Домашнюю работу показать ей нельзя, потому что я для нее как будто больше не существую. Подойти к ней нельзя. Мало того! Она настроила всех детей в группе против меня и запретила им со мной разговаривать. Я стала изгоем. Молчала все время и сидела одна. Плакала целыми днями. Сама у себя проверяла уроки, сама себе ставила галочки русский сделала, математику сделала, окружающий мир сделала. Мне было очень обидно. Из-за такого пустяка меня так сурово наказали! В который раз я убедилась в том, что у меня в детском доме нет и не может быть друзей.
Я свято верю, что дети дружат только тогда, когда их учат этому взрослые. Когда объясняют и показывают на личном примере, как надо поддерживать друг друга, как в трудные минуты помогать.
А что было у нас в детдоме?! Людмила Дмитриевна сама устроила эту травлю, руководила ею и намеренно держала меня в изоляции. Я страдала, но старалась быть хорошей изо всех сил: прекрасно себя вела, не получила ни единого замечания за целую неделю. И она наконец сдалась.
Все, можешь со мной общаться, милостиво разрешила она через неделю, ты исправилась!
Я не стала ничего ей доказывать. Не сказала: «А вот вы не исправились!», хотя именно это крутилось у меня в голове. Просто поблагодарила и пошла по своим делам. Но это только внешне казалось, что я в порядке. Внутри чувствовала себя совершенно разбитой, практически мертвой от усталости и нервного напряжения. Неделя игнорирования и слез забрала остатки сил, которых и так не было после тяжелой болезни. Я еле передвигала ноги. И уж точно не смогла бы вытерпеть еще хотя бы несколько дней эту Людмилу Дмитриевну рядом с собой. Я хотела избавиться от них от всех! От злых людей, от глупых детей, от мерзких детдомовских стен никого и ничего не желала здесь больше видеть. Замкнутый круг системы давил со всех сторон и не давал дышать. При этом я не хочу сказать, что люди у нас в детском доме были плохими та же Людмила Дмитриевна, например, по-своему заботилась о нас, выхаживала меня в зимних лагерях, где я все время болела. За это я ей благодарна.
Но что-то странное происходило со взрослыми людьми в детском доме многие из них словно забывали, что человек должен управлять своими эмоциями. Срывались из-за пустяков. От этого нам, детям, становилось совсем невыносимо.
Отправьте меня в санаторий, пожалуйста? попросила я Любовь Алексеевну.
Хорошо, постараюсь что-нибудь сделать.
Вопрос решился. Любовь Алексеевна договорилась с санаторием, который был недалеко от нашего детского дома, и оформила мне путевку. Я приехала туда. Посмотрела на это учреждение, и у меня чуть истерика не случилась: то же здание, та же планировка, даже стены один в один! Все отличие только в том, что у нас во дворе футбольное поле, а у них на том же месте горка. «Проходи в столовую, это направо», говорят мне, а я отвечаю: «Спасибо, знаю». У меня тут же отобрали средства гигиены шампунь, гель, оставили только зубную щетку, пасту и расческу. Вещи тоже забрали и положили их на полку в подвал. Не знаю, почему нельзя было держать одежду в тумбочке или в шкафу. Но, если требовалось переодеться, приходилось идти в подвал. А двери внутри здания были без ручек. Взрослые врачи, медсестры, остальной персонал носили с собой ложки, и этими ложками, засунув их в отверстия для ручек, открывали двери. Дети самостоятельно вообще никуда не могли попасть ни в палату, ни в туалет, нам специальных ложек-открывашек не выдавали.
Зато класс в этом санатории шли занятия, как в школе, принял меня хорошо. Там были сплошь мальчишки. Сначала никто даже не понял, что я из детского дома, и это было классно пожить хотя бы немного обычным ребенком. Но счастье длилось недолго. В один прекрасный день у меня в ручке закончилась паста, стало нечем писать. Я подошла тихонько к учительнице на уроке.
