Когда-то, видимо, они ими и были, но теперь это страшные твари, больше похожие на Гончих смерти из Преисподней, нежели на прежних грациозных животных. Черные, как смоль, аж лоснятся шкурой, ушей нет, только дыры, как у рептилий, морда стала гораздо длинней и шире, украшенная набором острых треугольных зубов, передние копыта раздвоились, вытянулись, превратившись в когти, сбоку торчал третий отросток, дополняя уже полноценную лапу, которая вполне способна хватать. Задние ноги так и остались прежними с копытами, но обзавелись острой, зазубренной шпорой. Смотрелись «коники» жутко и название носили под стать внешности Ночные Мары.
Позади раздался душераздирающий крик и тут же смолк после щелчка плетью. На этот раз «Черный змей» так назвали эти плети, которые имели изукрашенную костяную рукоять и семь змеящихся, металлизированных жил нашел свою цель. Удар был точный, профессиональный, жертва тут же потеряла сознание.
Обоз с несчастными девочками, которым волей злого рока выпало стать платой за недоим, медленно удалялся в сторону княжеского дома, сопровождаемый цепными псами Крама и плачущими родителями, бегущими следом не в силах расстаться со своими чадами. Дети, вцепившись руками в прутья клетки для перевоза рабов, жалобно смотрели, как их отцы и матери, глотая дорожную пыль, падая, сбивая колени, пытались растянуть миг расставания хотя бы на малость
Поднажми! приказал Крам и припустил вперед отряда с головной тройкой.
Скорость обоза увеличилась, и вскоре бегущие люди выбились из сил и отстали, исчезая из поля зрения заплаканных детей
А тем временем на площади откачивали новоиспеченного старосту.
Открыв осоловелые глаза, Юр сипло произнес:
Калин. Где Калин?
Глава 9
На обряд взросления девочки надевали белые рубахи с узорчатой вышивкой красного цвета по рукавам и такого же цвета, как и вышивка, сарафаны, алые и белые ленты в волосы. Белый цвет символизировал невинность, а алый распустившийся цветок женского начала.
Еще до обряда в течение года, как только началась первая менструация, девушка вместе с матерью или другой ближайшей родственницей шла к местной знахарке, и та уже являлась свидетелем созревания и включала отроковицу в список инициируемых на этот год. И пусть тебе хоть все семнадцать, но, если не ходила к знахарке на осмотр в Красный день, то не видать тебе обряда ни за что не допустят. Подкупать врачевательницу люди не смели, потому как клятва давалась перед Богами, а разве можно обмануть Бога и не быть наказанной за это?
Обряд начинался с клятвы верности Богам, потом комиссии Старейшин предоставлялись на обозрение и пробу хлеб и другие блюда, приготовленные лично испытуемой. Строгой комиссией оценивались и различные рукоделья, после чего девочка отвечала на ряд вопросов о домоводстве и, если комиссию все устраивало, то она отходила в сторонку и ждала финального обряда, который не разделялся на девочек и мальчиков и проводился совместно.
Ребятам же доставалось испытание куда серьезнее. Так же, как и у девочек, обряд начинался с того, что испытуемый зачитывал наизусть трактат из Святого писания клятву верности Богам.
С самых древних времен считалось, что путь мужчины усеян опасностями и сложностями. Для того, чтобы он был подготовлен и смог их преодолеть, проводился обряд инициации, как правило, включающий в себя испытания на силу, мужество и борьбу со страхом. Только после этого юные мужчины становятся взрослыми с точки зрения религии и общества и могут сами нести ответственность за свои поступки, до этого же вся ответственность лежит на их родителях. Смелость испытывали прыжком с высоты. Юноша, привязанный за ноги веревкой, должен был сигануть вниз с многометрового обрыва. Веревка та не просто веревка, и вообще, то была вовсе не веревка, а лоза из семейства дальнего родича плюща. Растение обладало неимоверной прочностью и эластичностью. Второе же испытание проверяло мальчика на силу, выдержку и целеустремленность, несмотря на боль. На тонкой, но прочной веревке крепился тяжелый груз, и испытуемый обязан протянуть, а лучше пронести, не касаясь этим грузом земли, расстояние не в один десяток метров, при этом веревка больно впивалась в ладони так, что резала их в кровь.
Те, кто уже прошел все испытания, с нетерпением дожидались остальных. Последним испытанием был обряд Очищение огнем. Разводился здоровенный костер, и каждый участник с разбегу перепрыгивал через него. Подбегали к костру еще дети, а приземлялись за ним уже зрелые, полноправные члены общины. Каждый такой прыжок сопровождался яростным боем церемониальных барабанов и возгласами радости. Тут же, с пылу, с жару многие ребята повязывали выбранной девочке синюю ленту чуть выше локтя сватали. У большинства это было уже давно обговорено, но для некоторых являлось сюрпризом, и не всегда приятным. Ленты девчатам повязывали не только свежеиспеченные мужчины, но и те, кто уже давно вступил во взрослую жизнь и дожидался, когда, наконец-то, подрастет его избранница.
Митек очень сильно переживал, что его старший брат не сдаст экзамен на страх, потому как тот до жути не переносил высоты и даже по деревьям не лазал. Поднявшись однажды с отцом латать крышу, он не смог спуститься самостоятельно вниз, так и застрял там, пока его насильно не стянули. В итоге над ним очень долго смеялась вся деревня. Односельчане частенько подшучивали над Федуном, что ходить тому в мальчишках до третьего Сотворения мира.
