Время такое, сказал таможенник. Аккуратно вырвал листок из тетради, протянул Ивану. Плати или топай обратно.
Тяжелое время, сказал Иван.
Да уж, согласился таможенник. Не без этого Слышал новости? Придурки с «Васьки» бордюрщиков перебили. Всех подряд и женщин, и стариков тоже. Ублюдки долбаные. Он нахмурился. Э, ты чего побледнел? Да ты что, тоже из бордюрщиков?
Да. Иван пошатнулся. Голова кружилась. То ли от долгой ходьбы, то ли просто так.
Понятно, сказал таможенник. Извини, друг. Я вот раньше вашего брата не очень любил, честно, но это же пиздец совсем. Нельзя так с людьми. Чего эти василеостровцы с цепи сорвались?
Иван снова увидел: Гладыш, оскалив зубы, вгоняет лом в неподвижное тело. Брызги крови.
Это не они, с трудом сказал Иван. Это адмиральские были
От явной лжи свело челюсти.
Э-э, сказал таможенник. Как тебя обработали-то Адмиральцы тоже не сахар, согласен, но по сравнению с васькиными просто все в белом. Тьфу ты. Говорят, там сейчас василеостровцев судить собираются. Как военных преступников. Ты бы в свидетели пошел, что ли? Это нельзя так спускать, а то совсем оборзеют, сволочи. Они там и так огнеметами людей жгли, я слышал. Это уж совсем ни в какие гермоворота
Сколько платить, говоришь? Ивану совсем не хотелось продолжать этот разговор. Два патрона?
На его удивление, таможенник махнул рукой:
Забудь. Давай. Он протянул руку. Лицо у него стало вполне человеческое.
Что? спросил Иван тупо.
На его удивление, таможенник махнул рукой:
Забудь. Давай. Он протянул руку. Лицо у него стало вполне человеческое.
Что? спросил Иван тупо.
Как что? Печать поставлю. Таможенник взял листок, подышал на печать, шлепнул два раза, оторвал половину листка, другую вручил Ивану. Давай, друг, проходи. А патроны себе оставь. Тебе нужнее.
Да, сказал Иван. Спасибо.
На листке была прямоугольная печать «Диспансеризацию прошел».
Сменяются века.
Сменяются туннели.
Сменяются люди.
Сменяются вопросы.
На самом деле все то же самое.
История это неприятности, которые случились с кем-то другим
Иван лежит лицом вниз и думает.
В данный момент у этого положения даже нет конкурентов. Если Иван сядет, ему будет плохо, и его будет тошнить.
Если встанет он просто потеряет равновесие и вернется в точку покоя.
Если попытается подтянуть ноги под себя, голова окажется ниже, чем сердце, кровь прильет к мозгу и Иван, скорее всего, просто потеряет сознание.
«Нет, думает он. Какой интересный пол. Какой мрачный, жесткий, темный и холодный бетонный пол. И я на нем лежу». Внутри Иван чувствует ссохшийся, угловатый комок. Это желудок. Он болит. В данную минуту все можно выразить простыми словами. Вот печень. Она ноет. Вот голова она думает. И болит, конечно. И кружится. Но в принципе, все просто Ивану плохо.
Нет, лучше так. Ивану задумчиво.
Усилием воли он закрывает глаза и заставляет себя спать еще. Такое запихивание в сон, как патрон в патронник. Р-раз. Идет туго, но идет. Иван спит.
Закрываем затвор.
Диггерам перед заброской положено спать двадцать четыре часа. А лучше сорок восемь. Потому что наверху не спят.
Но сейчас Иван не готовится к заброске, а просто спит. В крови у него повышенный уровень токсинов, пониженное содержание кальция и витамина С. Легкое обезвоживание в целом. Мерцающий ритм сердца. Последствия алкогольного отравления. Впрочем, по-русски это называется: хорошо вчера врезали.
Иван спит. И одновременно не спит. Видения и кошмарные твари где-то рядом, за стеклянной стеной дремы.
«Все кончено. Все кончено».
Пищевод болит, словно вчера они лакали кислоту. Перед глазами Ивана проплывают лица вчерашних собутыльников. Не лица хари.
«Пей, бордюрщик», говорили они и подставляли кружки. Темная жидкость льется из мешалки, воняя ацетоном. Рука, заросшая рыжим волосом. Под ногтями залежи каменного угля. Иван увидел, как кто-то возможно, он сам протягивает руку и высыпает в эту рыжую ладонь горсть латунных и биметаллических цилиндриков. Пачки таблеток. «Патроны, думает Иван в запоздалом приступе тревоги, антибиотики черт». Он почти просыпается, но продолжает спать.
«Надеюсь, это только сон». Иван надеется, что проснется, а патроны и антибиотики на месте, сам он одет, цел, невредим и готов идти дальше.
Дальше, дальше, дальше
Снова кружка, жидкость, ацетон, пылающая гортань. Потом он видит себя блюющего в санузле. Свободу попугаям! Дальше провал.
Иван спит и очень-очень надеется, что это был сон.
Голоса.
Где твой бордюрщик?
Вон дрыхнет.
Голоса приближаются. Это тоже сон.
Блин, ароматец тут у тебя. Сколько их здесь? Голос с тягучей ленцой, повелительный.
Шесть человек на палатку, отвечает другой голос. Все, как положено.
Смотри, проверю Этот?
Этот.
Иван думает во власти дремы, что нужно встать и что-то сделать. Возможно, драться.
Потом думает: а зачем?
И продолжает спать.
Всплеск боли. Огненная кровавая гора образуется, вырастает в его ребрах. Иван переворачивается на спину. Он даже кричать не может, только открывает рот, как рыба. Белые пятна перед глазами, как вспышки автоматных выстрелов в темноте туннеля. «Вперед!», «Бей москвичей!», «Огонь!»
В ответ летит «Питерцы уроды!». И пулеметная кантата, разрывающая уши.
Иван открывает глаза. Все плывет и качается. Над ним нависает лицо.
Очнулся, родненький? говорит лицо ласково.
Толстая, изнеженная харя. Где-то он ее видел? Вчера? Иван щурится. Вчера пустая зона памяти. Ничего. Кроме смутных воспоминаний о каком-то сне, нет ничего. Только боль в боку.
Иван смотрит и молчит. Пока он еще во власти тишины и пустых, незаполненных клеток памяти. Вокруг только запах гнили, заброшенности и плеск воды, когда переставляешь ноги в резиновых сапогах.
Харя приближается, занимает все видимое пространство. Иван думает, что еще чуть-чуть, и она заполнит собой все метро, выдавит Ивана на поверхность. А потом и там все заполнит.
Харя приближается, занимает все видимое пространство. Иван думает, что еще чуть-чуть, и она заполнит собой все метро, выдавит Ивана на поверхность. А потом и там все заполнит.
Кто ты? шевелит Иван непослушными губами.
Голос гулкий, как из цистерны резервного запаса воды. