Тоже мне, придурок заговоренный ворчал он. Это ж надо такое придумать скакать на бомбе!
Так и лежал он, а по пшеничному полю с шумом гулял ветер, а по небу неспешно плыли звезды «Ну, что за жизнь? думалось ему. Вот прибежишь в деревню, крикнешь радостно: «А у меня жена дочь родила!» и тут же найдется какая-нибудь зараза, которая скажет: «Подумаешь! Вот моя-то да, она подарила мне сына». Хорошо, придешь, объявишь, что жена родила сына, а тебе тут же: «Мелко плаваешь у жены Роберто родилась двойня!» Скажешь: «Моя жена заболела!» а тебе в ответ: «Так моя вообще умерла» И опять вся жизнь мимо тебя. Ну, хоть бы раз, для приличия, пшеница сгнила или какой сарай рухнул! У других и силос горит, и родного деда молнией насмерть убивает Об этом же потом можно до конца жизни с дружками перетирать, да еще и детям останется. А у него что? «Ах, не припомните ли вы то славное лето, когда у меня так ничего и не сгорело?» «Не, не припомним!»
Теперь вот та же история с пшеницей. Она что, у него какая-то особенная? Сильно крупная или сильно мелкая? Нет, совершенно обычная, нормальная пшеница, как у всех. И вот представьте, именно теперь, когда привалило такое счастье, на их участок упала бомба, и можно было бы со спокойной совестью весь завтрашний день пить вино и разговаривать всякие приятные разговоры, вдруг, откуда ни возьмись, приходит жена и начинает вопить: «Ах, пшеница! А как же наш драгоценный урожай!» и при этом размахивает серпом и вращает глазами. Ладно, ладно, еще посмотрим, чья возьмет И, собрав всю волю в кулак, он оборвал поток черных мыслей и затушил тлеющий в голове огонек бессонницы.
А ровно в шесть утра раздался взрыв.
Что-то как-то слабовато, привставая в кровати, сказала жена.
Ну да, чуть полдома не снесло, а так все в порядке!
Уже через пару секунд он стоял во дворе.
В небе вился дымок. А со всех сторон, даже из самых дальних уголков деревни, к пшеничному полю уже бежали люди.
Ага, это там!
Да нет же, дым идет вон оттуда!
А еще здесь посмотри!
В конце концов, когда они излазили все пшеничное поле вдоль и поперек, Питер сказал:
Значит, это где-то за забором.
Ну вот еще! прошипел отец. То же мне, умник нашелся Будем искать здесь!
Из дома выбежали дети, прямо в ночных рубашках.
Да вон там был взрыв! прокричал Тони, указывая куда-то за забор. Питер правильно говорит!
Вскоре метрах в сорока от пшеничного поля, на берегу небольшого ручья, была обнаружена свежая воронка, из которой еще тянулся легкий дымок.
Отец, не отрываясь, смотрел на нее, и во взгляде его сквозило отчаяние.
Надо же, какая маленькая проговорил Тони.
И ничего не маленькая! упрямо возразил отец.
Не больше моей головы! сказал Тони.
Соседи с криками продолжали сбегаться к воронке, а отец все стоял и смотрел на нее, и глаза его как будто отказывались видеть очевидное.
Да нет, она же была огромная, как печь пробормотал он себе под нос, а потом добавил: Получается, что это вообще не моя бомба!
Как это?! воскликнули все.
А вот так, не моя! отрезал отец. Моя бомба упала на мое поле. Огромная, как паровоз. Я сам лично все видел: колеса, искры и даже паровой свисток. Только что машинист из окошка не махал Вот какая была моя бомба!
Но тогда выходит, снарядов было два!
Один, два какая, к черту, разница? сказал отец. Они просто приземлились одновременно! Только у меня бомба так уж бомба! А это так, жалкая хлопушка И к моему участку вообще никакого отношения не имеет!
Всего-то метрах в пятнадцати от нас упала! сказал Тони.
Да хоть миллион!
