То лето в ЛТО я запомнила на всю жизнь. Пахала как проклятая, стараясь вырабатывать норму, хотя поначалу для меня это было слишком трудно. Но я поняла, что должна любой ценой добиться уважения к себе, должна сделать так, чтобы меня не смели трогать никто и никогда. Эта установка осталась у меня в голове навсегда. Я поняла, что такое труд. А еще благодаря ЛТО узнала, что значат деньги. Там были специальные дни, когда нам выдавали зарплату. И на следующее утро всех везли в город, чтобы тратить эти деньги. Давали время например, с десяти до трех. И все расходились, кто куда, причем воспитатели разбегались первыми. А я оставалась одна. Стояла у фонаря в Севастополе, около которого нас высадили, и понимала, что лучше мне далеко от этого места не уходить, иначе потеряюсь. У меня вообще всегда было плохо с ориентированием на местности, я не запоминала окрестностей, не могла находить дорогу. И вот в тот раз я пять часов подряд ходила вокруг этого фонаря, потому что боялась потеряться. Только в следующий выезд в город немного осмелела, стала ходить вдоль набережной туда-сюда. Рассудила, что вдоль моря одна дорога и теряться тут негде. Когда все собирались в автобусе я вздыхала с облегчением, начинались расспросы, кто что купил.
Соня, а ты что себе купила? поинтересовалась воспитательница.
Ничего.
Почему?!
Так получилось
И я ходила потом, прятала деньги, чтобы их не своровали. Воровство у нас в детском доме было всегда, поэтому сохранить свои собственные деньги оказывалось сверхзадачей. Я везде таскала их с собой, клала в карман одежды, а одежду в сумку, с которой не расставалась. Конечно, это были копейки, но меня они наполняли гордостью. Я не тратилась, как другие дети, на чипсы, газировку и прочую ерунду, я с самого начала решила копить. Когда приехала в детский дом, отдала все заработанное на хранение воспитателю и стала мечтать о своем будущем. О том времени, когда я, наконец, выйду на свободу из детского дома и начну жить.
Глава 23
Труд
Следующие шесть лет своей жизни каждое лето я ездила только в ЛТО. Казарма, в которой мы жили в первые годы, постепенно развалилась. Нам сказали, что там уже нельзя размещать детей, и стали возить нас в другой трудовой лагерь, еще ближе к Севастополю.
Единственная из всего детского дома была в летнем трудовом лагере семь раз подряд: такого ни с кем еще не случалось, потому что брали в ЛТО только с четырнадцати лет. И максимум у ребят получалось по четыре-пять лет трудовой практики. Я одна стала исключением. Конечно, это был не мой осознанный выбор нас ни о чем не спрашивали, заранее не предупреждали: всех сажали в поезд и везли. Но в отличие от остальных я хотела работать. Все годы пахала как лошадь, и собирала по две и по три нормы уже не из-за страха наказания, а ради зарплаты. Мне нужны были деньги, и я стремилась зарабатывать.
Благодаря жизни в итальянских семьях я поняла, что, когда выйду в восемнадцать лет, мне нужно будет очень много всего. Никто же не даст с собой из детского дома посуду, постельное белье, вилки, ложки и всю остальную утварь. Я откладывала каждую копейку все семь лет и заработанное, и те карманные, которые были положены нам в детском доме, и отдавала их воспитателям на хранение. Иногда просила их что-то мне купить. Говорила, например: «Купите мне, пожалуйста, постельное белье. А то я не знаю, какое хорошее, какой ходовой размер. Только мне голубого цвета!» Воспитательница ехала, покупала и привозила два комплекта одно голубое, одно персиковое, ей казалось, что так будет лучше. И я расстраивалась: «Блиин, персиковое-то зачем?» Жалела, что она потратила мои деньги на то, что мне было не нужно. Так этот персиковый комплект у меня и лежал несколько лет, а потом я подарила его подруге. Но все равно воспитатели очень помогали, спасибо им за это.
С двенадцати лет я уже совсем не жила настоящим. Дни пролетали мимо, не запоминаясь. Я терпела и, стиснув зубы, ждала окончания срока заключения мечтала о том дне, когда мне исполнится восемнадцать лет.
