Где Барбос болтался с полудня до ночи, никто не знал, и Лабрюйер решил заглянуть сюда часа через четыре после наступления темноты. А пока следовало срочно что-нибудь съесть. Сидя с Ольгой Ливановой, Лабрюйер полакомился пирожным, и только. А желудок требовал хотя бы котлеты с картошкой, если не порядочной свиной отбивной или горячего айнтопфа.
Поев в кухмистерской, Лабрюйер пошел в фотографическое заведение немножко отдохнуть. Он уселся в салоне с газетой и смотрел, как Ян обслуживает клиентов. Парень был безупречно вежлив, да и фотографические карточки у него получались все лучше и лучше. Лабрюйер даже подумал, что можно доложить начальству: незачем присылать другого фотографа, этот вполне заменит фрейлен Каролину, а Хорь пусть наконец избавится от юбки с блузкой и отрастит усы.
Это следовало бы сделать хотя бы в пику Горностаю! Горностая развлекал маскарад Хоря ну так пусть поищет себе других развлечений, в кабаре сходит, в цирк, наконец!
Поиски маньяка, убившего по меньшей мере трех девочек, по решению Енисеева были пока что прекращены. А следовало строго допросить Нюшку-селедку. Она что-то знала, вот только что?
Разговор с судомойкой, бывшей дорогой проституткой, сейчас казался ему трудным и даже опасным. Видимо, желание избежать беседы с женщиной и подсказало мысль: а что, если есть некий незнакомец или незнакомка, кому случайно, или не совсем случайно, стало известно о том, что Лабрюйер идет по следу маньяка, пусть и с опозданием на много лет. Кто бы это мог быть?
Неужели теща ормана Мартина Скуи?! Сам Скуя слышал разговоры седоков и мог сделать выводы. Выходит, визит к теще он не просто так откладывал, сперва хотел расправиться с Леманом и Грунькой-пронырой?
Брр сказал Лабрюйер. И чем больше он думал об этом деле, перебирая подробности, тем яснее становилось: Скуя может оказаться связующим звеном между обоими убийствами и маньяком. Но но трогать его пока не надо
А вот кого надо потрогать так это объявленного невменяемым бывшего студента Андрея Кляву. Если только он еще жив. И если он в своем уме.
Хотя нет, нельзя, пока не выяснится, кто погубил Лемана и Груньку-проныру. Не то и вовсе без свидетелей останешься
Еще о розыске знало семейство Круминь. Все четверо. Дворник заходил в салон, приносил дрова для печки, что-то еще чинил, а уж госпожа Круминь так ли горячо она любит Лабрюйера с Хорем, чтобы по-матерински опекать их? Ян уже вроде мебели, на его присутствие почти не обращают внимания. Пича шустрый мальчишка, который, попав в умелые руки, много чего выболтает за детское пружинное ружьецо.
Нужно было посоветоваться с Росомахой. Не с Енисеевым, а с Росомахой больше надежды на взаимопонимание.
Лабрюйер бы и до других злодеев додумался, но прибежала госпожа Круминь. Пича ей сказал, что Лабрюйер сидит в салоне и скучает, так она принесла кофейник и горячие картофельные оладьи.
Перекусив, Лабрюйер собрался, оделся и пошел искать загадочного Барбоса.
В нескольких деревянных домах посреди квартала еще жили люди: звали домой с крыльца заигравшихся в снегу детей, возвращались домой после трудового дня, перебегали к соседям как водится, за спичками или солью. При них дровяные воры вряд ли полезли бы на склад. Лабрюйер прогулялся вокруг квартала, вернулся двор притих, только дырки в ставнях светились. Пожалуй, пора было сторожу заступать на вахту.
Барбос оказался крепким дедом, с выправкой бывшего солдата, а на подкрепленный гривенником вопрос, что его свело с Ротманом, ответил прямо: немало вместе пошалили.
Я его по важному делу ищу, сказал Лабрюйер. Он обещал одно мое поручение исполнить, да пропал.
Деньги вперед дали?
Н-ну да, вперед.
