Я очень хорошо помню мысль, с которой проснулся на следующее утро после того, как сидел у нее на плечах. Не успев открыть глаза, я с ужасом подумал, что жизнь была намного лучше до того, как в ней появилась Федерика. Помню также, что тут же нашел эту мысль пустой, понимая, что во времена до Федерики я не вернусь.
Когда мне звонят из еженедельных или ежемесячных женских журналов с предложением написать статью, речь почти всегда идет о непонятной для меня теме. Совершенно непонятной. Я терпеливо прошу объяснить, какой статьи они от меня ждут. Они подробно объясняют мне это, и, слушая их, я заключаю, что им ясно, как и о чем я должен написать. Им ясно, а я все равно не понимаю.
Но, сам не зная почему, соглашаюсь. Говорю: «Хорошо», и кладу трубку.
И оказываюсь на краю пропасти.
Слезы, которые я проливал годами, смотря телевизионные шоу «Странная любовь», «Карамба», «Какой сюрприз», «Тебе почта».
Когда, гадая на экране телевизора, в каком конверте больше денег, играющие отказываются от предложения более чем приличной суммы в надежде выиграть всё.
Самообслуживание на бензоколонке.
Обожаю людей с бутылкой ледяного пива в руке, которое они со знанием дела церемонно потягивают, сидя порой на бордюре тротуара. Я им искренне завидую, завидую их естественности и удовольствию, которое был бы рад испытать сам. Но мне этого, увы, не дано. У меня никогда не бывает желания купить бутылку пива и сесть на бордюр тротуара. И когда я все-таки решаюсь на это, когда покупаю бутылку ледяного пива и сажусь на асфальт, у меня получается это не так, как у других, мне не хватает их естественности и сосредоточенности.
На этой неделе я подписал три воззвания в поддержку культуры (порой противоречивых), два призыва в защиту демократии и один против отсутствия демократии (что, по-моему, одно и то же, но меня заверили в обратном), один против свободы нет, за свободу, один касающийся женщин, но я не понял, в каком смысле, пять о пяти разных избирательных законах, три петиции за освобождение не знаю кого не знаю откуда, одну против домашнего насилия и одну в защиту разведенных отцов.
Теперь моя совесть чиста настолько, что можно смотреться в нее, как в зеркало.
Опубликовав исторический роман, писатели упорно призывают читателей понять, что речь в нем идет о современной Италии. И я начинаю читать их сочинение, страница за страницей усиленно стараясь угадать, на кого и на что авторы намекают. И наступает минута, когда я нетерпеливо захлопываю книгу с криком возмущения: «Но если они хотели писать о современной Италии, что им мешало писать именно о современной Италии?» Потом я раскаиваюсь, виновато думая, что, если бы родился раньше, я бы говорил это и об «Обрученных»[7].
Почему в англосаксонских странах все едят сникерсы, а у нас они, мягко говоря, не в почете?
Фильмы о подводных лодках.
В отсеках невообразимо тесно, не протолкнуться, подлодкам угрожают торпеды, члены экипажа выходят и спускаются внутрь исключительно через люк. Стоит нажать по ошибке не ту кнопку а разных кнопок кругом тысячи, и конец. В машинном отделении могут возникнуть проблемы, и только один предмет способен помочь в положении, чреватом катастрофой, разводной ключ. В фильмах о подводных лодках все так или иначе вертится вокруг разводного ключа.
И фильмы, которые два часа кряду рассказывают тебе какую-то историю и кончаются не так, как ты ожидал.
Когда я сажусь на мотороллер, чтобы ехать в студию, мне хочется слушать по дороге музыку. Я вынимаю из кармана наушники. Провода спутаны настолько, что меня вот-вот задушат если не оба наушника, то, по крайней мере, один.
Приходится выбирать: распутывать провода или отказаться от музыки.
И каждый раз я отказываюсь от музыки.
«Слегка». Ответ, который я слышу, спрашивая: «Газированную или без газа?»
Давая интервью в девятнадцать лет, Миа Фэрроу сказала: «Я хочу сделать блестящую карьеру, выйти замуж за великого человека и прожить яркую жизнь. Нужно стремиться к лучшему: это единственное, что помогает преуспеть во всем».
В интервью, которое она дала в пятьдесят девять лет, Миа Фэрроу сказала: «Теперь я поняла: жить значит научиться переносить потери с самой благодушной покорностью и быть способными пользоваться всем, что предлагает жизнь».
В провинциальных городах всегда существует миф девушки. Время от времени миф меняется. В отрочестве моим мифом была Паола. Она была блондинкой с длинными гладкими волосами. При невысоком росте стройная и гибкая, как гимнастка. Но все это не имело значения: выбор пал на нее, она была девушкой-мифом и, значит, была прекрасна.
Обычно мы собирались на углу Корсо и виа Коломбо, напротив магазина готового платья. Она никогда не водила с нами компанию. Иной раз проезжала мимо на мотороллере с подругой, и кто-то, увидев ее издалека, говорил: «Едет». Сначала она ехала по Корсо, потом, сбавляя скорость, поворачивала на виа Коломбо. Это случалось три-четыре раза в неделю, но не больше одного раза в день. И все как один мы встречали и провожали ее восторженными взглядами. Если кто-то приходил позже, то всегда спрашивал: «Она уже проехала?» Или один из нас встречал вновь пришедшего словами: «Она уже проехала, и не думаю, что сегодня опять проедет». Мы никогда не говорили «Паола» в этом не было необходимости.
