23 ноября 1944 года мне исполнилось 14 лет. За обедом все встали, поздравили меня аплодисментами, а повар подарил горячий початок кукурузы, щедро посыпанный солью. Мы прибежали в палату, забились в угол и склевали кукурузу до последнего зернышка. А потом стали петь.
* * *
Километрах в двух от нас находился Дом отдыха для выздоравливающих бойцов. Там мы и встретили Новый, победный 1945-ый год. Веточки сосны, бантики из бинтов, цветные бумажки, танцы под баян, пляски Во всем чувствовалось наступление победного времени. Очень понравился молоденький морячок Саша. Под гитару он спел сердечную, незнакомую нам фронтовую песню. В ней говорилось о том, как один парнишка и девушка Нина полюбили друг друга, но война разлучила их. Нина стала медсестрой. И однажды в раненом морячке узнала своего друга. Припев мы сразу выучили все:
Ах, Нина-Ниночка, моя блондиночка
Родная девушка, ты помнишь обо мне.
Моя любимая, незаменимая.
Подруга юности, товарищ по войне.
На обратном пути перед нами за окном плыла всё та же печальная пустынная земля, покрытая снегом. Я неотрывно смотрела на черно-белую картину, пытаясь представить себе, какой ад был здесь совсем недавно и сколько нужно положить труда, чтобы возродить города и сёла. Недавняя девочка, ребенок, обожженный войною подранок, я теперь была уже совсем взрослым человеком, ответственным за себя и за всё, что мне предстояло в жизни.
«Говорит Москва»
У микрофона Юрий Левитан
Если бы статистик взялся сосчитать, сколько раз слова «говорит Москва» произнесены Юрием Левитаном, то цифра получилась бы астрономическая и по праву заняла бы место в книге рекордов Гиннесса. Но дело тут вовсе не в количестве. Долгие годы голос диктора Всесоюзного Радио олицетворял жизнь огромной страны. Особой магической силой обладал этот голос во время войны. Люди вслушивались не только в слова, но и в интонацию, ибо по ней очень точно угадывалось подлинное положение дел на фронте катастрофическое, критическое или привычно тяжелое. В любой, даже самой бедной, семье могло не быть фаянсовой тарелки для супа, но черная тарелка репродуктора висела на стене, как необходимое условие нашего существования, как воздух, и потому радио никогда не выключалось.
Мне, школьнице, Левитан представлялся человеком огромного роста и богатырской силы. Когда же я впервые увидела его, то не могла прийти в себя от удивления так он был не похож на портрет, нарисованный моей буйной детской фантазией.
Рассказ об этом памятном событии требует небольшого отступления.
Конец 43-го. В нашем 7-м «г» классе появилась новенькая. Девочку звали Майя Розанова. Она была не только красива, но и экстравагантна. Пышные темно-русые волосы убирала в нарядную бархатную сеточку. Мало того, что у нее были длинные ногти, так она еще и красила их розовым лаком. Большие серые глаза смотрели с прищуром. Учителей не боялась. Говорила четко, громко. На все имела свое мнение. Девочки сторонились ее. Майю это нисколько не обескураживало. Видимо, она уже привыкла быть белой вороной и своим поведением шокировать наш скромный народец. Прошло какое-то время, и вот однажды, после того, как на уроке литературы было зачитано мое сочинение на свободную тему, на перемене ко мне подошла Майя и очень категорично заявила, что в моем сочинении много детского наива, тему я раскрыла неглубоко, но стиль и некоторые места ей понравились. «Ты знаешь, веско сказала она, я сейчас организую свой рукописный литературно-художественный журнал. Уже есть название Vita, что по латыни означает жизнь. Приглашаю тебя в нем сотрудничать. А ты за это должна научить меня свистеть в колечко и в два мизинца». На этом и сошлись.
После уроков пошли к ней домой. Меня поразило то, что она жила не как все мы, в коммуналках, а в отдельной квартире, в хорошем доме с лифтом и телефоном. У нее даже была своя комната, но в нее нужно проходить через столовую. Там на большом кожаном диване спал мужчина в темной рубашке с копной черных кудрявых волос. Он спал, поджав ноги в дырявых носках. Вполне обычная картина для того времени.
Майя хорошо рисовала, и обложка журнала «Vita» произвела на меня впечатление. Мы обсудили, с чего начать. Надо было переходить к следующему занятию свисту. Но в соседней комнате спал человек, и мы решили первый урок провести во дворе. Тихо, на цыпочках прошли по скрипучему паркету. Прикрывая дверь, Майя сказала: «А это, между прочим, Юрий Левитан». Я онемела и в щелочку пристально стала разглядывать спящего человека. Дырки на носках меня смутили, я не удержалась и шепотом выговорила Майе: «Что же твоя мама не заштопает носки Левитану?» «Моя мама редактор, очень занятой человек, а Юрий Борисович ей просто друг, и работает почти сутками. Когда ему о себе думать»
Жизнь у журнала была очень короткой. Мы выпустили всего один номер, на втором дело застопорилось. Левитана видеть в квартире у Майи довелось еще лишь однажды. Он сидел на кожаном диване, читал газету и ел баранку. Мы поздоровались, я услышала его голос, но обычный, спокойный. Мне тогда легендарный Левитан показался маленьким, худеньким очкариком, с высоким лбом, над которым вилась богатая шевелюра темных волос.
