В том лагере, кстати, я первый раз в жизни резала хлеб. Меня позвала воспитательница и говорит: «Нас сто человек, давай на всех резать хлеб. Ты умеешь?» Я пожала плечами и сказала: «Давайте». Взяла в руки нож. Стала этот несчастный хлеб пилить как могла. Куски получались кривыми, срезы волнами. Меня же никто этому не учил, я не видела, как правильно надо делать. Воспитательница потом пришла, посмотрела на результаты моего труда и от души посмеялась, зато показала, как надо. А старшие девочки в это время чуть поодаль резали лук, и я не понимала, почему они сидят и все как одна льют слезы.
А почему они плачут? спрашиваю я воспитательницу.
И она опять давай смеяться, не может остановиться. Ржет надо мной, и все, ничего не объясняет.
Птичку им жалко, с трудом выдавливает сквозь смех.
Я смотрю, никакой птички даже в помине нет.
Нет, ну серьеееезно?
Подрастешь узнаешь! резюмировала она.
Мне до сих пор сложно понять, почему взрослые никогда ничего нам не объясняли. Неужели так трудно было рассказать о самых простых вещах, которые ребенок в семье знает с двух лет? «Птичку жалко» и думай что хочешь. Я не знаю, как в детском доме научить ребят бытовым навыкам. Но хотя бы по-человечески отвечать на вопросы можно? Не отшучиваться. Не отмахиваться. Так я и жила в неведении, пока сама не начала резать лук, а это было уже гораздо позже, после выпуска. И каждое действие, над которым ребенок из семьи даже не задумывается, делает на автомате, мне лично давалось с большим трудом.
В лагере я с первого дня просыпалась с рассветом и, пока все спали, шла будто бы в туалет. Он находился на улице домик такой деревянный с дыркой в полу. На самом деле я хотела посмотреть на павлинов ранним утром они свободно разгуливали по территории. Яркие такие, красивые. Днем где-то прятались от детей, чтобы им хвосты не повыдирали, зато на рассвете можно было на них полюбоваться. И вот я замирала с открытым ртом, разглядывала каждое перышко. Однажды в такое утро за мной незаметно увязалась воспитательница Ольга Александровна она спала в предбаннике перед нашей комнатой и следила за тем, чтобы я не писалась в кровать, а вставала в туалет.
В лагере я с первого дня просыпалась с рассветом и, пока все спали, шла будто бы в туалет. Он находился на улице домик такой деревянный с дыркой в полу. На самом деле я хотела посмотреть на павлинов ранним утром они свободно разгуливали по территории. Яркие такие, красивые. Днем где-то прятались от детей, чтобы им хвосты не повыдирали, зато на рассвете можно было на них полюбоваться. И вот я замирала с открытым ртом, разглядывала каждое перышко. Однажды в такое утро за мной незаметно увязалась воспитательница Ольга Александровна она спала в предбаннике перед нашей комнатой и следила за тем, чтобы я не писалась в кровать, а вставала в туалет.
Сания Ринатовна!
Я вздрогнула и обернулась. На меня, хитро улыбаясь, смотрели озорные карие глаза воспитательницы. Я сначала даже не поняла и не расслышала, что она сказала.
Санияяя Ринатовнаааа!
Я огляделась. Вокруг не было никого, к кому она могла обращаться, только я и она. И Ольга Александровна смотрела прямо на меня. Только почему она дразнится, говорит какую-то ерунду?!
Я Соня, возмутилась я.
Нет, не правда, Ольга Александровна продолжала смотреть на меня и улыбаться, ты Сания Ринатовна.
Откуда вы взяли это имя?
Я ничего не могла понять в незнакомом сочетании звуков. Таких странных, сильных и нездешних.
Это твое настоящее имя, наконец объяснила она, у тебя в документах так написано.
Блииин, в каких?!
