Чой-то я никак не пойму, уборщица застыла в задумчивости над полным мусорным ведром, сколько ей лет?
Пять исполнилось в изоляторе, я замерла и превратилась в слух, дылда.
Женщина присвистнула.
Где же такое видано?!
А я тебе о чем говорю, воспитательница со скрипом поднялась со скамейки: детский конвейер наконец закончился, в три уже духу быть не должно. Еще вторую дылду сегодня вернут!
Она в отчаянии махнула рукой. А у меня сердце забилось от радости значит, мою Аню не съела баба-яга? Ее вернут? Внутри все закружилось, запрыгало.
А чего ее держат-то?
Говорят, документов нет отказных. Мать надо найти.
Ха, уборщица вытряхнула мусор из корзины в гигантский черный пакет, ищи-свищи ветра в поле.
Радость оттого, что я скоро увижу Аню, сменилась привычной грустью. «Пять исполнилось в изоляторе», «мать надо найти», я повторяла про себя фразы как магическое заклинание, не понимая их смысла.
Только через много лет я узнала, что мать бросила меня в роддоме и ушла, не написав официального отказа. Вместо него она оставила врачам записку, в которой обещала забрать меня домой через три месяца. Сегодня я понимаю, что из-за этого документа и застряла в доме малютки меня не могли оформить как сироту или ребенка, оставшегося без попечения родителей, не могли перевести в детский дом. Хотя всех, кому исполнялось три годика, отправляли туда. Социальные службы должны были сначала отыскать мою мать и получить от нее письменный отказ от ребенка, а потом инициировать лишение родительских прав. Тогда у меня появился бы статус сироты. Но мне уже исполнилось пять лет, а мою мать так и не нашли. Я жила в подвешенном состоянии «родительский» ребенок, оставленный на попечении государства.
Пока мы стадом спускались по лестнице, пока выходили во двор, услышанное сжалось в два слова «пять» и «мать». Что это значит? Не знаю. Всем три, мне пять. Непонятно. Я дылда. Хоть это слово много раз слышала дылды мы с Аней. А мать? Что значит «мать»? Странные незнакомые звуки, которые притягивают, словно магнит.
Дверь, ведущая на улицу, открылась. Толчок, рывок, сосед споткнулся, сжал руку, сзади клюнули головой в спину, сбоку в плечо. Мы оказалась на дорожке перед детской площадкой. Свежий морозный воздух залетел в ноздри, и голова закружилась от его чистоты. После запахов изолятора хлорки и остро пахнущих лекарств тонкий аромат снега казался сказкой. Я незаметно вытянула перед собой ладонь, и на варежку доверчиво опустились снежинки. Хотелось рассмотреть их переливающихся разноцветными блестками, с лучами невероятной красоты, но в спину грубо толкнули, и снежинки рассыпались. Мы пошли в глубь двора. Воспитательница оставила нас на веранде, строго приказав не сходить с места, и направилась к заведующей, которая зачем-то вышла во двор. Свобода!
Дети толпились посередине веранды на детской площадке и жались друг к другу. А я присела на корточки у края и стала разглядывать снежинки. Их красота притягивала, казалась волшебством. У каждой снежинки был свой узор. Как это получается? Кто сидит там наверху и вырезает крошечными ножницами это великолепие из тонкого-претонкого льда? В ответ на свой вопрос я словно увидела маленьких-премаленьких человечков на облаке. И как они попадают туда?
Всеее построоиились!
Крик воспитательницы взрезал морозный воздух. А я даже не успела представить себе, как живут эти маленькие небесные существа, которые делают снежинки. Как они сбрасывают их вниз, чтобы прикрыть голую землю, и кусты, и мусор. Просто сидела и смотрела, не в силах оторваться от красоты.
Крик воспитательницы взрезал морозный воздух. А я даже не успела представить себе, как живут эти маленькие небесные существа, которые делают снежинки. Как они сбрасывают их вниз, чтобы прикрыть голую землю, и кусты, и мусор. Просто сидела и смотрела, не в силах оторваться от красоты.
Комууу я сказааала?!