Странновато как-то получается. Сколько мы здесь живем, никогда ничего не падало, а тут бомбы, и сразу две!
Тем не менее факт остается фактом: моя спелая нива скрывает опасного врага
Пап! шепнул Тони, показывая куда-то рукой.
Все дружно повернули головы.
По золотому пшеничному полю степенно шагала мама и что-то несла в руках. Молча кивнув соседям, она подошла к отцу и точно так же, не произнося ни слова, протянула ему то, что несла. Это был серп.
Прошло уже много лет, а отец по-прежнему, сидя в баре деревенской гостиницы, брал в руки пустой стакан и после серии выразительных вздохов и придыханий бросал рассеянный взгляд на какого-нибудь проезжего незнакомца. А потом, выдержав многозначительную паузу, изрекал:
Слышали небось про гигантскую бомбу, которая упала на мое пшеничное поле и лежит там, в земле, вот уже много лет? Лежит и тикает После этого обычно следовал вздох, полный неподдельной скорби. Посмотрите, сколько у меня на голове седых волос. Если бы вы только знали, каково это жить бок о бок с самим дьяволом, который спрятался в ваших колосьях и улыбается вам оттуда своей дьявольской улыбкой Да от этого любой состарится раньше срока. Вон гляньте на меня сплошные морщины! А все потому, что живешь и не знаешь, в какой момент тебя разорвет на куски то ли когда ты выйдешь пахать это чертово поле, то ли среди ночи, прямо во сне!
На это собеседники, как правило, отвечали одно и то же:
Но тогда почему бы вам просто не переехать отсюда?
Я что, похож на труса? мгновенно вспыхивал отец. Нет уж, не дождетесь! Нас голыми руками не возьмешь. С места не сойдем, так и будем жить здесь столько, сколько нам отпущено Богом. И пахать будем, и сеять, и урожай собирать А однажды утром вы откроете газету и увидите там мое имя. Оно будет там среди других имен запоздалых жертв войны, которая давно закончилась, но мы-то с вами знаем: враг все равно не дремлет и до сих пор наносит свои коварные удары, притаившись в наших мирных хлебах Да-да, спасибо, я с удовольствием выпью с вами еще стаканчик.
На это собеседники, как правило, отвечали одно и то же:
Но тогда почему бы вам просто не переехать отсюда?
Я что, похож на труса? мгновенно вспыхивал отец. Нет уж, не дождетесь! Нас голыми руками не возьмешь. С места не сойдем, так и будем жить здесь столько, сколько нам отпущено Богом. И пахать будем, и сеять, и урожай собирать А однажды утром вы откроете газету и увидите там мое имя. Оно будет там среди других имен запоздалых жертв войны, которая давно закончилась, но мы-то с вами знаем: враг все равно не дремлет и до сих пор наносит свои коварные удары, притаившись в наших мирных хлебах Да-да, спасибо, я с удовольствием выпью с вами еще стаканчик.
Уже сгорели в топке десятки календарей, дети давно выросли и разъехались, а отец все так же недолюбливал Тони: и лицо-то у него чересчур учтивое, и руки слишком белые да изящные. А эти его письма, которые он исправно слал родителям то из Лондона, то из Парижа, то из Будапешта? В каждом из них сквозь аккуратный почерк так и проглядывала эта его фирменная невинная улыбочка то ли Мадонны, то ли младенца. Да еще эта его дурацкая манера в конце письма, там, где люди обычно пишут «целую» или «всего наилучшего», зачем-то писать слово «бабах»
Поберегись!
Солнце стремительно садилось, и, как только оно тронуло краем горизонт, под деревьями стало совсем темно. Игроки, как по команде, зачехлили свои клюшки, побросали в сумки мячи для гольфа, сняли темные очки и направились к стоянке. Уже через минуту солнце совсем скрылось, а вместе с ним и все машины. Парковка опустела, на поле для гольфа никого не осталось. Вернее, почти никого.
Гленн Форей сверял какие-то цифры, сидя за компьютером в своем кабинете возле старта, когда до него донеслись звуки ударов. Один мяч, второй, третий.
Чпок. Чпок. Чпок.
Хорошие такие, мощные удары.
Даже интересно, кто бы это мог быть в такое-то время.
Гленн Форей выглянул в окно.
В дальнем левом углу площадки, возле стартовой метки, он увидел мужчину в клетчатой кепке, надвинутой по самые брови, и с длинной старомодной клюшкой в руках. Он узнал его: этот игрок ходил сюда уже несколько лет. Склонившись над полем, мужчина выложил на траву еще три мяча так быстро, как будто его кто-то подгонял. Потом выпрямился, взял поудобнее клюшку и опять чпок, чпок, чпок.
Между тем солнце уже село. Гленн Форей посмотрел в сторону стоянки и обнаружил, что на ней стоят всего две машины: одна его, другая запоздалого игрока. Интересно, интересно Он вышел из-за стола и выглянул за дверь.
Процедура повторилась. Один мяч, второй, третий. Чпок. Чпок. Чпок. И все по новой. Когда Гленн Форей подошел к нему справа, мужчина даже этого не заметил и тремя сильнейшими ударами отправил вдоль зеленой трассы еще три мяча.
Форей проводил их взглядом, после чего сказал:
Вечер добрый, господин Гингрич. Хорошо у вас, однако, пошло.
Да? Вы полагаете? Вам правда так кажется? зачастил Гингрич, которому, судя по всему, было глубоко все равно, насколько далеко залетают его мячи. Хотя да. Конечно. Добрый вечер, да. Что, уже пора заканчивать?
Форей подождал, пока Гингрич выложит очередные три мяча.
Нет, с ним явно творится что-то не то Достаточно взглянуть на его лицо. И на то, как он резко выпрямляет руку. И с какой силой сжимает клюшку вон аж все костяшки побелели Какой уж там заканчивать.
Как вы сказали заканчивать? Да нет, пока еще не пора.
Гингрич, не отрываясь, смотрел на подготовленные для удара мячи.
Рад это слышать. Значит, у меня еще есть немного времени?
Да почему у вас полно времени, сказал Форей. Играйте на здоровье. Мне все равно надо закончить с расчетами. А это еще как минимум на полчаса.
Отличная новость Гингрич как следует размахнулся и чпок! Один удар, второй, третий. Извините, я знаю, это не входит в круг ваших обязанностей. Но не могли бы вы принести мне еще две-три корзинки?
Да не вопрос. Форей сходил и принес ему целых три контейнера, до краев наполненных мячами. Вот, пользуйтесь.
Благодарю вас сказал Гингрич, даже не подняв на него глаза, поскольку всецело был поглощен подготовкой новых меток. Щеки его пылали, в глазах горел спортивный азарт, как будто он играл с самим собой и все никак не мог у себя выиграть. Вы необычайно любезны! вместе с очередным ударом выкрикнул он.
Прежде чем вернуться в кабинет, Форей прослушал еще три сочных «чпока» и проследил взглядом за тремя длинными траекториями полета.
Прежде чем вернуться в кабинет, Форей прослушал еще три сочных «чпока» и проследил взглядом за тремя длинными траекториями полета.
Через открытую дверь ему было видно, как Гингрич методично наносит удар за ударом, словно бьет не по мячам, а по чему-то еще Интересно, что бы это могло быть? Неприятности на работе? Сильный соперник? Предательство друга? Форей поймал себя на том, что даже думает уже сериями по три мысли чпок, чпок, чпок, и ему стало смешно
Он попытался сосредоточиться на расчетах, но звуки ударов отвлекали его. За окном уже почти стемнело, над полем зажглись фонари. Да, это выглядело по меньшей мере странно, в воскресный вечер, когда площадка закрывается раньше обычного, какой-то человек с красным лицом и бешеным взором кидает мячики один за другим и готовит метку для следующего, пока предыдущий еще не упал.