Я чувствовала себя последней дурой. Как это так? Как человек может не знать собственного имени? Меня зовут Соня, что вообще эта сумасшедшая тетенька несет?! Она с самого начала показалась мне странной шутит постоянно, ведет себя не как взрослая. А теперь вот еще и это.
Пойдем покажу! Она ничуть не смутилась.
Повела меня в корпус, открыла шкаф, достала папку и показала мои документы. Впервые в жизни я увидела свое свидетельство о рождении. В нем черным по белому было написано «Испергенова Сания Ринатовна». Я стояла смотрела на бумаги и не могла поверить в происходящее. Почему?! Почему мне раньше никто об этом не сказал?! Почему только в двенадцать лет от практически незнакомого человека я узнаю такие вещи?!
Вот и будешь теперь Сания Ринатовна, веселилась Ольга Александровна, не обращая внимания на мое состояние. А я готова была провалиться сквозь землю.
Мне не понравилось новое, в смысле настоящее, имя. Откуда оно только взялось на мою голову? Это надо было додуматься так ребенка назвать. За что мне еще и это?! Я с шести лет была Соней, везде и для всех. Даже понятия не имела о том, что на свете существует такое имя Сания. А теперь выясняется, что я Сания?
Это был шок. Я словно в одно мгновение потеряла себя прежнюю, а замены пока не нашла. Стояла и думала: «Как же так? Как же так???»
Сания Ринатовна! Сания Ринатовна!
Новое имя звучало в ушах как набат. Я ходила с его гулом в голове целыми днями. А Ольга Александровна словно не замечала моего состояния мучила меня, дразнилась. Подкрадется сзади и шепчет на ухо:
Сания Ринатовна!
Для меня это было издевательством.
Хватит так меня называть!!!
Не хватит! улыбалась она. Ты Сания Ринатов-на. Сания.
Господи, ну что вы меня обзываете? Хватит! Меня не так зовут. Меня зовут Соня. Не называйте меня чужим именем!
Это твое имя, Сания Ринатовна. Только так и буду тебя называть.
Все три недели, что длилась смена, она как будто специально злила меня: «Сания Ринатовна, Сания Ринатовна». А я бесилась и думала: «Ну почему? За что мне это все?! Господи, убери куда-нибудь эту чокнутую тетку от меня!»
Почему она так тебя зовет? спрашивали ребята.
Не знаю, отмахивалась я, потому что она сумасшедшая!
Аааа, ну да, с этим, к счастью, все соглашались.
То ли из-за глупых шуток Ольги Александровны, то ли по другой причине, но тогда своего имени я так и не приняла. Даже слышать не хотела ни о какой Сании, отзывалась только на Соню. А потом, в четырнадцать лет, мне дали паспорт, и вот тут-то на мое настоящее имя, наконец, обратил внимание социальный отдел детского дома. Они спохватились, переписали все мои документы, в которых я раньше значилась как Соня. И с этого момента в официальных бумагах я стала Санией. Но и это не примирило меня со странным именем, данным мне при рождении. Я боялась его. Не знала, как к нему относиться надо ли стыдиться, надо ли скрывать? Не чувствовала себя в тот период безвременья ни Соней, ни Санией. Словно снова стала никем. Как в доме ребенка. Это было ужасно!
А в конце девятого класса Людмила Михайловна, преподаватель ИЗО, та самая, которая заставляла меня смывать с руки родимые пятна, заполняла наши аттестаты. Эту работу всегда поручали ей, потому что у нее был красивый почерк. И тогда она узнала, как меня на самом деле зовут. Когда я вошла в очередной раз к ней в кабинет, она припечатала меня с порога:
Здравствуй, Сания!
Я поднимаю на нее глаза. И вижу, что у нее аж щеки покраснели от ярости.
Почему вы так официально?
И тут она как начнет возмущаться! Ее словно прорвало.
Какой дурак, кричала она, мог такое прекрасное имя заменить на какую-то Соню? На эту плоскую, ни о чем не говорящую Соню? Дурацкую Соню без характера и без красок! Сания это сильно, это мощно! Запомни это!