Я вскочила, встала в строй вместе с детьми, и мы потопали назад, в раздевалку. В нежный морозный аромат из открытой двери врывался привычный запах щей из кислой капусты. Мы возвращались в свое беличье колесо.
Все раздееелись! Все помыли рууууки! Все за стооол! Все на горшооок! Все спаааать!
Глава 4
Спонсоры
В спальне на кроватях лежит одежда «для спонсоров». Два разноцветных вороха одинаковые нарядные платья для девочек и одинаковые шортики-рубашечки для мальчиков. Я огляделась в поисках ненавистных бантов. Может, хотя бы про них забыли? Из-за этих оранжевых и красных орудий пыток я ненавидела спонсоров больше всего. А еще за то, что они приходили по праздникам и глазели на нас. Трогали, щупали, пускали слезу, а потом возвращались в свой непонятный мир, куда нам не было доступа.
Нет. Зря я радовалась. Банты принесли следом. Меня выловили первой поставили перед стулом, на котором сидела воспитательница, и стали драть волосы пластмассовой расческой. Хррррр! Хррррр! За что?!
Прически у мальчиков и девочек были одинаковыми. Чем мы отличаемся друг от друга, кроме названия, непонятно. Просто есть дети в шортиках, а есть дети в платьицах. Только в платьицах страдали больше. Воспитательница твердой рукой сгребла мои короткие волосенки в пучок на макушке и прицепила к ним ненавистный бант, натянув кожу на голове так, что глаза подползли к ушам. Привычно отодвинула меня в сторону, не обращая внимания на скривившийся рот, и притянула к себе следующую жертву. Хрррррр! Хрррррр! Металась расческа. Цеплялся бант. Следующая. Хрррррр! Хрррррр! Готово! Скоро все дети в платьицах выросли на вторую голову, красную или оранжевую, которая мерно покачивалась на макушке. Больно глаза к ушам было всем. Но сдирать банты никто не пытался: мы уже знали о последствиях.
Нас ведут в групповую.
Столы, за которыми мы обычно едим, сейчас куда-то вынесли. Ёлка! Увидев ее, мы начинаем толкаться бесссссстолочи и никак не поймем, чего же от нас хотят Наконец, накинувшись всем коллективом, воспитатели вручную собирают всех в кучку как бы чего не вышло. Я, как обычно, наблюдаю за их лицами. Вот они выравнивают нас мальчик-девочка, затылок в затылок, висок в висок. Губы сжаты в тонкую нить, придирчивый взгляд. Вот одна из них распахивает двери в групповую, и на лица остальных, словно по команде, слетают улыбки. Глаза остаются неподвижными, как точка отсчета, а рты старательно тянутся в спортивной зарядке раз, два, три, четыре, сели-встали, губы шире. К нам вваливаются чужие взрослые. Спонсоры. Самая неугомонная воспитательница из соседней группы, вечная тамада, выходит в центр зала.
Здраааавствуйте, гости дорогие!
Она зачем-то кланяется, спонсоры глупо улыбаются и кивают в ответ.
Скоро праздник, Новый год! Добрых дел водоворот
И тут вижу, как открывается дверь и из-за спин взрослых в зал вталкивают ЕЕ! Такую же «дылду», как я, точно в таком же платье и с таким же огромным рыжим бантом! Сердце радостно бьется в груди, стучит так, что, кажется, все это слышат. Тук-тук-тук-тук! Тук-тук-тук-тук! Руки, ноги и даже голова у Ани на месте! Только лицо, как обычно, заклеено пластырем и почти не видно глаз одни узкие щелки. Опухшие веки, щеки, подбородок. Я знаю, что в детстве Аня не слушалась воспитателей и за это ее украла баба-яга, искусала ей все лицо. Она сама виновата плохо себя вела. И теперь Аню лечат врачи. Уже много лет.
При мыслях о бабе-яге мне становится страшно, я начинаю постукивать зубами, глядя на единственную подругу. Ничего не могу с собой поделать.
Ооо, ведущая нервно дергается, делая непонятные знаки в сторону двери, вот и Анечку из больницы привезли. После операции.
