После одиннадцатого класса я решила в последний раз поехать в ЛТО только потому, что тем летом туда ехала Эсланда Борисовна. На этот раз она уезжала первой, вместе с детьми, а я должна была присоединиться к ним в конце июня, после выпускных экзаменов. Я стояла перед отъезжающим поездом на вокзале и снова плакала. Не понимала, почему мой организм так себя ведет, но слезы сами лились, и остановить их я не могла. Поезд скрылся из виду, и я как в тумане спустилась в метро. В тысячный раз проехала по привычному маршруту, только ноги от трамвая до детского дома на этот раз не шли. Кое-как я доплелась до ворот и не смогла войти. Долго стояла перед калиткой, пыталась ее открыть, но, как только протягивала руку, у меня начиналась истерика. Я отворачивалась от ворот и уходила в лес, гуляла там до изнеможения, потом снова пыталась войти, и опять с тем же результатом слезы градом, меня трясет. Четыре часа подряд я мучилась и только потом с огромным трудом смогла успокоиться и войти. Хотя все равно продолжала всхлипывать, а слезы еще текли. Наверное, организм сопротивлялся умом я понимала, что нужно еще две недели прожить в детском доме, чтобы сдать выпускные экзамены. Но тело протестовало и не хотело туда возвращаться. Эсланда Борисовна уехала, мой единственный островок безопасности исчез. Как вытерпеть эти стены еще целых четырнадцать дней?!
К счастью, я вынесла и это. Экзамены остались позади. В колледж меня приняли. Теперь со спокойной душой можно было ехать в лагерь к Эсланде Борисовне. Как же я радовалась нашей встрече! Летала несколько дней как на крыльях. Только счастье длилось недолго всех детей в лагере, все двести человек, умудрились отравить в столовой. Конечно, я была среди них. Со всей округи съехались «Скорые», но мест на всех не хватало. Нас запихивали в машины по пять, по шесть человек кого рвет без остановки, у кого понос, у кого все вместе и сразу. Меня тоже положили на носилки и собрались погрузить в машину, я плачу, потому что хочу побыть с Эсландой Борисовной, ради нее и приехала сюда! Но, конечно, нас разлучили.
Мы ехали в этой «Скорой» как селедки в бочке страшные кочки, трясет, на кого-то опрокинулся тазик, который нам выдали, чтобы нас выворачивало в него. Детьми с отравлением забили все местные больницы и детские, и взрослые. Привозили и тут же клали под капельницы. Явилось телевидение, следователи, куча народу
В больнице мы провалялись пять дней. А потом за пострадавшими детьми приехали автобусы в сопровождении местной полиции и повезли всех мимо лагеря в аэропорт. Домашние дети возвращались к родителям. А нам, детдомовским, ехать было некуда летом детский дом не работает. И вот каким-то хитрым способом, в обход полиции, нас погрузили на отдельную маршрутку и доставили назад, в ЛТО. Сказали, что мы должны незаметно просочиться внутрь, потому что пресса стоит у входа, и забрать свои вещи. Нам предстояла отправка в другой лагерь на карантин на отдельную от всех отдыхающих территорию. И вот нас, все сорок человек из детского дома, на двадцать один день заперли в отдельном здании высоченный забор и полоска берега длиной двадцать пять шагов. Это и было все наше пространство на три недели. С ума от безделья можно было сойти! Но рядом со мной была Эсланда Борисовна, и все остальное не имело значения.
Глава 31
Дом
После возвращения из ЛТО, в августе 2011 года, началась моя самостоятельная жизнь. В тот день, когда я ушла из детского дома, у меня за спиной выросли крылья и воздух стал другим, и все вокруг заиграло новыми красками.
Не знаю, как это объяснить, но с первой же ночи дома я перестала писаться в кровать раз и навсегда. На протяжении восемнадцати лет у меня был энурез, который никто не брался лечить врачи не могли даже поставить диагноз. Меня отправляли на обследования в больницы, брали анализы, наблюдали, а в итоге оказывалось, что все в абсолютном порядке. Почки работают как часы. Значит, все это было на нервной почве? От постоянного страха и стресса? Я еще стелила ночью клеенку на свой новый диван, думала: а вдруг? Но неделя проходила за неделей, месяц за месяцем, и ничего!
У меня больше не было энуреза. Излечился не только он, я вообще перестала болеть. С восемнадцати лет я забыла не только о пневмонии, которой мучилась в детстве каждый год, но и о насморке. Все эти бронхиты и воспаления легких сняло как рукой! Максимум могу подхватить насморк осенью или весной. Может, с выходом из детского дома в болезнях просто отпала необходимость и организм это почувствовал? Раньше больницы и санатории становились моим убежищем, а теперь мне незачем было сбегать. У меня словно переключили что-то внутри, и иммунная система стала работать иначе. Проблемы остались только с зубами, вот с ними мучаюсь до сих пор: нет ни одного здорового, за время жизни в детдоме они все разрушились. Причем похожая история не только у меня, а у всех выпускников детских домов, которых я знаю.
Позже я прочитала, что так влияет на ребенка стресс. Сама жизнь в детском доме. Организм устает от напряжения и постепенно разрушается изнутри.