Погружалась в себя и постоянно рисовала в голове, какая у меня будет квартира, какой я сделаю там ремонт, какую мебель куплю, что из вещей мне пригодится, а что будет не нужно. Этот образ, деталь за деталью, выстраивался в голове и стал таким реалистичным, что я могла мысленно путешествовать по собственному дому, жить в этом параллельном, придуманном мною мире. Конечно, представление о квартире у меня было тогда фантазийным, я же никогда в жизни не бывала ни у кого в гостях. Знала только, что мне как сироте выдадут от государства социальное жилье именно однокомнатную квартиру. Но что это такое и как должно выглядеть, я понятия не имела! Мне казалось, что если «однокомнатная», то это действительно просто одна комната, никаких стен больше нет. И в этом пространстве все необходимое как раз и стоит: унитаз, ванная, кухня, мойка, плита, тут же кровать, тумбочка, шкаф. Так что до шестнадцати лет у меня было забавное представление о квартирах. А в шестнадцать посчастливилось первый раз в жизни побывать в гостях меня пригласила девочка из санатория, с которой я общалась. В этом возрасте нам уже разрешали выходить из детского дома самостоятельно, только нужно было заявление написать. И я старалась всегда куда-нибудь уйти по выходным, потому что оставалась фактически одна в детском доме все куда-то сматывались. Кто к родственникам, кто к родителям, кто бабушек-дедушек навещать. Меня боялись отпускать, знали, что я плохо ориентируюсь, но я объясняла, что до метро мы сто раз ездили всем классом, я знаю, на какой троллейбус сесть. В метро тоже была не раз, а на нужной станции меня встретят. Воспитатели все равно просили звонить им, докладывать, как доехала. Я, конечно, звонила. И старалась обратно вовремя приезжать, не опаздывать всегда к семи вечера, как положено, возвращалась, чтобы потом еще отпустили.
И вот я пришла в гости. А таааам! Столько разных маленьких комнат, дверей, помещений, хотя называется это все «однокомнатная». Я просто обалдела от счастья! Поняла, что и у меня будет так.
А разве туалет по документам не считается отдельной комнатой? мучила я подругу. Он же за своей дверью.
Ну нет, не считается.
И кухня не считается?! Меня поразило, какая она большая при желании можно поставить диван и ночью спать. Это же целая комната!
Ну, вот так. По-моему, она подумала, что я совсем дикая, элементарных вещей не знаю. Но мне это было все равно, я хотела разобраться, как и что в квартире устроено.
А разве туалет по документам не считается отдельной комнатой? мучила я подругу. Он же за своей дверью.
Ну нет, не считается.
И кухня не считается?! Меня поразило, какая она большая при желании можно поставить диван и ночью спать. Это же целая комната!
Ну, вот так. По-моему, она подумала, что я совсем дикая, элементарных вещей не знаю. Но мне это было все равно, я хотела разобраться, как и что в квартире устроено.
Я ходила из помещения в помещение и думала: «Оооо, шикарно!» А после стала еще усерднее копить поняла, сколько всего придется после выпуска покупать. Один только холодильник чего стоит. А в него же еще продукты надо класть: шесть раз в день никто уже не будет в столовой кормить. Никаких чипсов, никакой жвачки, никаких тем более пива и сигарет в моей жизни не было. Только покупки для будущего.
Большинство выпускников детских домов не умеют копить деньги, для них главное получить что-то прямо сейчас, истратить все до последней копейки. Я думаю, на меня именно ЛТО очень хорошо повлиял за семь лет я привыкла к труду и узнала цену деньгам.
Жаль, эту практику потом отменили, детей из детских домов перестали вывозить в трудовые лагеря. Поэтому каждое лето великовозрастные сироты, которые в свои пятнадцать-семнадцать лет уже и курят, и пьют, и делают все остальное, торчат в детских лагерях. От безделья они начинают выдумывать всякую ерунду напиваются, воруют, устраивают оргии, а работать в итоге не приучен никто. Это все сразу после моего выпуска началось Гоша[2] в своей книге все как есть рассказал, он как раз на шесть лет младше меня и за всю жизнь в детском доме ни дня не работал.
Сегодня я благодарна себе за стойкость тех лет. Помогла моя способность жить в параллельном мире, рисовать в голове другую реальность и прятаться в ней. И, конечно, огромную роль сыграло все, что я видела за пределами детского дома, итальянские семьи, больницы, лагеря. Я брала кирпичик за кирпичиком эти знания и благодаря своему воображению строила из них собственное будущее. В отличие от многих других детских домов наш благодаря директору был очень открытым. Мы видели реальную жизнь «за забором», иногда прикасались к ней, и это оказалось важно для будущего.
Несмотря на то что я трудилась, огромных накоплений, как у других сирот, которые получали пенсии по потере кормильца или алименты, у меня не было. Моя мама была живой, просто считалась пропавшей ее четырнадцать лет искали. Соответственно и алиментов за эти годы не было никаких. Но я про такие деньги которые могли свалиться с неба не думала. Рассчитывала только на себя.
Постепенно я стала в ЛТО чуть ли не самым опытным человеком, старожилом. Мне начали поручать, помимо основной работы, присмотр за младшими девочками. Насмотревшись на Василича, я поняла, что никогда не буду поддерживать дедовщину. И жила по этому принципу. Помню, в последний год в ЛТО я оказалась самой старшей, причем разница с остальными была существенной несколько лет. Конечно, мне поручили присмотр за младшими, и я с ними работала, воспитывала как могла, при этом не запуская механизмов дедовщины. Никого не унижала, не била. Если они что-то воровали по мелочи это у нас делали практически все и всегда, сидела и подолгу с ними разговаривала. Однажды увидела, что у девочек откуда-то вдруг появилась одежда, которая стоила явно больше того, что они заработали и могли потратить. Пришлось принимать меры. Собрала их всех в комнате и строго сказала:
Сейчас берем новые вещи и везем обратно туда, откуда взяли!
Соня, не надо, они привычно давили на жалость, нам просто носить нечего. Мы больше не будем!
Так не пойдет, стояла я на своем, натворили дел придется отвечать.
Они ныли, умоляли, но я все равно собрала их и повела на остановку. Совести у них хватило только дойти до дверей автобуса, который ехал в город, дальше они плакали и умоляли.
Соня, не наааадо, они уже хлюпали носом, нам будет стыдно!
Стыдно воровать, а не возвращать.
А вдруг вызовут полицию?
Значит, будете перед полицией отвечать!
Соня, ну пожааалуйста, мы никогда в жизни так больше не будем! Это в последний рааааз!
В тот раз мы не поехали «сдаваться», но я их предупредила, что это первый-последний случай. Больше такого не допущу. С тех пор после поездки в город всегда проверяла у них сумки. И они больше не пытались воровать, вели себя прилично. С момента переезда в новый лагерь он был совсем близко от Севастополя мы, дети, уже ездили в город одни, без воспитателей и сопровождающих. Садишься в маршрутку, пять минут пути и на месте. Младших поручили старшим, а взрослые жили своей жизнью. По-другому в лагерях на моем веку никогда и не было, с самого начала сложилась такая традиция. Если кто провинился, вызывали «старшаков» и говорили: «Поговорите-ка вот с этим. Он нарушил то-то и то-то». А как старшие могут поговорить? Только кулаками. Другим способам их не научили. Получается, процесс дедовщины запускали сами воспитатели. И вот это бесило. Дети жили своей жизнью, устанавливали порядки, каждый в меру своей испорченности, а воспитатели вообще оказались не нужны. Они включались, только когда возникали ситуации, в которых нельзя было обойтись без официальных документов. Например, в больницу своих девочек я не могла отвезти, потому что без документов нас бы не приняли, а все бумаги хранились как раз у воспитателей. Был такой случай: мою одноклассницу Олесю укусило какое-то насекомое. И нога у нее в месте укуса опухла. Воспитатели отправили нас с ней в изолятор, там говорят: «Ничего страшного, обычный укус, скоро пройдет. Идите отсюда!» А на следующий день у нее вся нога распухла и стала как бревно. Вот тут уже взрослые проснулись девочку повезли на «Скорой» в больницу. Оказалось, у ребенка гематома огромная, сказали, что если бы еще один день подождали, то она осталась бы без ноги, пришлось бы ампутировать. Олесю положили в больницу. Потом мы с ребятами ездили к ней почти каждый день, навещали. Тут уже и воспитательница сопровождала нас, куда ей деваться.