А как я предупрежу? Как такое вообще можно сказать? Неужели взрослые сами не понимают, что это стыдно. Что мой дурацкий энурез меня постоянно позорит. Я могла бы тихонько, на ушко, сказать одной только Ванде, но я ведь по-итальянски не могу. Дениса надо было предупредить? Или Таню? Но это же невозможно себе представить! Странно, что и на этот раз руководители группы новым родителям ничего не сказали, хотя прекрасно все знали обо мне. Татьяна Сергеевна спала со мной в одной постели. Почему она не предупредила Ванду сама, ну почему?! И теперь все начнется с самого начала.
Ты что, не могла заранее сказать?! снова спросила Ванда, подтягивая на лоб и вторую бровь.
Я стою молчу. Краснею. А Таня еще переводит, как будто я и так не понимаю, о чем речь.
Я стеснялась, едва слышно прошептала я, поэтому и не могла сказать.
Таня перевела Ванде мои слова. И она вот чудо! сразу же успокоилась, даже брови встали на место, а лоб разгладился. Она улыбнулась мне:
Не расстраивайся. Я ушам своим не могла поверить: Ванда не ругала меня, не кричала, а, наоборот, утешала: Решим этот вопрос. Зайди вечером ко мне в комнату, хорошо?
С того дня я каждый вечер перед сном приходила к Ванде, и она надевала мне памперс. А потом всегда искренне радовалась утром, если я просыпалась сухой.
Ооооо, Соня, ты сухая! Молодчинка!
Ее лицо озарялось счастливой улыбкой. Она обнимала меня и хвалила, а я неумело прижималась к ее груди щекой и думала, неужели ей это действительно важно? Неужели не все равно, сухая я или нет? Разве кому-то во всем мире есть до этого дело? Для меня это был настоящий шок.
Мне понравились Ванда и Марко. Они спокойно реагировали на проделки детей, не орали, а старались понять, почему так вышло. Давали нам столько ответственности и свободы, сколько мы сами могли на себя взять. Никто в доме не стоял целыми днями над моей душой, и никто не запирал на ночь в темной спальне. Они чувствовали не только меня, но каждого ребенка, понимали, что может радовать, а что огорчать. И мне было с ними по-настоящему хорошо. Много детей, шум, суета. Привычная обстановка.
Жили мы в трехэтажном доме. На первом этаже был их собственный магазин. На третьем спальни. А на втором комнаты бабушки и дедушки, а еще столовая, в которой мы все собирались за обедом. Ванда и Марко не только управляли магазином, но и сами стояли в нем за прилавком. Хотя продавщицы у них тоже были добренькие такие веселые тетеньки, которые все время угощали меня конфетами. Я быстро выучила, в какое время привозят товар, и всегда к этому часу была тут как тут. Знала будут фасовать конфеты. Втайне от Ванды она мне много сладкого не разрешала, говорила, что зубы будут болеть, они отсыпали мне пригоршнями сладости.
Жили мы в трехэтажном доме. На первом этаже был их собственный магазин. На третьем спальни. А на втором комнаты бабушки и дедушки, а еще столовая, в которой мы все собирались за обедом. Ванда и Марко не только управляли магазином, но и сами стояли в нем за прилавком. Хотя продавщицы у них тоже были добренькие такие веселые тетеньки, которые все время угощали меня конфетами. Я быстро выучила, в какое время привозят товар, и всегда к этому часу была тут как тут. Знала будут фасовать конфеты. Втайне от Ванды она мне много сладкого не разрешала, говорила, что зубы будут болеть, они отсыпали мне пригоршнями сладости.
Грацие!
Я, счастливая, убегала с добычей. Уже тогда понимала итальянскую речь, знала почти все слова, только сама говорить стеснялась. А еще тем летом я научилась кататься на велосипеде. Первый раз в жизни села на велосипед в семье Ванды и Марко и практически не слезала с него до тех пор, пока не смогла ездить сама. Никто меня не держал, не бегал за мной, как показывают в фильмах: родители были заняты в магазине, у детей находились свои дела. Я училась одна.
Можно покататься? спросила я жестами, когда в первый раз увидела во дворе велосипед.
А ты умеешь? забеспокоилась Ванда.
Я уверенно кивнула и пошла осваивать непростую науку. Старательно держала равновесие, крутила педали, падала, разбивала колени, снова садилась в седло и опять пыталась кататься. Даже не заплакала ни разу. Упала, встала, пошла к Ванде лечить раны и снова на велосипед. Она мазала мне коленки какой-то местной зеленкой, дула на них, и раны быстро затягивались корочкой, а я снова раздирала об асфальт только-только затянувшиеся болячки. Ванда расстраивалась, но не ругала видимо, понимала, что для меня это важно: я поставила цель и уже не откажусь от нее. В итоге всех этих упражнений с велосипедом я просто не могла сгибать ноги колени превратились в сплошную незаживающую болячку, и тогда Марко носил меня на руках на третий этаж.
Когда он в первый раз взял меня на руки, я просто обалдела оказывается, это так здорово! Я плыла высоко над полом, а он бережно нес меня вверх по лестнице. Сумасшедшее чувство. Может, я и падала потом уже только для того, чтобы колени не заживали? Чтобы Ванда дула на них, а Марко брал меня на руки? Я не знаю.
Конечно, я понимала, что не смогу остаться надолго в этой большой дружной семье, не смогу проводить с ними каждое лето. У них было четверо своих детей. Была Таня. И даже Денис. Зачем еще я? Они мне нравились, но все равно я чувствовала себя лишней в их доме. Там и без меня всем было хорошо.