Вот ведь жулик!
Ты когда его в последний раз видел?
Когда не скажу, у меня теперь все дни одинаковы полдня дрыхну, потом без дела слоняюсь, потом склад сторожу. А вот где скажу. На Романовской. Ротман меня навестил, пошли погулять. Тут поблизости ве веревереге как бишь ее? Столовая открылась, где мясного не бывает, они с черного хода иногда котел с кашей выносят, только нужно свою миску приносить. И там же котельная, кочегар пускает посидеть, если ему две копейки дать. Чем плохо сиди в тепле, сытый, есть чего вспомнить
Так ты его в котельной, что ли, в последний раз видел?
Да нет, прямо на улице. А еще гривенничка не пожалуете?
Пропьешь?
За ваше же здоровьице и пропью.
Держи да говори скорее. Я, за тобой гоняясь, уже нос отморозил.
Барбос расхохотался и вдруг смолк.
А и то нехорошо, что Ротман пропал, он неспроста пропал Вот я сейчас подумал так и вижу, что неспроста.
А как это было?
Как? Идем по Романовской за кашей, толкуем. Идем аккурат от Суворовской к Дерптской. И посреди квартала мой Ротман вдруг встал в пень, словно ноженьки отнялись. Я ему: ты чего? А он мне: Еремка Ерема это, значит, я, Ермолай. Еремка, говорит, гля человек с того света вернулся! Я креститься! Ведь и впрямь выходец с того света!
Много ты их встречал? удивился Лабрюйер.
Бог миловал! А только рожа будто он месяц в гробу пролежал и черви ее, рожу, уже обглодали.
Значит, с того света И что дальше? Мимо прошли?
Какое там мимо! Ротман говорит: Еремка, мне ведь этот покойник-то и нужен! На что, спрашиваю, тебе такое страшило? А он мне: нужен, да и только! Это, говорит, Бог мои молитвы услышал и нарочно его с того света воротил. Ты, говорит, Ерема, ступай, я тебя догоню.
А потом?
Я, дурак, пошел. А он ведь меня так и не догнал.
И больше не появлялся?
То-то и оно Прямо сгинул Вы, господин хороший, коли увидите его, передайте пусть приходит. Или хоть придите скажите, что отмучился раб Божий. Свечку за него, правда, ставить нельзя, ну, я так, по-простецки, помолюсь. Ночью, когда тут вышагиваешь, не знаешь, чем себя занять, так можно и помолиться
Лабрюйер возвращался домой не то чтобы озадаченный что-то в этом роде он и предполагал, а скорее задумчивый. Если Ротман жив то где он? А похоже, что выходец с тобой света с ним уже расправился.
Что это значит? То, что «череп» хочет числиться в мертвых. До такой степени, хочет, что готов убивать, лишь бы никто не заподозрил, будто он жив. Ротман сдуру спугнул его и вот результат. Те двое убогих, возможно, видели, как Ротман беседует с «черепом» что же он, проклятый, затеял?..
Если он может доказать невиновность Ротманова племянника значит, он в пятом и шестом годах был в Риге. Когда же совершилось фальшивое переселение на тот свет? И почему? Знакомство с Ротманом уже говорит не в пользу «черепа». Может, мошенник высшей пробы?
Уйдя из сыскной полиции, Лабрюйер не знал, что за новые герои преступного мира осчастливили Ригу своим вниманием.
Стало быть, придется искать Лореляй.
Отношения с этой воровкой были довольно странными порой Лабрюйер просто ею восхищался. Маленькая, худенькая, белокурая, она отлично исполняла роль двенадцатилетнего мальчишки, но лазила в окна лучше всякой обезьяны. Видимо, и он ей понравился. Несколько раз Лабрюйер ловил Лореляй, но тогда оба были молоды и азартны, враждовали всерьез. Со временем их отношения стали чем-то вроде игры «кто кого», а потом уж до того дошло, что они могли, встретившись, совершенно по-приятельски поболтать.
Решив, что утром нужно будет съездить в Гостиный двор и поузнавать о Лореляй, которая считала это место своими охотничьими угодьями, Лабрюйер отправился домой.