Простите, у меня ручка закончилась, стараюсь говорить тихо, чтобы никто не слышал.
Пусть мама новую привезет, отвечает она в полный голос.
У меня мамы нет, шепчу еще тише в надежде, что она все поймет.
Как?! Ты из детского дома?! кричит она на весь класс.
Я стала красная как рак. Стою и думаю: «Блин. Зачем только я вообще к тебе подошла?» Потом она достала из стола ручку, тетрадку, протянула мне.
На, возьми, деточка.
Вот к чему весь этот спектакль? Странные эти взрослые.
Спасибо.
В санатории я дорвалась до своей давней мечты подписывала тетрадки именем и фамилией, а не номером. И там же узнала, что не такая уж я тупая, как говорила наша учительница в детском доме, Людмила Ивановна. Она любила весь класс отчитывать: «Вы все тупые. Пойдете учиться в ПТУ. И тебя, Третий, тоже касается, чего улыбаешься? Программа для умственно отсталых детей по тебе плачет». Я ей верила. То, что говорят ребенку взрослые люди, истина. Мне же не с чем было сравнить свои знания. А в санатории я поняла, что знаю программу не хуже, а лучше других! Я не идиотка, не умственно отсталая и в ПТУ не пойду. В детском доме от скуки постоянно сидела за учебниками. Уходила в них с головой мне это было интереснее, чем участвовать в каких-то глупых мероприятиях или творить ерунду вместе с другими детьми. И вот в санатории меня захваливали: «Ты такая молодец, у тебя все так стройно в голове, очень хорошо объясняешь, все понимаешь». И я сидела думала: «Наверное, да, я не такая тупая». Пока другие дети делали одно упражнение, я успевала десять. Учительница стала приносить мне дополнительные книжки по математике, а я и рада. Четверть закончила прекрасно, всего с одной четверкой. А еще я там, наконец, поняла, что можно побыть ребенком. Осмелела, потому что никто на нас не кричал, не ругал. И я играла пряталась под кроватями, бегала, шалила.
Я бы тебя удочерила, сказала мне однажды учительница.
Не надо так говорить, быстро прервала я ее.
Мне часто приходилось такое слышать люди рассказывали мне, какая я хорошая, и при этом объясняли, почему не могут меня удочерить. Я не хотела всех этих разговоров. Тем более после Италии, где я убедилась, что мне все равно нельзя ни в какую семью.
Да, смутилась она, я не первая?
Не в этом дело.
Ну да. Ну да, постаралась сгладить неловкость она. У вас же детский дом хороший. Замечательный! Вон как одевают вас. Все там есть.
Да, у нас хорошо
А потом привольная жизнь закончилась. Я вернулась из санатория в детский дом. Пришла в свой класс, подошла к учительнице, такая гордая, у меня же все пятерки в тетрадках!
Давай сюда свои работы, проворчала она сквозь зубы.
Я отдала Людмиле Ивановне тетради, а сама пошла дальше по своим делам. И, пока я ходила, она все пятерки в моих тетрадях из санатория исправила на тройки! Я там не очень аккуратно писала на уроках математики, не всегда цифры оказывались внутри клеточек торопилась, хотела успеть больше. А она взяла, и из-за этого перечеркала все красной ручкой. Я потом сидела несколько дней и переписывала в слезах и соплях все тетрадки. Старалась в клеточки попадать. Только после этого она мне выставила оценки за четверть. По математике пятерку. Там и правда все было правильно! А по некоторым другим предметам пятерки за четверть исправила на четверки. Вот зачем она это сделала? Я не знаю. Может, чтобы я не радовалась и не задирала нос. Хотя ни то ни другое мне как-то в голову не приходило.
Сейчас вспоминаю, что каждый раз после таких ситуаций мне хотелось сбежать из детского дома навсегда. О побеге я думала постоянно, только понимала, что деваться мне некуда.
