Хорошо. Мне показалось или в ее голосе тоже стояли слезы? Пойду узнаю, можно ли где-то найти фотографию.
Она ничего мне не принесла. Зато минут через тридцать к нам на этаж поднялась сотрудница соцотдела, нашла меня и торжественно вручила маленькую черно-белую бумажную фотографию, вырезанную из ксерокопии паспорта. Я взглянула на нее. Посмотрела еще раз. И вдруг, не в силах удержаться, запрокинула голову к потолку и громко захохотала. Еще слезы не высохли у меня на глазах, еще руки дрожали от недавней истерики, а я смотрела на фотографию и смеялась. Кто эта женщина?! Она была совсем не похожа ни на меня, ни на тот образ матери, который жил в моей голове.
Я только в тот самый момент поняла, в чем дело! Там, в воображении, моей матерью была я сама, только уже взрослая. Добрая, ласковая, мудрая, но именно Я. Моя воображаемая мама была мной самой! Так вот, за кого я цеплялась все эти годы за будущую себя.
Я всегда представляла маму высокой, статной, не очень худой, но с красивой фигурой, длинными волосами и темными выразительными глазами. Они были подведены аккуратными стрелками, а густые богатые волосы уложены в высокую прическу. А здесь, на этом снимке. Что это такое вообще? Длинные волосы с густой челкой откуда челка-то взялась?! левый глаз косит, асимметричные губы и совсем не пропечатанные брови. Выглядит так, как будто их вовсе нет. Зато глаза жирно подведены, кажется, только это с созданной моим воображением картинкой и совпадало. А так Другой нос, другой взгляд, другие скулы, неожиданные черты лица мне казалось, ничего общего со мной в ней просто нет. Кто эта женщина? У меня из глаз продолжали литься слезы, а я все смеялась и смеялась. Смеялась над разбившейся вдребезги иллюзией, над чужой женщиной на фото.
Ну что, ты довольна? Ошарашенная моей реакцией сотрудница соцотдела так и стояла рядом: может быть, колебалась, не нужно ли вызвать врача.
Да, поспешила я ее успокоить, все хорошо. Спасибо!
С того дня я стала постепенно менять картинку в своей голове. Мысленно «переодела» маму из джинсов и водолазок в строгие брюки, блузку и пиджак. Но то, что она выглядела не так, как я себе представляла, в моем отношении к ней не изменило ничего. Я по-прежнему хотела к маме, как годовалый малыш. Я любила ее одну и мечтала только о ней. Физически ощущала: мне как воздух нужна эта встреча. Пока она не произойдет, пока не увижу маму в реальности, у меня внутри так и будет бушевать буря.
С того дня я стала постепенно менять картинку в своей голове. Мысленно «переодела» маму из джинсов и водолазок в строгие брюки, блузку и пиджак. Но то, что она выглядела не так, как я себе представляла, в моем отношении к ней не изменило ничего. Я по-прежнему хотела к маме, как годовалый малыш. Я любила ее одну и мечтала только о ней. Физически ощущала: мне как воздух нужна эта встреча. Пока она не произойдет, пока не увижу маму в реальности, у меня внутри так и будет бушевать буря.
Я никого не могла впустить в свою жизнь, все внутри меня было занято МАМОЙ.
После экзаменов в девятом классе я собралась с духом, чтобы написать ей письмо. Долго расспрашивала психолога в детском доме, о чем можно рассказать маме. «Спроси, какая у них в городе погода, какие у них есть памятники. Расскажи о себе», посоветовала она. Так я и сделала, потому что о главном писать боялась.
«Дорогая мама, здравствуй. У меня все хорошо, я окончила девятый класс с отличием и собираюсь учиться дальше. На лето поеду в очередной трудовой лагерь, чтобы заработать. Мы там каждый год собираем персики, яблоки, груши. А как твои дела? Какая у вас погода и памятники культуры?»
