Вскоре мячи у игрока кончились, и Форею пришлось вынести на поле еще два контейнера. Он тихонько подставил их Гингричу, и тот, посчитав это проявлением дружелюбия, кивнул в знак благодарности. При этом он не переставал делать взмахи клюшкой, как запрограммированный робот. Раз, два, три. Раз два, три. Раз Некоторое время Форей наблюдал за этим молча. А потом спросил:
У вас все в порядке, мистер Гингрич?
Гингрич запустил в космос еще три мяча и только после этого поднял на него взгляд.
А что у меня может быть не в порядке выдавил он.
В глазах у него стояли слезы.
Форей почувствовал, что не может даже говорить: слова разом застряли у него в горле. Наконец ему удалось взять себя в руки, и он сказал, при этом стараясь не смотреть на пунцовые щеки и горящие глаза Гингрича:
Ну, если все в порядке, тогда конечно
Гингрич коротко кивнул и опустил голову. Из глаз его выкатилось несколько слезинок.
А вообще сказал Форей. Работы у меня еще минут на сорок, если не на час. Вы можете уйти вместе со мной.
Это меня более чем устраивает. Более чем! сказал Гингрич.
После чего в три приема выдрал из земли несколько кусков дерна.
Удары были такой силы, что у Форея возникла полная иллюзия, что он только что три раза получил клюшкой под дых. Все происходило, как в старом кино с ускоренным изображением: мячи взлетали один за другим, и казалось, что в воздухе, на фоне ночных деревьев, непрерывно парит стая каких-то маленьких белых птичек.
Форей поднялся к себе в кабинет, но в дверях снова остановился, пытаясь понять и не понимая, что же все-таки на самом деле происходит на площадке для гольфа.
И чего я всегда лезу не в свое дело проворчал он, однако, едва сев за компьютер, открыл страницу со списками завсегдатаев клуба: Гален, Галледжер, Гарнс Ага, вот он.
«Чпок, чпок, чпок», донеслось с поля.
«Гингрич, Уильям. 2344 Патриция-авеню, Лос-Анджелес, 90064. Жена (Элеонора). Занятия с инструктором. Повторный курс через несколько месяцев. Постоянный игрок». Все это он забивал в компьютер собственноручно.
Форей выглянул в окно: как там этот маньяк? Подтащить ему, что ли, еще мячей? Он вынес на поле еще несколько контейнеров. На этот раз Гингрич не только не кивнул ему, но даже не посмотрел в его сторону.
Плохо соображая, что он делает, а главное, зачем, Форей на абсолютно ватных ногах направился к своему открытому спортивному автомобилю. Сев в него, он послушал еще немного доносящийся с площадки чпок-чпок-чпок и полюбовался полетом белых летающих объектов на фоне торжественно всходящей луны. После чего нажал на газ.
И что, интересно, я ей скажу? Миссис Гингрич, приезжайте и заберите своего мужа с площадки для гольфа?
Прибыв по адресу 2344 на Патриция-авеню, он обнаружил там большой дом в георгианском стиле, в окнах которого надо заметить, не во всех горел свет. Там явно происходила какая-то бурная жизнь: мелькали тени, слышалась музыка и чей-то мелодичный смех.
Господи, куда я, вообще, лезу? Кретин! Он резко нажал на газ и уже почти тронулся, чтобы ехать обратно, но тут в голове у него опять зазвучало троекратное «чпок, чпок, чпок» Пришлось дать по тормозам и припарковаться у тротуара. Некоторое время он сидел в машине, в задумчивости кусая нижнюю губу и периодически матерясь себе под нос. Потом все-таки вылез и подошел к подъезду. Еще пару минут он простоял перед входной дверью, покачиваясь с пятки на носок и слушая доносящиеся из дома голоса и музыку. После чего надавил на кнопку звонка почти с той же страстью, с какой его одинокий игрок лупил по мячам. Ответом ему была тишина. Он позвонил еще раз. Тишина, если вообще такое бывает, усилилась. Тогда он позвонил троекратно: раз, два, три. Прозвучали три звонка один громче другого.
И вот после долгой паузы дверь наконец открылась и из-за нее выглянула женщина. Вид у нее был растрепанный и взмокший. Скользнув глазами по лицу Форея, она проговорила:
Простите?
Миссис Гингрич? спросил он.
Что вы сказали, простите?
Она явно выглядела смущенной и постоянно оглядывалась куда-то через плечо. И Форей очень быстро понял куда. В дверном проеме в глубине коридора он разглядел силуэт мужчины, во всяком случае, ему так показалось.
Так что вы хотели? скороговоркой переспросила она.
Он снова стал раскачиваться с пятки на носок. Раз, два, три. Чпок-чпок-чпок. Хренак, хренак, хренак! Проклятые звуки так и прыгали у него в ушах И вдруг, неожиданно для самого себя, Форей облизнул пересохшие губы, прищурился и выпалил:
Я Гингрич.
Как вы сказали? испуганно пробормотала она.
Гингрич! Уильям Гингрич! отчетливо и громко произнес он.
Но вы же не мой муж!
Был не ваш, а теперь ваш!
С этими словами он размахнулся и ударил ее кулаком в лицо. Прикрыв рукой разбитые губы, она рухнула навзничь, а он крикнул в глубину коридора:
Если кому-то еще охота получить люлей, подходите, не стесняйтесь!
Силуэт в дверном проеме не сдвинулся с места. Тогда Форей повернулся и точно так же, на ватных ногах, добрел до своей машины и уехал.
