Часы живут в моем доме до сих пор, постоянно напоминая о трогательной заботе хорошего человека.
Зашла речь о моем доме. Так уж случилось, что ЮрБор сыграл значительную роль в «сватовстве» нашей теперешней квартиры, которая находилась в том же доме, где жил он. Особым достоинством квартиры он считал расположение окон. Они выходили во двор.
А вы знаете, как я поселился в доме 8 на улице Горького?
Этой истории я не знала, и он ее рассказал.
«Раньше Радиокомитет находился в Путинковском переулке по соседству с редакцией «Известия». Казалось бы самый центр, а добраться до работы непросто, даже когда появилось метро. Обычно я ехал до Охотного ряда и шел вверх по улице Горького до Пушкинской площади. В тридцатые годы наша главная магистраль начала застраиваться новыми красивыми домами. Помню, как я вернулся из отпуска летом 38 года, пошел на Путинки привычным путем и не узнал улицу Горького. Несколько трех-четырехэтажных домов напротив Моссовета были снесены, и на целый квартал протянулся дощатый забор. Тогда не было мощной строительной техники грузовички да лопаты, но очень скоро исчезли горы обломков, стали рыть котлован, потом начали один за другим подниматься этажи. Дошли до пятого, и тут война. Строительство прекратилось, все замерло, и дом производил впечатление развалин после бомбежки. Однако в 43-м на стройплощадке появились люди (в основном это были женщины), и дом начал оживать. В 44-м он был полностью готов, его облицевали серыми с зазубринами плитами, в высоком первом этаже с огромными витринами разместили книжный магазин. Квартиры в доме предназначались для ответственных работников Совмина, ЦК партии, маршалов, известных писателей и народных артистов. «Счастливчики, думал я о них с белой завистью, будут жить на самой красоте!», да и время наступало радостное. Хотя война продолжалась, гибли люди, жили по карточкам, со светомаскировкой, но вера в победу уже была крепкой. Освобождались наши города. Почти каждый вечер Москва салютовала в честь фронтовых успехов. За все военные годы у меня не было ни дня отдыха, да еще и тягостная обстановка первых лет угнетала, а тут куда девалась усталость, все как на крыльях летали. Я же знал, с какой надеждой люди ждут сообщения Совинформбюро, и потому никогда из города не отлучался. Однажды мне звонят, как обычно, домой и просят быть в комитете к назначенному часу, чтобы зачитать важное сообщение все понятно: взят город, будет салют. Собираюсь. Выхожу всегда загодя (а вдруг какой непредвиденный случай?). На этот раз он и произошел. Лифт застрял между этажами. Пока я звал на помощь соседей, пока они бегали в домоуправление, искали там слесаря-инвалида, пока он пришкандыбал и начал исправлять серьезную поломку, прошло слишком много времени. Сообщение читал другой диктор. Для председателя Радиокомитета это было большим проколом. Сталин не терпел никаких отступлений от принятого порядка.
Раздался звонок по вертушке. Верховный требует объяснения случившегося. Председатель объясняет. Пауза. Затем категоричное распоряжение: «Предоставить товарищу Левитану квартиру в доме, ближайшем к Радиокомитету не далее одного квартала и не выше третьего этажа».
Не успел я опомниться, как меня снова зовут в кабинет председателя. На этот раз звонят из Моссовета: «Товарищ Левитан, мы вам можем предложить трехкомнатную квартиру в новом доме на улице Горького, там, где книжный магазин. Вы согласны?»
Почти потеряв дар речи, говорю, запинаясь:
Вы еще спрашиваете! Конечно, согласен!
Тогда скажите, куда бы вам хотелось, чтобы выходили окна? Во двор или на улицу.
Уж если есть возможность выбора, то кто же будет сомневаться конечно, на улицу!
Хорошо, завтра приходите за ордером.
Так я стал жильцом дома 8».
Пройдет немного времени Юрий Борисович и его семья вдоволь насмотрятся на праздничные демонстрации, народные гулянья и постепенно начнут уставать от городского шума, от сияния огней, от частого мытья быстро загрязняющихся окон, и он пожалеет, что так опрометчиво выбрал жилье с окнами на улицу. Тем не менее, несмотря на это неудобство, дом он любил. Здесь Левитана знали все, и он знал многих. Дружил или был в приятельских отношениях с профессором Иваном Михайловичем Майским (бывшим послом в Великобритании), Алексеем Аджубеем (главным редактором «Известий»), писателями Ильей Эренбургом, Сергеем Михалковым, Вячеславом Шишковым, артистами Николаем Хмелевым, Виктором Станицыным, космонавтами Виталием Севастьяновым, Валентиной Терешковой, Андрияном Николаевым. Как много он знал об их личной жизни, сколько государственных и житейских тайн было доверено ему! Юрий Борисович хранил их достойно, не выдавал «по секрету» за приятной беседой, как иногда это с нами случается. Но если какую-то историю знал весь двор, он мне «на новенького» рассказывал ее.
Встречаемся случайно у подъезда. Мимо проходит очень красивая женщина лет тридцати пяти. Она приветливо улыбается Юрию Борисовичу, здороваются. Он называет ее Лялей. Довольно высокая, стройная, в коричневой каракулевой шубке, по последней моде длинной, в талию. Огромные не серые, не голубые, а фиалковые глаза, чуть грустные. Зима, но лицо с легким персиковым загаром. Я провожаю ее долгим любопытным взглядом. «Кто такая?» И Левитан рассказывает историю Ляли Дроздовой гражданской жены Берии.
История эта примечательна, потому решаюсь сделать отступление от основной темы.