Долго думала, достаточно ли написала? Можно ли запечатывать и отправлять? Несколько дней я это письмо переписывала, что-то добавляла и исправляла. А потом решилась пойти на почту там, около входа, висел специальный ящик, куда нужно было опускать письма. Я бросила свое письмо, сделала один шаг в сторону, и тут, прямо за моей спиной, со страшным грохотом разбилась вдребезги стеклянная бутылка. Кто-то бросил ее на асфальт с верхнего этажа.
Аааааааа!
Я обернулась и увидела зеленые осколки. Испуганные прохожие остановились возле меня. Помню, мимо шли бабушки. Они застыли и вытаращили глаза. Потом одна из них произнесла:
Ты, внучка, в рубашке родилась!
А я стояла и пока еще не понимала, чего именно смогла избежать. Если бы не успела сделать тот единственный шаг в сторону от почтового ящика, меня бы просто убило бутылкой. «Как же так? А если бы меня прибило сегодня бутылкой? Я бы никогда так и не получила ответа на свое письмо. Умерла, не встретившись с мамой? Наверное, это какой-то знак?» Но я не знала, что он означает, и стала ждать ответа от мамы.
Глава 27
Призвание
Я долго прокручивала в голове, что именно она мне ответит. Как отреагирует на то, что я круглая отличница по итогам девятого класса? Она же и сама училась в академии, для нее должно быть важно, что у нее способная дочь. В то, что я действительно умная, окончательно поверила благодаря нашему директору во время вручения аттестатов он меня очень сильно выделил. Несколько минут говорил о том, какая я молодец, какая способная и талантливая. Я стояла, гордая, и думала о маме как же она обрадуется, когда узнает! Вот только аттестат, который мне выдали, оказался не красным, а зеленым. Из-за этого я расстроилась: как маме такой показать? Тем более зеленый цвет я терпеть не могла, поэтому сразу подумала: «Блин, может, я его перекрашу? Иначе какой толк в пятерках, если аттестат зеленый?» И тут по дороге в комнату случайно услышала разговор, который изменил мое отношение к учебе. Алия Имировна стояла на лестнице со старшим воспитателем, Натальей Ивановной.
Соне нужно идти на золотую медаль, поучала она, пусть возьмет с собой в лагерь книги и занимается летом.
Да-да, поддакивала Алия Имировна, конечно. Будем заниматься.
И у меня вдруг внутри поднялся протест. Хотите золотую медаль?! Чтобы вас всех похвалили и сказали, какие вы молодцы, как хорошо меня воспитали?! Не дождетесь! Никаких книг и никакой медали. Если я ради кого и старалась, то ради мамы! Если за кем и тянулась, то только за ней.
В десятом классе назло воспитателям я специально съехала с «отлично» на «хорошо» по многим предметам. А чтобы не уйти, как обычно, в учебники с головой, занимала себя всем, чем могла. Но больше всего рисовала.
С карандашом или кисточкой в руках я всегда успокаивалась и приходила пусть в хрупкое, но равновесие. Мне нравилось раскрашивать, нравилось писать картины и оставлять свои чувства на бумаге. В этом я черпала силы.
Кабинет Людмилы Михайловны был тогда единственным во всем детском доме уголком, где я могла спокойно сидеть и делать то, что мне нравится. Где меня никто не тыкал, не цеплял и не приставал каждые пять секунд с приказами: «Иди сделай. Иди подмети. Иди убери» или еще хуже: «Почему ты грустная? Соня, опять без настроения?» Я приходила и погружалась в работу. Людмила Михайловна не вмешивалась, но помогала, когда я просила что-то мне подсказать: «А как тут надо делать правильно? А как там?» Иногда мы занимались чем-то новым она показывала, как писать на шелке, на картоне, на дереве. Учила новым приемам. И я, сама того не понимая, постепенно осваивала разные техники повторяла за учителем, пробовала сама. По профессии Людмила Михайловна была учителем географии, а не изобразительного искусства, но при этом рисовала она потрясающе, ей это было дано от Бога. Поэтому я и тянулась к ней. Конечно, давно забылся тот детский страх, который охватил меня при нашей первой встрече я уже совершенно иначе ее воспринимала.
Ничего особенного в моих картинах тогда еще не было, по крайней мере, Людмила Михайловна ничего такого не замечала. Она гораздо больше занималась другой моей одноклассницей ее картины возили на выставки от детского дома. Я и сама в глубине души была уверена, что не умею рисовать. Просто теперь мне это нравилось больше жизни, и все. Я делала бесконечные попытки перенести на бумагу то, что жило у меня внутри, мои надежды на будущее. Природу, простор, океаны, водопады, реки. Затерянные среди деревьев дома и замки. Уходящие в дальнее плавание корабли. Свой собственный дом на берегу моря.
С самого детства я думала картинами представляла яркие красочные образы. Постепенно, не сразу, но начала доверять их бумаге. Смелость проявлялась во мне крошечными шажочками, капля за каплей. И только в семнадцать лет я отважилась по-настоящему писать. Мне нравилось создавать миры. В эти моменты я ощущала себя нужной.
А потом произошел случай, который вернул меня на землю. Я в который раз убедилась: пока живешь в детском доме, ничего своего, сокровенного, нельзя показывать людям. Все и всегда нужно скрывать.
В десятом классе мы с Людмилой Михайловной готовились к выставке нас предупредили, что планируется галерея за пределами детского дома. Для меня это была первая в жизни возможность показать свои картины, послушать, что о них говорят. Мы отбирали работы, которые будем там выставлять, думали, что именно возьмем, составляли список. Мне хотелось показать самое лучшее то, что я планировала забрать из детского дома с собой, во взрослую жизнь. Особенно была дорога мне картина «Корабль».
И вот в разгар этой подготовки к нам в группу пришла секретарь.
Соня, ты и еще ты, она показала на двух моих одноклассников, вам сейчас нужно красиво одеться. Вы едете на мероприятие вместе с директором.
Мы сделали как велели такие ситуации были не редкостью, меня как примерную ученицу постоянно куда-нибудь отправляли «представлять детский дом» оделись, вышли во двор и сели в машину к директору. Он сам был за рулем, рядом сидела Райка, заместитель, и мы вместе поехали в центр Москвы кажется, в дом Шереметева. Несколько сотен метров в конце маршрута ехали два часа: в центре образовалась страшная пробка. Наконец добрались до кованой ограды, и нам как особо важным гостям помогли запарковаться на специально подготовленной для этого площадке.
Мы прошли по дорожке, поднялись по лестнице на крыльцо с колоннами и вошли в огромный зал, полный людей. И вдруг эти люди все обернулись ко мне! И стали улыбаться как старой знакомой. Я невольно сжалась под чужими настырными взглядами.
Здравствуй, Соня! Незнакомый человек кивнул мне.
Добрый вечер, Соня! помахала рукой дама.
Ооо, какие люди! подскочил распорядитель. Соня, добро пожаловать!
Я как будто попала в заколдованный мир. Со мной все здоровались, подходили, улыбались, пытались пожать руку. А я не понимала, что происходит. Откуда все эти люди знают меня? Я вижу их первый раз в жизни!
Меня взяли под локоток, проводили к креслам в первом ряду.
Вот, сюда, садитесь, пожалуйста!
И только в этот момент я заметила, что все мои картины, которые раньше висели в кабинете Людмилы Михайловны и должны были в скором времени отправиться на выставку, оказались на стенах в этом огромном зале. Все образы, которые возникали у меня в голове, а потом робко перемещались на бумагу, предстали вдруг перед огромной толпой. Пейзажи, которые я придумала. Замки, которые вообразила. Море, которое появлялось внутри, стоило закрыть глаза. И корабль мой корабль который я полюбила как часть себя и уже видела в своем доме. Он стал моей путеводной звездой, он помогал мне возводить внутри себя будущее. Я знала: когда я выйду из детского дома, то буду не одна. Со мной будет этот корабль!