Стоило войти и раздеться, как в дверь постучал Хорь. Он, видно, из своего окна поглядывал, не засветятся ли окошки Лабрюйера.
Они не приходили? спросил Хорь.
При мне нет.
Завтра я им телефонирую.
А если они скажут фрейлен Каролина, собирайтесь, вечером идем на «Демона»? Тогда что?
Хорь хлюпнул носом, и получилось это очень жалостно.
Черт, ну что за гадость! Я понимаю, была бы какая-нибудь чума или хоть инфлуэнца! Не так было бы обидно! А то сопли, как у младенца!
Совершенно оскорбительная хворь, согласился Лабрюйер. Пошли чай пить. Я так промерз, что завтра, чего доброго, буду вроде тебя на ходу на сопли наступать.
Сочувствую. Завтра с утра я поеду в Гостиный двор добывать сведения. А что такое?
За чаем Лабрюйер рассказал Хорю про выходца с того света и Ротмана.
Нам бы сейчас очень пригодилась карточка Ротмана было бы что людям показывать. А по описанию его вовеки не найдешь половина рижских бездомных под это описание подойдет.
Карточка твоего «черепа» тоже бы очень пригодилась Хотя бы твоим полицейским друзьям ее показать может, он много лет назад сгинул без вести, а дело в архиве осталось
Хорь, ты прав. В деле может оказаться и его карточка. А узнать имя это уже немало. Но сперва в Гостиный двор.
Гостиный двор был таким местом, где вокруг богатых лавок русских купцов ошивалось немало всякой сомнительной публики. Поэтому там бродили агенты сыскной полиции смотрели, не вынырнет ли какой старый знакомец с ужасающей репутацией.
Лабрюйер подошел к знакомому приказчику, пожилому и опытному, подождал, пока тот отмерит покупательнице десять аршин черного бархата, и спросил но не про Лореляй, а про ее напарницу Трудхен. Эта почтенная особа именно тут была прихвачена на горячем залезла в карман к растяпе, и потому приказчики ее хорошо запомнили.
Нет, этой бдищи давно не было видно, по-простому ответил приказчик. А вот ее кота я сегодня встретил.
Почем ты знаешь, что кот?
Она его приводила шевиот на «тройку» выбирать, уж так перед ним лебезила.
Совсем на старости лет рехнулась.
Это уж точно.
Ну так где он и каков собой?
Росточком с меня будет, лет около двадцати, рожица амурчик с почтовой открытки, только что с усами. А звать Генрихом. Я чай, если в лавке Погожина спросить про Генриха, чего-нибудь да ответят.
Думаешь, он там бывает?
Приятель у него там, сдается. Как бы это приятельство Погожину боком не вышло
Лабрюйер покивал амурчик и впрямь мог высматривать все, что требуется воровской шайке для ночного налета.
В погожинской лавке он отозвал в сторону молодого приказчика, велел передать через Генриха фрау Трудхен пусть Лореляй заглянет в «Рижскую фотографию» сделать красивые карточки. И потом, придя в свое заведение, Лабрюйер первым делом, не раздеваясь, взялся за телефонную трубку. Найти номер Погожина было несложно для того Лабрюйер прихватил в его лавке афишку с рекламой товара. Предупредив купца, что один из его приказчиков совершенно ненадежен, Лабрюйер поспешил на Гертрудинскую к Шнеерзону.
В крошечной мастерской скорняка сейчас не было клиентов, а сам он сидел у окошка, чтобы, пользуясь хорошим утренним светом, красиво сшить кусочки меха. Свои творения Шнеерзон мастерил только вручную, машинку признавал лишь для подкладки. Напротив сидела его супруга в темном платке, прикрывающем волосы, и тоже шила. Увидев Лабрюйера, скорняк ласково попросил ее уйти и она ушла, но дверь во вторую комнату мастерской оставила приоткрытой. Там сперва были слышны два молодых и бойких голоса, затеявших веселую перебранку на идиш, но сразу смолкли.