Ого, богатенькие братцы были, к ним подошёл улыбающийся Анхело. Он подбрасывал на ладони приятно звенящий кошель.
Вот, и средствами на дорогу псы господни нас обеспечили, продолжил дядя Вася. Вы, ребята, покормите несчастных, чем там в котелке осталось, да попросите их нам помочь с уборкой.
Управились быстро, небо на востоке только сереть начало. Дали жертвам серебряный реал, чем удивили несчастных до круглых глаз, и отправились к лошадям. Путь долгий, а спать лучше вечером, чтобы внимания не привлекать. Никто не должен знать, что именно эти два мирно выглядящие юноши в сопровождении доброго и весёлого дядюшки и есть члены ужасной группы рапториканцев, что в переводе с языка богослужений значит «Уничтожители собак».
Несмотря на постоянные походные условия, отсутствие элементарных удобств, такая жизнь нравилась обоим мальчишкам. Анхело был доволен тем, что всегда сыт, одет, никто его не прогоняет, а наоборот, даже занимается с ним самым что ни на есть благородным делом фехтованием. Как оказалось, выросший при монастыре юноша очень страдал от одиночества, пряча свою тоску за словоохотливостью, бесшабашным поведением и внешним презрением к окружающим. Теперь, найдя себе настоящих друзей, Анхело раскрывался с другой стороны, и пример со звездой очень хорошо это показывал.
Несмотря на постоянные походные условия, отсутствие элементарных удобств, такая жизнь нравилась обоим мальчишкам. Анхело был доволен тем, что всегда сыт, одет, никто его не прогоняет, а наоборот, даже занимается с ним самым что ни на есть благородным делом фехтованием. Как оказалось, выросший при монастыре юноша очень страдал от одиночества, пряча свою тоску за словоохотливостью, бесшабашным поведением и внешним презрением к окружающим. Теперь, найдя себе настоящих друзей, Анхело раскрывался с другой стороны, и пример со звездой очень хорошо это показывал.
Хесус же нашёл в образе жизни рапториканцев сразу несколько привлекательных сторон. Это и месть убийцам родителей, лишившим его семьи. Кроме того, мальчику очень нравилось видеть в глазах спасённых ими людей восторг, признательность, а потому ощущать свою нужность. И ещё, хотя он никому и не признавался в этом, видения отца с мечом, преследующие его каждую схватку, оставляли позже чувство правильности поступков. Ну, и последнее, он очень привязался к Василию Лукичу, самому необычному человеку из всех, кого он встречал. И с каждым днём эта привязанность становилась всё сильнее.
До Гранады добрались только на третий день, всё-таки ехали почти сотню лиг. Попасть в город оказалось не так-то просто. Посад под стенами оказался запружен многоязыкой толпой, в которой мальчик различал и кастильский, и арабский, и ещё какие-то языки. Люди также были под стать больше половины носили шаровары, типичные для мусульман лёгкие рубахи с жилетами. Головы многих украшали фески, чалмы. А вот крестов на шее было на удивление мало.
Стража на воротах также напоминала о тех благословенных временах, когда Гранадой правил Боабдиль, а проклятые псы ещё не выискивали себе жертв среди иноверцев. Четверо стоящих возле настежь открытых створок держали в руках кривые сабли, которые кастильские воины считали непозволительными, так как в отличие от прямого меча, они не похожи по форме на крест. Впрочем, на двоих юношей в сопровождении дядюшки стража не обратила особого внимания, лишь махнули рукой, мол следуйте дальше, не задерживайте очередь.
До рыночной, или как здесь говорили по старой памяти, базарной площади, шли, удивлённо оглядываясь. Давно на территории Кастилии не видно было такого количества мусульман. Фердинанд и Изабелла, пользуясь одобрением церкви, старательно приводили страну к единоверию, бесцеремонно расправляясь с любыми иноверцами. А тут
Со стороны ворот внезапно волной прошёл непонятный гомон, люди бесцельно забегали туда-сюда. Толпа вдруг отхлынула, и на середину, туда, где раньше был питьевой фонтан, торжественно въехал высокий чернобородый мужчина на белом коне в окружении десяти вооруженных телохранителей.
Боабдиль в один голос выдохнула толпа, а кто-то не побоялся выкрикнуть. Ты вернулся?
Мухаммед, если это был он, повертел головой, затем дёрнул повод, и его конь, перебирая тонкими ногами, повернулся вокруг хвоста. Не найдя говорившего, опальный правитель улыбнулся куда-то в неопределённую сторону и громко ответил:
Я забыл здесь свою чалму. Как я мог не вернуться?
Хесус, открыв от удивления рот, смотрел на невероятное действо, забыв обо всём. В себя его привёл дядя Вася, звучно подбив ладонью под подбородок.
Рот закрой, а то муха залетит, сказал он по-русски.
Что это, Василий Лукич?
Но вместо Свиньина ответил совершенно незнакомый человек, стоящий чуть сзади. Он хитро подмигнул юноше и с улыбкой произнёс:
Ничего особенного. Вернулся законный правитель. Теперь всё будет хорошо, мальчик.
Сказано это было тоже по-русски, и Хесус вновь открыл от удивления рот.
Глава 16
С позиции силы
В келье было тихо, спокойно. Умиротворяюще помигивали огоньками лампадки под иконами, заправленные оливковым маслом. Сквозь толстые стены еле слышно доносился далёкий псалом клира. Впрочем, кельей это помещение только называлось. Гораздо более оно походило на рабочий кабинет преуспевающего вельможи, администратора. Основное пространство занимал огромный, массивный стол из светлого, почти белого дуба, с обтянутой зелёным сукном столешницей. На нём аккуратными стопками лежали, задрав углы в небо, деловые бумаги. Совершенно разные, от отлично выделанных пергаментов с вычурными подписями и чернильными, восковыми, а то и сургучными печатями, до замусоленных исчерканных обрывков, заполненных неудобочитаемыми, писаными углем, каракулями.