Поэтому снова и снова подходила к Любови Алексеевне и просила отправить меня в санаторий. Только в любой другой тот, с ложками вместо дверных ручек очень уж напоминал детский дом. И она, спасибо ей огромное, стала делать мне путевки в Красную Пахру, кардиоревматологический санаторий. По этой части у меня проблем вроде не было, но Любовь Алексеевна что-то приписывала, и меня брали. Вот там было круто, я даже уезжать не хотела! Здание интересное, деревянное ничего общего с детским домом. В нем слышен был каждый скрип, каждое движение. И тоже поначалу никто не знал, что я из детского дома, опять пожила немного как обычный «домашний» ребенок. Выяснилось все только в родительский день, когда ко всем приехали мамы-папы, а ко мне нет. Тогда меня все стали угощать, а я собирала гостинцы в пакет и потом привозила его в детский дом там за пару минут все съедалось. И вот в этом санатории у меня завелись хорошие приятели, мы с ними стали договариваться, на какую четверть в следующий раз приезжать, чтобы опять оказаться вместе. Причем подстраивались они все под меня знали, что мне сложнее в детском доме договориться, а им достаточно просто родителей попросить, и те оформят что нужно. Там я побывала раз пять.
Сейчас вспоминаю, что каждый раз после таких ситуаций мне хотелось сбежать из детского дома навсегда. О побеге я думала постоянно, только понимала, что деваться мне некуда.
Поэтому снова и снова подходила к Любови Алексеевне и просила отправить меня в санаторий. Только в любой другой тот, с ложками вместо дверных ручек очень уж напоминал детский дом. И она, спасибо ей огромное, стала делать мне путевки в Красную Пахру, кардиоревматологический санаторий. По этой части у меня проблем вроде не было, но Любовь Алексеевна что-то приписывала, и меня брали. Вот там было круто, я даже уезжать не хотела! Здание интересное, деревянное ничего общего с детским домом. В нем слышен был каждый скрип, каждое движение. И тоже поначалу никто не знал, что я из детского дома, опять пожила немного как обычный «домашний» ребенок. Выяснилось все только в родительский день, когда ко всем приехали мамы-папы, а ко мне нет. Тогда меня все стали угощать, а я собирала гостинцы в пакет и потом привозила его в детский дом там за пару минут все съедалось. И вот в этом санатории у меня завелись хорошие приятели, мы с ними стали договариваться, на какую четверть в следующий раз приезжать, чтобы опять оказаться вместе. Причем подстраивались они все под меня знали, что мне сложнее в детском доме договориться, а им достаточно просто родителей попросить, и те оформят что нужно. Там я побывала раз пять.
Без этих «побегов» из детдомовской жизни где все о тебе все знают, где любая сплетня разносится за пять минут и варишься в котле одних и тех же людей я бы не выдержала, сошла с ума. У других детей были свои отдушины: они ходили в гости к родственникам по выходным, иногда уезжали к бабушкам-дедушкам на лето, иногда просто сбегали и бродяжничали, пока их не ловили и не возвращали назад. У меня не было никого. Нарушать порядок я не умела. Поэтому искала спасения в больницах и санаториях: все лучше, чем детский дом.
Глава 21
Имя
Когда мне исполнилось двенадцать лет, нас снова отправили в летний лагерь, он тоже был на море, но назывался «Горный». Как обычно, никого ни о чем не спрашивали и не предупреждали, вывезли, и все. Хочешь не хочешь, а едешь куда сказали. Место это было очень странное: с одной стороны горы, с другой пустырь, и прямо посреди лагеря течет речка-вонючка, которая делит его на две половины. С одной стороны наш корпус длинный одноэтажный барак, куда уместился весь наш детдом, а с другой столовая и другие постройки. Дорога в столовую лежала, конечно, через речушку. И вонял этот водоем по-настоящему отвратительно пока его перейдешь, весь аппетит пропадает.