Она как будто оправдывается, но это не помогает. По толпе спонсоров, они жмутся друг к другу плечи к ушам, пролетает испуганный вздох. В нем ужас и жалость. И я чувствую эти вздохи, как будто они живые, вижу своими глазами серых мохнатых тварей, которые вываливаются из ртов взрослых вместе с этим отвратительным «ооооо» и разбегаются по углам. Они хуже крыс. Намного хуже! Я злюсь на глупых взрослых. Аня красавица, она, как и я, такое же платье, такой же бант! Что им не нравится? Аню подхватывают под локоть и запихивают куда подальше, ко мне под бок. Тут ее не будет видно. Она врезается в меня всем телом и прерывисто дышит мне в ухо. Я довольна мы снова рядом. Осторожно завожу руку за спину, чтобы не видно, и Аня благодарно вцепляется в мои пальцы. Воспитательницы, наконец, прекращают суетиться и встают у нас за спинами.
Первый толчок в затылок без банта, и малыш выходит на середину зала. Светленький, ладный. Шаркает черными чешками шрррр, шрррр и прячет глаза.
Мыыыы начинааааем! продолжает ведущая. Перед вами выступят воспитанники старшей группы!
Она театрально выбрасывает руку в сторону ребенка, словно представляет всемирно известного акробата как в цирковом выступлении по телевизору и словно опытный конферансье отходит в сторону. Малыш мнется с ноги на ногу, теребит влажными ладошками серые шортики. Он вот-вот заплачет, ему страшно стоять перед этими взрослыми, которые смотрят на него, как на диковинную зверушку. «Какой красивый, доносится из кучки спонсоров, как же так?!»
Ну, что ты стоишь? улыбается ртом и сверкает злыми глазами воспитательница. Давай!
Ребенок взрагивает всем телом и начинает тревожный лепет:
Ёака сикааааает
Дааа, кивает воспитательница и шепчет ему, шарики
Шаикиии бетяяят, ааадуютя деееети и
И «ура»! подсказывает она.
И «уааа» китяяят.
Молодец! Все хлопают в ладоши, конферансье сияет. Ууу-ти, наша гордость!
Трехлетние дети выходят в центр зала один за другим, воспитатели за спинами обеспечивают правильный порядок тычками. Малыши лопочут что-то невнятное учили ведь, бессссстолочи, учили! только потому, что боятся наказаний. Я тоже хочу быть хорошей, хочу сделать все правильно, но не знаю стихов. Ни одного. Я болела. Стою обливаюсь холодным потом вдруг вытолкают и меня тоже вперед, и что тогда?! Меня накажут. Я плохая. Плохая! Мы с Аней две нелепые белые вороны изоляторная и больничная каждая о двух головах, стоим и молча потеем от страха. Уффффф. Конец. Нас не тронули.
А тепеееерь, из толпы спонсоров выходит вперед великан: глаза навыкате, рыжая борода, с нас детишкам подарки! Сегодня я ваш Дед Мороз!
Он хохочет так, что в окнах позвякивают стекла. Страшно. А воспитательницы проворно тыкают в наши спины работают в восемь рук, и мы, спотыкаясь, делаем по шагу вперед. Взрослые оживляются, дети напуганы. Я хочу, чтобы все взрослые скорее отсюда ушли, хватит, хватит! Мне нужно забиться в угол и избавиться наконец от резких запахов, гула и чужих радаров-глаз. Но нас выстраивают в одну линию и каждому вручают подарок в одну руку новогоднюю картонку с конфетами, в другую киндер-сюрприз. Я знаю, что сейчас нужно улыбаться, поэтому так и делаю. Киваю женщине, руки которой вкладывают в мои ладони дары. Шепчу беззвучно, одними губами: «Спасибо». И вдруг ее мягкие тонкие пальцы нежно касаются моей правой руки, покрытой красными пятнами. Мне становится стыдно. Ее прикосновение обжигает оно не для меня, я его украла и не заслужила ни подарков, ни доброты. Я плохая! Вижу в глазах женщины слезы она смотрит мне прямо в глаза и смущаюсь еще больше. Почему она плачет? Но гостья ничего не объясняет, она уже отходит, чтобы взять из мешка новый подарок и передать его другому ребенку. Точно так же прикоснуться к нему.