Федун оттараторил заученное Святое писание, своеобразную клятву Богам служить им верой и правдой, и, обмахнувшись знамением, на непослушных ногах направился к обрыву. Лица на нем не было вовсе белая, застывшая маска. Казалось, что вся кровь исчезла, испарилась из этого человека. Чем ближе он подходил к краю, тем чаще вихляли ноги, подгибаясь в коленях. Видно было, с каким трудом давался ему каждый шаг.
Сава взирал на сына, зажав кулаки и шепча сухими губами молитву-прошение Богам дать отпрыску смелости и сохранить жизнь.
Не дойдя до точки прыжка каких-то три метра, Федун застыл на месте.
«Закрой глаза и слушай мир вокруг себя», вспомнил он то, что говорил ему пришибленный на голову дружок его младшего, не менее придурковатого братца.
Федун не переносил обоих, получая ответку от них, но почему-то перед обрядом Калин пришел на вечерние посиделки и начал рассказывать, как он избавился от страха высоты, и именно эти слова сейчас вплыли в памяти, заполняя собой все сознание В голове звучал голос мальчика:
«Закрой глаза и слушай ветер, пение птиц, слейся с миром, который вокруг тебя, почувствуй его Вдохни медленно и глубоко, успокаивая свое сердце, и ощути силу внутри себя»
Проведя несколько таких глубоких вдохов, Федун действительно ощутил странный прилив бодрости и твердости духа. Сердце перестало трепыхаться подбитой птицей, а ноги вопреки ожиданиям, сделав шаг вперед, не подогнулись, позорно уронив тело оземь.
Шаг, еще шаг. Все, вот она, та самая вытоптанная многими поколениями лысая, глянцевая площадка скального утеса. Служитель Храма обвязал его ноги лозой и, не проронив ни слова, отошел в сторону, оставив подростка наедине со своими страхами и перед выбором сделать шаг вперед, в бездну и во взрослую жизнь, или назад, в отчий дом, снова под отцовское крыло, неся позор на всю семью.
Федун вновь закрыл глаза
Прыгнул! Неужто прыгнул?! не поверил увиденному отец, ошалело глядя, как быстро разматывается сложенная кольцами веревка.
Лиана размоталась, натянулась и подпрыгнула назад, отправив новое тело в полет. Почти все испытуемые орали, как оглашенные, но Федун не проронил ни звука. Люди переполошились, подумали даже, что у парня не выдержало от страха сердце, и он помер Стравив веревку вниз, тихонько опустили висящее тело на камни. Спустя небольшой промежуток времени оно зашевелило руками, неуверенно ощупывая почву вокруг себя.
Жив выдохнул отец и, подбросив в воздух сорванную с чьей-то головы шапку, прыгая и подскакивая, словно молодой архар, заорал во всю глотку: Жи-и-ив! Мой сын жив!!
Распутал свои ноги Федун самостоятельно, сам же и вернулся к людям так было положено по законам ритуала.
Тянуть тяжелый груз за тонкий шнурок парню показалось далеко не так уж и сложно по сравнению с первым испытанием. Работать ему приходилось много и с очень раннего детства, помогая отцу в поле, да и кругом по хозяйству, так что ладони у мальчика не были нежными, и силой Боги его не обделили, правда, на уме немного все же сэкономили.
Сила есть ума не надо, любил он повторять как-то раз услышанное изречение Люта.
Отерев слегка кровоточащие руки о траву, Федун нащупал в своем кармане скользкую шелковую ленту. Дорогущую. Ох, и попотеть ему пришлось в этом году, собирая деньги на это сокровище. Даже у Котовых девок таких лент не водилось, а он своей Марьяне купил. Украдкой глянул на чернобровую раскосую девицу с не по годам пышной грудью и сильнее сжал в кулаке свое сокровище.
«Как ей идет алый», подумал он, любуясь девочкой, которая вроде как щебетала с подругами, а то нет-нет да бросала коротенькие взгляды в его сторону.
«Голубой, наверно, тоже к лицу будет», любовался он девочкой со стороны.
Служители Храма разжигали ритуальный костер
Вечером, как и полагалось, были массовые гулянья, огромный общий стол и жертвы Богам, самостоятельно принесенные новыми членами общества, сделанные или добытые своими руками. Мужики пили спиртное, пили и бабы, но не все на радостях. Не у всякого мальчика хватило духу, терпения и смелости пройти обряд от начала до конца, нашлись и те, кто провалил свою инициацию с треском и позором для себя и всей своей родни, и родичи их теперь заливали зельем свое горе, с завистью поглядывая на счастливчиков.
Вечером, как и полагалось, были массовые гулянья, огромный общий стол и жертвы Богам, самостоятельно принесенные новыми членами общества, сделанные или добытые своими руками. Мужики пили спиртное, пили и бабы, но не все на радостях. Не у всякого мальчика хватило духу, терпения и смелости пройти обряд от начала до конца, нашлись и те, кто провалил свою инициацию с треском и позором для себя и всей своей родни, и родичи их теперь заливали зельем свое горе, с завистью поглядывая на счастливчиков.
Пир горой, вино, а точнее, брага рекой, песни и пляски до рассвета спать нынче никого не гнали, даже малых, но многие сомлели, кто где. Радости досталось даже наивным сивучам. Какой-то умник намочил выпечку в алкоголе и накормил «птеродактилей». Зачем, спрашивается? А просто так, ради смеха. Бесперая почти птица ходила по деревне, пошатываясь, путаясь в собственных лапах, и тщетно силилась вспорхнуть на забор то перелет, то недолет со смачным «приветом» об некрашеные доски.