Стены кельи-кабинета были уставлены шкафами, кое-где с резными, деревянными дверками, а у двух двери были даже разделены на небольшие, в ладонь, застеклённые квадраты. И в каждом, как и полагалось в кабинете, снова бумаги.
Томазо Торквемада перекрестился на иконостас, занимающий весь угол, аккуратно снял через голову, не расстёгивая, мантилетту, и устало уселся за стол, машинальным движением отодвинув от себя тяжёлую малахитовую чернильницу с торчащим из неё очищенным почти до конца гусиным пером. Рука сама потянулась за ворот сутаны и достала его. Непозволительный для кардинала, пусть даже первого после папы в стране, подарок. Крест из королевского металла. Пальцы привычно и успокаивающе огладили великолепно отполированные бока креста, большой палец повёл по еле заметному узору. Глаза блаженно прикрылись, чтобы тут же распахнуться. Увы. Никак нельзя. Ведь в том то и дело, что первый он только после папы. И если такого нет у проклятого Борха, то и ему, верному псу божьему, не положено. Потому и носит под сутаной, не показывая. Потому и не видит никто это совершенство, хотя, видит святой Фома, как ему хочется похвастать великолепием неизвестного мастера. Как же всё-таки они так делают? Ведь дикари дикарями, вон, этот, который к священникам привязался с вечной просьбой научить слову божьему, вообще, весь в перьях, аки филин спросонья. И остальные. Одеты, прости господи, абы во что. Рубахи даже руки до конца не прикрывают. А ведь умеют! Зеркало у Изабеллы. Томазо три раза ходил специально его осматривал. Последний раз даже алмазом из перстня в уголке полосу процарапал. Точно, стекло. Но как? Никто не может ни размер такой выдержать без того, чтобы не полопалось стеклышко, ни в зеркало его превратить. Это же как ни шлифуй, всё одно, отражать прозрачное стекло не заставишь. Для этого металл нужен.
Он снова провёл пальцем по привычным и таким приятным граням креста. Нет, нужно всё-таки решиться. Как бы ни хотелось оставить дорогую диковину у себя, но, когда эта информация дойдёт до папы, ничем хорошим это не кончится. И что стоило этим дуракам подарить какой-нибудь золотой крест? Хотя, ясно же, что золотой таких чувств не вызвал бы.
Торквемада по-собачьи встрепенулся, поднялся из-за стола и достал из шкафа красивую резную шкатулку красного дерева. Аккуратно уложил проклятый подарок внутрь. Как раз, будто для него и делали. Вынул из-под стола рулон дорогущей мавританской бумаги, начал заворачивать
Но посереди процесса вдруг остановился. А что, если Томазо улыбнулся и щёлкнул пальцами. Спешным шагом подошёл к двери, задвинул тяжёлый засов. Затем прошёл между шкафами и исчез в потайном помещении. Долгое время в келье было пусто и тихо, наконец, Торквемада, вернулся к столу. На правую руку его была надета толстая кожаная перчатка, которой он сжимал тампон из овчинной шерсти. Левой рукой, неуклюже, он размотал упаковку. Распахнул крышку шкатулки и достал злополучный крест. Правой аккуратно смазал его тампоном и сунул обратно. Затем вновь ушёл и вскоре вернулся уже без перчатки, и продолжил заворачивать свой подарок. Через несколько минут на столе лежал аккуратный свёрток, рядом, на стуле, подложив руку под подбородок, сидел кардинал. По-хорошему, конечно, следовало подарок такого уровня отвезти в Ватикан самому. И если этого не сделать, у папы Александра VI могут возникнуть сомнения. Крайне вредные для здоровья кардинала Кастилии. Значит, следует найти причину, по которой кардинал не может покинуть свою епархию. И это это Он пробежал глазами бумаги на столе. Взял одну из самой грязной и неопрятной стопки. Минуту всматривался, пытаясь разобрать каракули, затем встал и рывком подошёл к двери. Дёрнул, забыв, что сам же закрыл её на засов. Открыл, высунулся
Бениньо! повысив голос позвал он.
Тут же у двери материализовался монах лет тридцати, с аккуратно выбритой тонзурой, в новой, блестящей сутане, и с чётками в руке. В другой руке он держал сшитые вместе небольшие листки бумаги и одетое в дерево сарацинское графитовое писало, которое мавры называли чёрным камнем, или на их еретическом языке карандаш. Вся поза монаха выражала готовность исполнить любое повеление.
Бениньо, когда принесли это? Томазо потряс неопрятной бумажной.
Два часа тому, ваше высокопреосвященство.
И сколько их уже?
Две дюжины.
То есть, по всей Андалузии кто-то убивает доминиканцев, уничтожено уже двадцать четыре отряда, а мы так ничего и не сделали?
Бениньо, когда принесли это? Томазо потряс неопрятной бумажной.
Два часа тому, ваше высокопреосвященство.
И сколько их уже?
Две дюжины.
То есть, по всей Андалузии кто-то убивает доминиканцев, уничтожено уже двадцать четыре отряда, а мы так ничего и не сделали?
Ваше высокопреосвященство, по всем монастырям и инквизиям разослали указания вести себя с бережением, а также требования к магистратам об усилении охраны псов господних.
И всё равно их режут. Видимо, господь повелит мне лично этим заняться, если другие его слуги ни на что не способны. А мне нужно отвезти в Ватикан корреспонденцию, он чуть было не сказал «злополучный крест». И что? Теперь бросить братьев во Христе на поругание?