Подобная позиция становится типичной в английских правительственных кругах. С одной стороны, Халлер не производит впечатление надежного человека, особой веры ему, конечно, нет. С другой, его сообщение слишком серьезно, чтобы его игнорировать, но и проверить его тоже невозможно. С третьей стороны, усталость от войны и разочарование в португальских союзниках стремительно нарастают. Как раз в 1711 г. к власти в Англии пришел новый кабинет тори во главе с лордом Оксфордом и виконтом Болингброком, настроенными именно на прекращение войны: многие британские дипломаты и военные начинают переориентировать соответствующим образом свои политические и карьерные стратегии. Все это диктует и восприятие ими Халлера: хотя он и сомнительный тип, но нет дыма без огня, наверное, что-то такое там было. В подобном ключе высказывается, например, британский консул Джон Мильнер в письме к Эразмусу Льюису, заместителю государственного секретаря и приятелю Свифта и Поупа{18}. Маловероятно, пишет он, что португальцы действительно стали бы всерьез вести такие переговоры через Халлера, человек без всякого статуса и опыта, и еще менее вероятно, что они решились бы разорвать отношения с Великобританией. Вместе с тем, полагает Льюис, весь этот эпизод отражает их недовольство общим ходом военных действий. В том же смысле высказывается в своих письмах и Джордж Делаваль, британский посол{19}.
Так все-таки были или нет переговоры? 1 мая британские представители встречались с португальским государственным секретарем Дьогу д Мендонсой Корт-Реалем, который как раз и фигурирует в сообщении
Халлера как главное действующее лицо в переговорах. Как сообщал лорд Портмор в Лондон, в ходе встречи «были представлены два письма от маркиза де Бэ к государственному секретарю [д Мендонсе], которые должны были дискредитировать открытие Халлера, но имели совершенно иной эффект». Британцы, настаивает Портмор, вернулись с этой встречи уверенными, что сообщение Халлера имело под собой почву. Еще бы: португальцы сами сознались, что какая-то переписка действительно имела место!{20} Однако другой британский участник встречи, дипломат Томас Леффевр, одновременно доносил в Лондон, что «рассказ француза маловероятен от начала и до конца». По его словам, госсекретарь д Мендонса уверяет, что вся эта интрига была затеяна де Бэ, чтобы посеять вражду между союзниками (впоследствии именно эту версию авантюрист предложит в свое оправдание французским властям) но это сомнительно. Скорее Леффевр готов поверить, что речь идет об уловке португальцев, надеявшихся таким образом выбить себе дополнительные субсидии; и в любом случае, данный эпизод отражает общую истощенность страны. Вне зависимости от того, имели переговоры место или нет, ключевые лица при португальском дворе не желают больше вести активные военные действия «никакого толку от этого союзника ожидать не приходится»{21}.
В дальнейшем никакой ясности не наступает, и британские дипломаты и военачальники продолжают интерпретировать происходящее каждый по-своему. В середине мая д Мендонса Корт-Реал сообщил Порт- мору, что португальский командир на границе получил от де Бэ очередное послание с просьбой дать пропуск его представителям для ведения переговоров. На это португальский король якобы велел ответить, что не будет рассматривать никакие предложения о мире, которые не обращены сразу ко всем союзникам, и приказал сообщить об инциденте британцам{22}. Но в глазах Портмора это лишь подтверждало, что сообщение Халлера было «несомненно правдивым во всех деталях» и позволило «разрушить этот заговор», хотя генерал и был теперь готов допустить, что сам король не был в курсе ранее затеянных его министрами секретных переговоров{23}.
В июне открывается летняя кампания, и все происходящее на фронте теперь воспринимается британцами сквозь призму сообщения Халлера и наоборот, правдоподобность этого сообщения ретроспективно оценивается в зависимости от событий на фронте. В мае Энтони Корбьер, секретарь Делаваля, надеется, что раскрытие заговора подтолкнет португальцев к более активным действиям на границе{24}. Сам Порт- мор считает, что именно необходимость оправдаться в глазах союзников заставила Лиссабон направить на фронт 12 тыс. человек и хлебные рационы на 40 дней{25}. В общем, поведение португальцев в ближайшее время должно показать, насколько искренни они были, отрицая всякое намерение заключить сепаратный мир{26}. Когда же оказывается, что португальские войска действуют вяло и неудачно, это воспринимается как доказательство правоты Халлера. В июне Портмор просто «убежден» в том, что переговоры имели место: как еще можно объяснить «эту притворную кампанию» («this mock campaign»)?{27} Теперь все его усилия пошли прахом, пишет генерал своему начальству. Он, похоже, вообще не видит больше смысла что-то предпринимать на этом фронте, ведь очевидно, что «все влиятельные лица при [португальском] дворе» симпатизируют французам. Из этого логично следует и предложение наградить Халлера{28}. Понятно, что подобная награда зафиксирует его правоту, а значит, и правоту самого Портмора (и отсутствие его вины в неудачах на фронте). Овладевший британскими военными и дипломатами общий пессимизм, таким образом, оказывается для Халлера весьма кстати. Консул Джон Мильнер все еще сомневается, что португальцы планировали подписать с Бурбонами сепаратный мир, но полагает, что они «почти наверняка» заключили секретное соглашение об отказе от активных военных действий на границе{29}. К этому времени кампания уже окончилась, ничего не достигнув и не успев даже толком начаться; войска расходятся по зимним квартирам. Еще месяц спустя Портмор уже прямо пишет, что португальцы «бесполезны» как союзники, и просит отозвать его в Англию{30}.