Зато квартиру, которая положена мне как сироте от государства, дали очень быстро едва только исполнилось восемнадцать лет. Спасибо за это большое. В Москве в отличие других регионов и городов, где сироты ждут жилья годами, а где-то и по сорок-пятьдесят лет, все очень четко. В ноябре, за две недели до дня рождения, меня пригласили на просмотр. Я сразу подписала согласие, и уже в феврале квартира была оформлена на меня по договору социального найма. Я доучивалась в школе в детском доме, продолжала жить там и параллельно занималась квартирой. Обычно мы ходили туда с Эсландой Борисовной вместе, одна я боялась. Постепенно с ее помощью поменяла дверь, выбрала необходимые вещи и мебель. Странно, но тут уж старший воспитатель Наталья Ивановна против участия Эсланды Борисовны не возражала наоборот, радовалась, что я не одна и не надо мне в помощь выделять какого-то воспитателя, снимая его с работы. Конечно, отправлять меня решать вопросы самостоятельно, просто снабдив деньгами с восемнадцати лет я могла снимать средства со счета, на который приходили алименты от мамы, было опасно. Я не понимала, что и как устроено за пределами детского дома. Боялась чужих людей, терялась, когда требовалось принять решение. Да и просто без присмотра могла попасть в беду.
Сироты часто становятся жертвами мошенников и авантюристов, мы легкая добыча для преступного мира. Просто не умеем за себя постоять.
Один раз ко мне по вызову на замер двери пришел совершенно пьяный мужик. Я была в ужасе! Хорошо, Эсланда Борисовна, как всегда, оказалась рядом. Она очень тактичная женщина, дождалась, пока он закончит свою «работу», и потом говорит: «Ну, все, пойдемте, я вас провожу». А если бы я была одна? Да еще с деньгами. Я бы не смогла его выставить.
Кстати, к совершеннолетию у меня на книжке оказалась довольно значительная сумма мама каждый месяц платила хорошие алименты, и в итоге получилось около полумиллиона. Я была единственным ребенком во всем детском доме, кто не потерял и не истратил свои накопления. Обычно дети добирались до сберегательных книжек, и деньги сразу утекали сквозь пальцы, буквально за пару дней. Дорвавшись до свободы после многих лет заточения, сироты покупали дорогую одежду, мобильные телефоны, фотоаппараты, еще какую-то ерунду; ходили по клубам и ресторанам, кормили-поили толпу «друзей». Телефоны терялись, фотоаппараты разбивались, одежду воровали свои же, и «друзья» исчезали, как только заканчивались деньги. Но я всегда относилась к накоплениям по-другому прекрасно понимала, что надеяться больше не на что, пока окончу учебу и начну зарабатывать, нужно будет на эти деньги жить. Я брала книжку в соцотделе только по необходимости и снимала деньги исключительно на обстановку квартиры. Всегда предупреждала сотрудников, на что буду тратить. То на дверь, то на кухонную мебель, то на шкаф. Только однажды они что-то там не поняли и накричали на меня за «растрату», а я сидела под лестницей и плакала. Но в одиннадцатом классе уже было достаточно спокойно ко мне перестали цепляться. Многие сотрудники детского дома, наоборот, помогали.
В соседней группе работала воспитательница, Марина Юрьевна, которая тоже ходила со мной, помогала покупать мебель. Эсланду Борисовну мне не всегда было удобно просить: у нее своя семья, дети, почему она должна тратить личное время и водить меня по магазинам? А с Мариной Юрьевной все как-то легко получалось. У нее был выпускник, с которым она продолжала общаться, Славик. И я попросила этого Славика собрать мне мебель в кухне, пока я буду в ЛТО. Они с Мариной Юрьевной несколько дней летом на это потратили. Приехали и все для меня собрали. Вот таких людей, конечно, запоминаешь на всю жизнь. Спасибо им большое! Ни в какие должностные инструкции и обязанности воспитателя другой группы я со своей мебелью не входила. Но она оказалась человеком с большой буквы, помогала мне просто так. Даже Наталья Ивановна подключалась к сложным вопросам, и от нее я получала поддержку. Одна только Алия Имировна продолжала все делать наоборот вместо того чтобы помогать, ходила и ревновала меня то к Эсланде Борисовне, то к Марине Юрьевне. Строила козни. Спрашивается зачем? Взрослый, казалось бы, человек.
К концу лета квартира была почти готова. Я потихоньку перевозила вещи. К тому моменту, как поехала в ЛТО, в детском доме уже ничего не осталось все хранилось в квартире в коробках, и они были подписаны что, где и в каком количестве лежит. Я понимала, что за лето забуду, что и куда сложила, поэтому подстраховалась. По возвращении предстояло решить только один вопрос диван. Я его выиграла за рисунок в детском доме весной проводили конкурс для выпускников от мебельной компании, разыгрывали мебель. И мой диван должны были летом привезти в детский дом. Так и вышло. Наталья Ивановна очень мне помогла нашла машину, диван мне доставили в квартиру и даже собрали. Огромное ей спасибо!
У меня появился ДОМ.
Господи, как же это было удивительно! Моя собственная комната. Мой личный туалет. Никаких людей вокруг настоящий рай! Я словно заново родилась и должна была учиться всему с нуля. Есть одной. Готовить самой. Самой за себя отвечать. Днем мне было волшебно! А вот вечером становилось страшно. Помню, первые две-три недели я боялась засыпать одна в квартире. Осень выдалась холодной, все время дул ветер, и я слышала, как шатаются и скрипят деревянные окна. Мне казалось, они вот-вот выпадут! Тогда я звонила Эсланде Борисовне и разговаривала с ней. Каждый вечер она укладывала меня спать по телефону что-то рассказывала до тех пор, пока я не вырубалась. Это могло продолжаться час или два. Не знаю, как реагировали на это ее домашние, но она ни разу не сказала мне, что не может говорить, что занята. Ни разу не прервала разговор прежде, чем я усну. Все это продолжалось недели три, пока я не привыкла понемногу оставаться ночью одна.