С тех пор прошло семнадцать лет. В 1960 году меня пригласили работать на Гостелерадио. Здесь, в огромном доме на Пятницкой я познакомилась, а потом и подружилась с Юрием Борисовичем Левитаном на долгие годы, до самой его кончины.
Разумеется, он не признал во мне робкую девочку-семиклассницу. А тот Юрий Левитан, которого я когда-то видела, изменился до неузнаваемости. Теперь это был крупный, импозантный мужчина лет сорока с небольшим. Волосы, почти совсем седые, коротко острижены. Полноват. Улыбчив. Держится прямо. Вот разве что глаза за толстыми стеклами очков такие же.
Разумеется, он не признал во мне робкую девочку-семиклассницу. А тот Юрий Левитан, которого я когда-то видела, изменился до неузнаваемости. Теперь это был крупный, импозантный мужчина лет сорока с небольшим. Волосы, почти совсем седые, коротко острижены. Полноват. Улыбчив. Держится прямо. Вот разве что глаза за толстыми стеклами очков такие же.
Меня как молодого сотрудника сразу включили в общественную работу. Я стала руководителем лекторской группы. Из райкома партии мне звонили и диктовали список организаций, где наши журналисты-международники Евгений Примаков (да, тот самый!), Александр Жолквер, Эдуард Мнацаканов, Александр Каверзнев, Анатолий Потапов и многие другие должны были выступать с лекциями. Это была их партийная нагрузка. Нашу группу хвалили за то, что встречи со слушателями вели высокопрофессиональные журналисты, и у нас не было ни одного срыва. Однажды раздался звонок из райкома партии. Предупредили сразу, что просьба будет не совсем обычная. Завод «Красный Пролетарий» очень просит устроить встречу с Юрием Левитаном. Заказ понятен. Но Левитан не входит в состав лекторской группы. Через кого действовать? Через партком? Через знакомых дикторов? Кто-то из старших коллег посоветовал: «Не городи огород. Сегодня ЮрБор (так его звали коллеги) выходит в вечернюю смену, подойди к нему и договаривайся. Он очень хороший мужик не откажет».
За час до нужного срока иду в дикторский отдел, усаживаюсь тихонечко в кресло. Караулю появление Левитана. Новое лицо здесь не привычно, и меня вскоре спрашивают, кто мне нужен. «Юрий Борисович? Так он давно уже здесь, пойдемте!» Левитан сидел в небольшом кабинете за столом. На нем белая шелковая тенниска. Легкий серый пиджак на спинке стула. На столе материалы выпуска, газеты. Нас познакомили, и я стала взволнованно и торопливо объяснять, как коллективу завода «Красный Пролетарий» хотелось бы услышать Юрия Левитана не по радио, а в зале, какой дорогой это был бы для них подарок. И как последний веский аргумент: привезут и обратно до дома доставят на машине.
Юрий Борисович слушал меня с лукавой улыбкой. Терпеливо дослушав мою эмоциональную мольбу, очень просто сказал, что, конечно, согласен. Уточнил день, час встречи, подумал. Посмотрел расписание и коротко сказал, что все уладит.
Мне много раз приходилось бывать на подобных встречах. Зал стоя приветствовал легендарного человека громкой овацией, долго не удавалось гостю начать говорить. Чаще всего Левитан рассказывал о военных годах, о Дне Победы, о полете Юрия Гагарина. Когда всей мощью своего голоса он произносил: «Говорит Москва. От советского Информбюро», у людей на глазах появлялись слезы. Это было всегда: на праздниках ветеранов Великой Отечественной войны, на пионерских слетах, в огромных залах, на открытых стадионах. Никакой даже самый популярный артист не награждался такими аплодисментами, какие народ дарил своему любимцу.
Помню, пригласила я группу фабричных работниц на экскурсию в Останкинский телецентр. Побывали и в съемочных студиях, и в роскошном зимнем саду, поднялись по тожественной беломраморной лестнице, попили кофе в роскошном (по тем временам) баре. Восторгам женщин не было предела. Уже в вестибюле вижу идущего к лифту Юрия Борисовича. Останавливаю его и прошу подойти к моей группе. Я же знала, какой великолепной концовкой для экскурсии будет знакомство с Левитаном. Сказать, что мои гостьи замерли, словно пораженные громом, это значит ничего не сказать. А Юрий Борисович с каждой поздоровался за руку, спросил, где они работают, и понравился ли им телецентр. Опомнившись от шока, они стали ему говорить, что значил в их жизни Левитан. Очень занятой человек, он ничем не выказал торопливости, окончательно сразив этим фабричных девчат. И уже потом, в цехе, отвечая на расспросы подруг, никто не вспоминал ни о мраморной лестнице, ни о съемочных площадках и прочих достопримечательностях. Говорили о Левитане.
Часто случается, что слава утомляет человека. Он становится капризным, начинает делить людей на достойных его внимания и не достойных, нужных ему и не нужных. Юрий Борисович поражал своим непоказным благородством, интеллигентностью, культурой. Какой творческий коллектив не страдает от конфликтов, неблаговидных поступков коллег, неосторожных оценок труда своих товарищей? За всю свою большую жизнь, прожитую на Всесоюзном Радио, Левитан не обидел никого ни словом, ни делом. Не знавшие его близко могли приписать такие качества характера особому воспитанию в богатом благородном семействе. Нет. Юрий Борисович явление народное.