинтересовалась одна итальянская семья. У нас в детском доме был такой проект к нам приглашали зимой в гости семьи из Италии, которые хотели усыновить ребенка или просто взять кого-нибудь на лето. Мы знакомились здесь, общались, и потом уже нас везли к ним. Конечно, в проект брали не всех. Выбирали только самых послушных детей, которые «не подведут». И я была в их числе: примерная девочка, хорошая ученица. Своего рода поощрение за послушание возможность провести лето за границей. Кстати, когда я уже выросла, то стала думать, что все это странно: личные отношения детей с сотрудниками детского дома не поощрялись, русских усыновителей в детдом не приглашали, их не было тогда и в помине, а для иностранцев наши двери оказались открыты всегда.
И вот итальянцы приехали. Среди них была и моя будущая летняя «мама». Внешне она показалась мне очень приятной полненькая такая, невысокая, много улыбается. Единственное, что немного насторожило, все эти итальянцы были безумно шумными, галдели, как птицы. Я и не представляла себе, что взрослые люди могут так шуметь. Их было всего четырнадцать человек, а впечатление складывалось, что сто с лишним. Зато они привезли кучу гостинцев и кучу одежды нам в подарок! Моя открыла чемодан, достала вещи и говорит: «Это тебе. И это тебе. Вот это тоже тебе». Это было так круто! Я сама в то время ничего по-итальянски не понимала, но мне Юля переводила, которая до этого уже жила в их семье. Одежда, сладости, подарки, все целиком достались мне: в школьном отделении у нас ничего не забирали. Одна только Людмила Ивановна, учительница, была исключением.