На площадке для гольфа все было по-прежнему: робот с клюшкой, в котором при желании можно было узнать Гингрича, без остановки запускал в космос белые летающие объекты. Замахнулся ударил, замахнулся ударил, замахнулся ударил
На этот раз Форей вышел на поле с сумкой для клюшек.
Гингрич на секунду отвлекся.
Что, пора? спросил он, указывая взглядом на сумку.
Не хотите партию напоследок? предложил Форей.
Гингрич посмотрел на сетчатое заграждение, за которым начинался старт.
А не поздно?
Лучше поздно, чем никогда. Я понесу клюшки.
Чтоб мне сдохнуть! сказал Гингрич.
Ну уж нет, этого я не допущу. сказал Форей.
Не видно же ни черта пробормотал Гингрич.
Ничего, что-нибудь увидим! Форей кивнул на небо, на котором уже вовсю хозяйничала полная луна, освещая лужайки с лунками и отражаясь в водах небольшого озерца.
В верхушках дубов шумел ветер.
Чтоб мне сдохнуть! шепотом повторил Гингрич.
Форей провел его через заграждение к первой позиции.
Вы начинаете, сказал он и выставил для него мяч и метку.
Все это время Гингрич не сводил с него глаз.
Наконец Форей отошел, а Гингрич встал в стойку, замахнулся своей длинной клюшкой и шарахнул так, что задрожала земля.
Мяч взмыл в небо, как будто у него выросли крылья, и, судя по всему, минуя фервей, залетел сразу в грин[85].
Ах ты ж, сука! восхищенно воскликнул Гингрич. Жеваный карась!
Эй, там, поберегись! крикнул Форей, хотя впереди не было никого, кому следовало бы поберечься.
А может, кто-то и был. Какой-нибудь силуэт.
Поберегись!
Мой сын Макс
Так уж случилось, что я умею читать по губам. Этому искусству я научился еще в детстве, когда рос вместе со своими двоюродными братьями. Оба они от природы плохо слышали, и для них это был просто «язык». Лет в девять мне казалось, что мы с ними самые крутые ребята из всех, ведь это давало нам возможность считывать любые секреты. Уже тогда я мог без труда улавливать речь, находясь в другом конце комнаты, а говорящий об этом даже не подозревал!
Разумеется, я всегда хранил это умение в тайне от всех. Не стану же я кому-то рассказывать о том, что мне доступен каждый слог, который срывается с губ у любого, кто попадает в пределы моей видимости? А пределы эти, поверьте, достаточно велики, наверное, метров семьдесят. Люди могут вообще ничего не произносить вслух просто беззвучно сболтнуть что-нибудь себе под нос, но мне-то все равно видно. И поверьте, всегда есть повод повеселиться.
Будучи вооружен таким умением, я могу совершенно один сидеть в ресторане и при этом чувствовать себя так, как будто я обедаю в кругу семьи. На кого ни бросишь взгляд, при условии, что он повернут к тебе лицом, он сразу становится или твоим братом, или сестрой, или отцом, или матерью, или какой-нибудь пожилой незамужней тетушкой Ну, а если не хочешь никого «слушать», пожалуйста. Просто ни на кого не смотри. Сиди себе любуйся вином в бокале, бифштексом, столовыми приборами или, к примеру, люстрой на потолке.
Впрочем, в тот вечер мне было явно не до люстры.
Официант как раз закончил принимать у меня заказ, когда за столик напротив уселось одно семейство так близко от меня, что даже если бы мне было не видно, что там льется у них изо рта мед или яд, то при желании я смог бы это расслышать.
Это была красивая семейная пара, в возрасте уже за сорок, и с ними их двадцатилетний сын, который был не просто им под стать, а намного превосходил их красотой черт. То есть настолько хорош, что при виде его сразу же думалось: да, этот разобьет еще немало сердец, причем не только женских, но и мужских. Такие создания для того и являются на эту землю, чтобы все сходили по ним с ума.
Не знаю уж, что у них там произошло, но на них было грустно смотреть: и родители, и их ангелоподобный сынок сидели, уткнувшись в свои меню, с таким видом, как будто там были изложены их ближайшие планы на жизнь. Мать держалась спокойно, чего нельзя было сказать об отце семейства: он выглядел сильно подавленным и даже внутренне сломленным. Особенно впечатлял его потухший взгляд, в котором не было уже места ни упреку, ни недовольству осталось одно лишь горькое смирение
Не сразу, но я все-таки понял, в чем дело. Проблема была в том, что сын а это был их единственный сын не собирается когда-либо жениться. Вообще. Это означало, что у него никогда не будет детей и их род никогда не получит продолжения. Все так и закончится здесь, за этим столиком, отныне и навсегда. И им придется смириться с тем, что их отпрыск, столь обожаемый всеми, абсолютно несостоятелен и не приспособлен к нормальной жизни. Да, наверное, другой отец в такой ситуации сказал бы сыну «я прокляну тебя навеки» или вообще выгнал его из дома. Но этот был явно не из таких. Он просто целиком погрузился в отчаяние и, кажется, не собирался оттуда выныривать. Это выглядело как крах всех надежд и ожиданий. Похоже, все, что ему нужно было от сына это семья. Неважно, хорошая или плохая просто полноценная семья
Они заказали вино, наполнили бокалы и принялись молча пить. В этот момент я смог рассмотреть их получше.
И вдруг меня осенило. Я же уже видел их здесь! Боже мой, ну, конечно, это было примерно год назад. И они так же разговаривали, а я «слушал». Значит, это вторая серия той, прошлогодней истории. И теперь я узнаю, что успело произойти за этот год! Надо сказать, по части семейных драм они остались верны себе. Правда, если мне не изменяла память, в прошлом году драматизма было на порядок больше.