Она сверкала глазами, размахивала руками, бушевала так, что мне даже сделалась неловко. Я стояла, опустив глаза, и слушала ее. И благодаря ее злости на «дураков», исковеркавших мое прекрасное имя, благодаря ее искренним чувствам я начала испытывать какое-то странное удовольствие. Как будто мне досталось по наследству сокровище, с которым я по глупости своей не умела обращаться. Никто этому не научил. Я подумала о своей маме это же она назвала меня так, подарила красивое имя, которое у меня потом отняли. Я все еще не хотела, чтобы меня называли Санией, мне это было непривычно, но Людмила Михайловна так яростно защищала мое имя, что я испытала за него гордость.
Ты Сания! Запомни. Она вскинула к потолку подбородок.
Хорошо, кивнула я и робко повторила за ней: Я Сания.
Произнося эти слова, я перестала смотреть в пол. И почувствовала, как внутри меня что-то меняется: рождается уверенность, радость. Так и вышла из ее кабинета с гордо поднятой головой. Так и шла по корпусу, повторяя слова, в которых мне слышалась самая настоящая магия: «Я Сания. Я Сания».
Повзрослев, я всей душой полюбила свое имя. Оно красивое и подходит мне. Оно тот дар, который оставила мне мама в момент моего появления на свет. В своем имени я чувствую ее любовь. Может, кому-то покажется, что этого слишком мало, но ничего другого у меня просто нет. И я ощущаю свое имя как огромное важное наследство: знание о себе и принятие себя.
Глава 22
ЛТО
После того «Горного» лагеря в Крыму нам предстоял переезд на другую базу. Так было всегда одна смена в одном месте, другая в другом. Не знаю, какой в этом был смысл, но, видимо, так распределялся по разным детским оздоровительным лагерям государственный бюджет. А вместе с ним и мы государственные дети. Ребят постарше, старшеклассников, после первый смены отдыха ждал ЛТО[1]. Нас всех, кто младше седьмого класса, должны были перевезти в новый детский лагерь.
И вот день X настал. Нас погрузили в автобусы и повезли. Руководила процессом наша «любимая» Райка заместитель директора детского дома Раиса Ивановна. Она всегда на первую смену прилетала в Крым. И вот мы остановились в первом пункте назначения, у детского лагеря. Шофер говорит: «Пятые-шестые классы выходят!» Я, Олеська, Сашка мы втроем были из пятого класса вышли на улицу. Парни постарше тем временем сидели в соседней маршрутке. И тут Раиса Ивановна к нам как подскочит, как заорет: «Куда это вы пошли?! А ну, обратно в машину!» Мы, три девочки, стоим перепуганные, глаза по пять рублей. Не понимаем, куда нас дальше собираются везти. Но уже чувствуем, что беда. Раиса Ивановна тем временем вызвала из второго автобуса трех старших парней и отправила их в детский лагерь, а нас загнала обратно в автобус и объявила: «Вы едете в ЛТО».
И тут мы от страха чуть в штаны не наделали. Безо всякого преувеличения. Мы все уже знали, что такое дедовщина, и боялись ее до смерти. В «Горном лагере» я понимала, что нас не трогают только потому, что вокруг есть другие, «домашние» дети, чужие люди, не только «свои», детдомовские. Но и там уже случались разные тревожные моменты если кто-то что-то крал, воспитатели поручали разобраться в этом старшим ребятам. Вора с подачи самих педагогов закрывали в комнате со «старшаками» и без посторонних глаз избивали. Такими были правила жизни. Внутренний закон. И больше всего меня бесило то, что его поддерживали все сотрудники без исключения. Они прекрасно знали, что происходит, и сами насаждали этот порядок. Но в детском лагере еще можно было как-то избежать печальной участи хотя бы стараться все время быть на виду у других отдыхающих и чужих вожатых. А в ЛТО нас уж точно никто не защитит. Мы это прекрасно понимали.