Французские министры тем временем сами пытались разобраться, что же происходит в Португалии. С одной стороны, маркиз дэ Бэ формально находился на испанской службе, и предполагаемые переговоры фигурируют во французской официальной переписке как «переговоры между Испанией и Португалией». Соответственно, сведения о них Париж вынужден добывать в том числе и косвенным путем, через свою агентурную сеть. Ключевую роль здесь играют консулы, в первую очередь консул в Кадисе, которые собирают слухи, опрашивают торговцев и заходящих в порт французских арматоров и торговых капитанов, и вообще всех французских подданных. В этом смысле предполагаемое обращение маркиза де Бэ к своему соотечественнику Аллеру вполне вписывается в обычные практики той эпохи. С другой стороны, Париж пребывает зимой 1711 г. в уверенности, что португальский «народ» устал от войны, и что португальский двор поэтому просто не может не стремиться к переговорам. Вне зависимости от того, была ли эта уверенность обоснованной или нет, она окрашивала восприятие происходящего французским министерством.
Сообщения о заинтересованности португальского двора в мире появляются в переписке уже 9 марта. В середине апреля Парижу известно о прибытии к де Бэ курьера (или курьеров?) из Лиссабона, и французских консулов настойчиво просят «информировать обо всем, что вы узнаете об этих переговорах». 27 апреля упоминается «лицо, которое прибыло из Лиссабона в Мериду для совещания с маркизом де Бэ, но вернулось в Португалию, не доведя дело до конца». 4 мая де Бэ было приказано возобновить активные боевые действия против англо-португальских сил, но и в мае, и в июне граф де Поншартрен все еще интересуется ходом переговоров и вероятностью антивоенных «волнений» в Лиссабоне{31}. Наконец, 21 июня консул в Кадисе сообщает, что, «по слухам», переговоры о мире были сорваны, поскольку пакет от короля Португалии к испанскому двору был доверен «одному провансальцу по имени Аллер, который отправился с ними в лагерь англичан»{32}. Однако и после этого, и в июле, и в августе в переписке фигурируют именно «продолжающиеся» переговоры, как этого и опасались англичане{33}.
К этому времени прошло уже больше трех месяцев с того момента, как Халлер переметнулся к британцам, однако он пока так еще ничего и не получил за свое предательство. Португальцы, конечно, хотели бы свести с ним счеты, и все это время он скрывается от их гнева в доме британского посла Делаваля. Авантюрист просит переправить его в Англию, и действительно, для посла он все больше становится обузой, настоящим «бельмом на глазу (eyesore)»: португальские аристократы отказываются посещать Делаваля, пока предатель находится в его резиденции{34}. К концу июня авантюриста решено при первой возможности отправить в Лондон{35}, а в конце июля Делаваль сообщает о предстоящем отбытии Халлера{36} и как раз вовремя: в начале августа посол короля Жуана V в Лондоне официально потребовал удаления француза из Португалии{37}.
Из Лондона в Гаагу
Согласно справке из бумаг французского Совета морского флота, после прибытия Халлера в Лондон «королева Анна дала ему 500 фунтов стерлингов, но он тем не удовольствовался и вел себя подозрительно, тогда ему был дан приказ покинуть Англию». Эту же сумму, 500 фунтов, упоминает и сам Халлер в различных версиях своей биографии. Другие детали, однако, разнятся. В меморандуме французскому правительству он пишет, что для него, как убежденного католика, карьера в Англии была закрыта («lа religion catholique dont il fait profession etoit un obstacle à son avancement en Angleterre») именно потому и решено было отправить его с «сильными» рекомендациями к императору в Вену{38}. Здесь, как мы видим, подразумевается, что английское правительство было настроено к Халлеру благожелательно; что только конфессиональная принадлежность помешала ему остаться на английской службе; и что на службу к императору он поступил с благословения и при поддержке Сент-Джеймского двора.
В объяснительной, представленной Сент-Илером Петру, присутствуют те же сюжетные элементы, но складываются они в совсем иную историю. Поначалу авантюрист, по его словам, был в Лондоне «принят зело милостиво». Здесь также фигурируют 500 фунтов, но из разовой выплаты они превращаются в ежегодную пенсию, которую Халлеру якобы обещала королева Анна, наряду со «знатным чином», если только он перейдет в «веру калвинскую». Дальше, однако, «начались при оном дворе французские интриги». Из-за этих интриг «выслуга» Халлера была «уничтожена», он получил единовременно 1000 фунтов и предписание выехать в Голландию и не возвращаться более в Англию{39}.
В объяснительной, представленной Сент-Илером Петру, присутствуют те же сюжетные элементы, но складываются они в совсем иную историю. Поначалу авантюрист, по его словам, был в Лондоне «принят зело милостиво». Здесь также фигурируют 500 фунтов, но из разовой выплаты они превращаются в ежегодную пенсию, которую Халлеру якобы обещала королева Анна, наряду со «знатным чином», если только он перейдет в «веру калвинскую». Дальше, однако, «начались при оном дворе французские интриги». Из-за этих интриг «выслуга» Халлера была «уничтожена», он получил единовременно 1000 фунтов и предписание выехать в Голландию и не возвращаться более в Англию{39}.