Однажды я был у моей двоюродной сестры, которая дружила с Паолой. Паола поздоровалась со мной, спросила, как меня зовут. Я попробовал что-то сказать, но, говоря, смотрел в сторону, а когда бросал взгляд на Паолу, видел, что она тоже смотрит в сторону. Я делал вид, будто мне все равно, разговаривать с ней или нет, хотя на самом деле мне это было не все равно, но, думаю, она меня не слушала. Я понял, что пора уходить, попрощался с ними, Паола сказала: «Чао!» и даже улыбнулась мне.
Компании на углу Корсо я вместо того, чтобы сказать, что познакомился с Паолой, сказал, что знаком с ней (то есть было время до знакомства и время после знакомства теперь). Все обступили меня, спрашивая наперебой, сказал ли я ей, как меня зовут, как она выглядит вблизи, какой у нее голос. В ответ я уклончиво пожимал плечами. Я был единственным, кому повезло познакомиться с ней, и это позволяло мне смотреть на остальных свысока. Они пытливо смотрели мне в глаза, спрашивая: «Ты правда с ней знаком? Не врешь?» Но они знали, что я говорю правду: это была такая значительная новость, что ее нельзя было придумать.
Если так, сказал один из них, в следующий раз, когда она будет проезжать, останови ее и предложи постоять с нами на углу.
Я немного испугался, не зная, соглашаться ли мне, но выхода не было.
Хорошо, согласился я.
И дня через два, когда все, не говоря уже обо мне, сгорая от нетерпения, ждали, когда мимо будет проезжать Паола, кто-то наконец закричал:
Едет!
Все мы повернулись в нужную сторону и увидели ее лицо, обрамленное длинными светлыми волосами. Она ехала на мотороллере, за ее спиной сидела подруга, и мои друзья подтолкнули меня к краю тротуара, чтобы Паола заметила меня, но она, как ни в чем не бывало сбавив скорость, уже поворачивала на виа Коломбо, и тогда я поднял руку и скорее сказал, чем крикнул: «Чао, Паола!», как будто хотел сказать: «Остановись, это я, Франческо». Паола посмотрела на меня, удивленная, что ее окликнул кто-то из компании на углу, где мы, затаив дыхание, обычно стояли, чтобы ею лишний раз полюбоваться. Но это не помешало ей свернуть, как всегда, на виа Коломбо и исчезнуть из виду.
Я повернулся к товарищам. Они молча смотрели на меня. Кто-то из них покачивал головой.
Но она мне улыбнулась, сказал я.
Не уверен, что она действительно улыбнулась мне, может быть, это мне только показалось, но что сказано, то сказано.
Я повернулся к товарищам. Они молча смотрели на меня. Кто-то из них покачивал головой.
Но она мне улыбнулась, сказал я.
Не уверен, что она действительно улыбнулась мне, может быть, это мне только показалось, но что сказано, то сказано.
Почти все говорили, что она и не думала мне улыбаться. Однако двое, то ли потому, что так им тоже показалось, то ли из жалости, поддержали меня. Сомнение, впрочем, возникло у всех.
«И вовсе ты с ней не знаком», читал я в их глазах.
А вот и знаком! злился я.
Они тоже злились, и напряжение нарастало, пока один из моих товарищей, словно обезумев, не закричал вдруг:
Она едет обратно! Едет обратно!
Мы дружно повернули головы и увидели, что Паола снова едет по Корсо и вот-вот проедет мимо нас. Насколько мы помнили, такого никогда не бывало. Все подумали, что она вернулась потому, что я ее окликнул, и поверили в мое с ней знакомство. Неудивительно, что мне хватило смелости подумать: «Она никогда не возвращалась, а сейчас возвращается, потому что я поздоровался с ней». И я понял, что на этот раз утру своим товарищам нос, обязательно утру.
Я выхожу на мостовую, и часть моих друзей следует за мной, так что вместе мы занимаем едва ли не половину улицы: я впереди, а друзья чуть сзади. При виде меня с друзьями Паола сбавляет скорость.
Я поднимаю указательный палец и с неожиданной для себя уверенностью отрицательно машу им, окруженный друзьями. Паола медленно проезжает рядом, почти задевая меня, и я, бесстрашно продолжая махать пальцем, успеваю громко, очень громко упрекнуть ее: «Паола, ты могла бы остановиться, когда я поздоровался с тобой».
Не отвечая, Паола, как и всегда, повернула на виа Коломбо. Только мы ее и видели.
Мы с женой, перезнакомившись, наговорившись и подружившись с другими родителями за все годы детского сада, начальной и средней школы нашей дочери, однажды вечером поклялись, что в случае второго ребенка не пророним ни слова ни с кем, не будем участвовать ни в одном школьном мероприятии и не подумаем ходить на дни рождения одноклассников. Для всего этого лучше мы купим бебиситтера, именно купим, чтобы он навсегда стал нашей собственностью.
Потом мы узнали, что бебиситтера не так просто купить, и моей жене пришлось вступить в разговоры с другими родителями и пойти на первые дни рождения. Она сказала, что неправильно избегать этого и в случае второго ребенка. Мы знали, что это неправильно, я был согласен с ней, даже когда мы клялись, но мы все равно поклялись. Благодаря верности клятве мне удалось, когда сын пошел в детский сад, пропустить в первый год кучу дней рождения. Но настал день, когда жена не могла, бебиситтера у нас не было, другие родители, отвозившие заодно нашего сына, на этот раз отвезти его не могли, так что ехать с ним пришлось мне.