По выходным мы часто все вместе ходили на городские праздники их в Чиканье было великое множество. На улицах накрывали огромные столы, готовили пиццу, пасту. Все знали друг друга в этом маленьком городке, все здоровались. И я тоже быстро начала узнавать людей в лицо и каждому при встрече кивала.
Чаще других на этих уличных гуляниях я сталкивалась почему-то с одной семьей мама, папа и маленький сын, ему было года четыре. Невысокая женщина с темными волосами, собранными в хвост, вертлявый мальчишка с темно-русой макушкой и худой высокий, как жердь, мужчина. Они показались мне добрыми людьми, и мне хотелось делать для них что-то приятное. Был в моих действиях расчет или нет, я не знаю. Я точно не думала об этом. Но если выигрывала какую-нибудь игрушку в лотерее, то шла и дарила ее мальчику. Если мне давали дома монетку пару евро я на нее покупала какую-нибудь ерунду и тоже несла им в подарок. Они удивлялись, почему я это делаю. А я ничего не могла объяснить, не понимала сама.
На последнем перед отъездом празднике мы были вместе с Ольгой, нашей сопровождающей, и снова встретили эту семью. Поздоровались.
А кто это такие? спросила меня Ольга шепотом, когда мы отошли.
Не знаю, пожала плечами я, просто встречаю их здесь каждый раз.
Вы уже общались с ними?
Не особо, я растерянно улыбнулась, мне нравится что-нибудь им дарить.
А ты не хочешь к ним в семью? вдруг спохватилась Ольга.
Не знаю.
Ну, ты бы хотела попробовать?
Да
И Ольга вдруг схватила меня за руку, вернулась к ним и заговорила:
У нас есть очень интересный проект. Она долго объясняла им, что к чему, описывала все прелести доброго дела, а потом прямолинейно спросила: Не хотите на следующий год, на лето, взять к себе девочку?
Они что-то ответили. Она опять их о чем-то спросила. А потом еще долго рассказывала о сиротах, о детских домах в России. Мне давно стало скучно я в принципе никогда не слушала взрослых разговоров, даже если они решали мою судьбу: все равно же от меня ничего не зависит. И только потом, когда мы снова остались наедине, Ольга спросила: «Так ты поедешь к ним в семью на следующий год? Они пригласили!» И я ответила: «Да, поеду».
Они что-то ответили. Она опять их о чем-то спросила. А потом еще долго рассказывала о сиротах, о детских домах в России. Мне давно стало скучно я в принципе никогда не слушала взрослых разговоров, даже если они решали мою судьбу: все равно же от меня ничего не зависит. И только потом, когда мы снова остались наедине, Ольга спросила: «Так ты поедешь к ним в семью на следующий год? Они пригласили!» И я ответила: «Да, поеду».
В Москву я улетала спокойно. Не было сожалений или огромного желания остаться. Я понимала, что это невозможно и надо возвращаться в детский дом. Какой смысл мечтать? Я ничего не решаю. Собрала чемодан, и завтра машина отвезет меня в аэропорт. Какие здесь могут быть вопросы?
После того лета я еще долго писала Марко и Ванде наивные детские письма, уже сама толком не помню о чем. Мне хотелось что-нибудь подарить им в благодарность за доброту, но ничего ценного у меня не было. И постепенно я перестала писать стало стыдно. А они несколько раз присылали мне через Дениса подарки тот самый большой рюкзак с красивыми тетрадками и ежедневниками, которые Людмила Ивановна у меня отобрала. А потом еще пятьдесят евро, на которые с помощью воспитательницы я купила себе часы. Очень долго носила их.
Марко и Ванду я не забыла до сих пор. Всегда с теплом вспоминаю их гостеприимство и открытость. Благодаря этим людям я поняла, что значит дом и семья. И начала мечтать о собственном будущем.
Глава 19
Фальшивка
На следующее лето никто из нашего детского дома не поехал в Италию были какие-то проблемы с проектом. Наверное, не нашли на него денег, я не знаю. Всех нас, детдомовских «итальянцев», в последний момент собрали и, ничего не объяснив, отправили в летний лагерь. А через два года про ту семью, где были мама, папа и маленький мальчик, я уже и думать забыла. Да и на Италию не рассчитывала за два года где-то провинилась, кого-то не послушалась, к тому же никогда не выступала на сцене, а в Италию ездили в основном те, кто хорошо танцевал, пел и вообще мог себя преподнести. Я не могла. Только хорошо училась, и все. Но в итоге оказалось, что и этого достаточно. После четвертого класса я во второй раз поехала на лето в Италию.
Из аэропорта нас привезли в тот же самый социальный центр. Еще из окна автобуса я стала махать какой-то смутно знакомой женщине она встречала нас вместе с остальными. И, оказалось, угадала! Это была она, Даниела. Не без труда, но я вспомнила, что отца семейства звали Анджело, а их мальчишку Джакомо.
И практически на выходе из автобуса началась новая череда нервных срывов. Меня сразу выдернули из группы, не дали даже нормально попрощаться, посадили в машину и повезли. Я в слезы. Они нервничать. Зато на этот раз люди были лучше осведомлены: мы поехали куда-то в горы за клеенкой в мою кровать. И на серпантине меня страшно укачало. Пока ехали к дому, я продолжала плакать: чуть-чуть успокоюсь, а потом раз и опять нахлынет. Я видела по выражению лица женщины, что ее это страшно бесит. Она не понимала, почему я реву вместо того, чтобы радоваться. Они два года ждали меня. Кучу сил потратили, бумаги нужные сделали, деньги заплатили за то, чтобы я могла прилететь. А я вместо того, чтобы улыбаться им от счастья и благодарности, слезы лью. Все как в кошмарном сне начиналось сначала