Лаврентий Павлович увидел ее на улице, пригласил в машину. Дальше все шло по обычному для него сценарию. Однако шестнадцатилетняя девочка сумела тронуть сердце жестокого человека. Он стал искать ее общества, и вскоре Ляля сделалась ему необходимой настолько, что Берия проводил с ней много времени. Ляле предоставили в нашем доме отдельную двухкомнатную квартиру. Здесь у Ляли родилась дочь Марта, которую назвали в честь матери Берии. Когда девочка выросла, то стала сильно похожей на отца.
Юрий Борисович вспоминает, как замирало все во дворе, когда черный бериевский «ЗИМ» подъезжал к подъезду, как выбегала охрана и занимала посты у входа, у лифта, на лестничных клетках. Хотя Левитан жил в другом подъезде, но, если ему случалось выходить из дома во время визитов Берии, консьержка Мария Семеновна хватала его за рукав и громким шепотом умоляла: «Бога ради, погодите! Не ровен час попадетесь на глаза!» Приходилось ждать, пока Берия в пальто с поднятым воротником и натянутой на уши шляпе быстро пройдет к подъезду.
Юная прелестная женщина не располагала свободой, хотя могла пригласить к себе на ужин весь цвет тогдашней молодежи. У нее бывали самые известные поэты, на встречи с которыми ломились в Политехнический, самые популярные артисты, модные художники писали ее портреты. Ей предоставлялись лучшие билеты в театры и на концерты. У Ляли Дроздовой не было бытовых проблем. Угощение для гостей доставлялось из ресторана «Арагви», что по соседству, порядок в доме наводила приходящая прислуга, о маленькой дочке заботились бабушка и няня. Но Ляле постоянно нужно было спрашивать разрешение своего господина. Как райская птица, она жила в золотой клетке. Когда Берии не стало и клетка распахнулась, свобода не показалась ей уж такой привлекательной. Материальная компенсация жертве преступного правителя в неопытных руках быстро иссякла. Без профессии, без привычного достатка жизнь повернулась к Ляле своей прозаической стороной. И она снова нашла себе богатого покровителя, который вскоре был арестован за крупные спекуляции и приговорен к расстрелу. Но и здесь Ляля оказалась в стороне, избежав конфискации имущества и прочих неприятных последствий. На руках уже было двое детей. У Марты появилась сестренка хорошенькая черноглазая Гюльнара.
Позже, когда Левитан переехал в только что выстроенный дом в тихом Воротниковском переулке, он постоянно спрашивал о своих бывших соседях. Интересовался и судьбой Ляли Дроздовой, с которой я к тому времени была уже хорошо знакома. Ничего утешительного я рассказать не могла. Ляля, удачно выдав дочерей замуж, оказалась одна. Правда, к ней часто наведывались гости из Грузии, с винами и фруктами. Но эти люди в кепках-аэродромах выглядели рядом с ней весьма странно. Ляля страстно хотела выйти замуж за достойного человека. Увы, ей не везло. Когда началась перестройка, она стала деловой женщиной, открыла фирму. И тут успех был недолгим. Фирма прогорела. Страшная болезнь обнаружилась вдруг. Близкие люди не бросили ее. Лучшие врачи, клиники, санатории. Друзья даже пригласили ее на Кипр, где за ней заботливо ухаживали. Но болезнь победить не удалось. Конца этой истории Левитану не суждено было узнать, хотя он его и предвидел.
Юрий Борисович не раз признавался, что по его наблюдениям очень многие красивые женщины бывают не только одинокими, но и глубоко несчастными. Из большого числа поклонников им трудно выбрать человека, которого они сами бы полюбили всей душой. Их яркая внешность нередко отпугивает умных порядочных мужчин, не обладающих достоинствами Аполлона, но которые дали бы им прочное семейное счастье. Мне-то нетрудно догадаться о причине подобных размышлений ЮрБора. Его дочь Наташа была милым, симпатичным ребенком, а когда выросла, стала красивой эффектной девушкой. Она работала у нас, в Госкомитете. Левитан говорил: «Я смотрю иногда на Наташу со стороны и удивляюсь, неужели эта прелестная девушка моя дочь? Во мне начинают бороться сразу два противоположных отцовских чувства: гордость и щемящая тревога. А вдруг ее внешность навредит ей в жизни».
Юрий Борисович не раз признавался, что по его наблюдениям очень многие красивые женщины бывают не только одинокими, но и глубоко несчастными. Из большого числа поклонников им трудно выбрать человека, которого они сами бы полюбили всей душой. Их яркая внешность нередко отпугивает умных порядочных мужчин, не обладающих достоинствами Аполлона, но которые дали бы им прочное семейное счастье. Мне-то нетрудно догадаться о причине подобных размышлений ЮрБора. Его дочь Наташа была милым, симпатичным ребенком, а когда выросла, стала красивой эффектной девушкой. Она работала у нас, в Госкомитете. Левитан говорил: «Я смотрю иногда на Наташу со стороны и удивляюсь, неужели эта прелестная девушка моя дочь? Во мне начинают бороться сразу два противоположных отцовских чувства: гордость и щемящая тревога. А вдруг ее внешность навредит ей в жизни».
К счастью, у Наташи все сложилось хорошо. Она вышла замуж за умного, работящего парня. У них родился сын. Вот тут-то гордости Юрия Борисовича не было предела. Наташа после родов, как часто это бывает, стала полнеть. Строгая к себе, она выбрала жесткую диету и неукоснительно соблюдала рацион. Дед не находил места, волнуясь за внука. «Ему нужно полноценное материнское молоко. Наташа должна есть как можно больше грецких орехов, а она ест одну сырую капусту!»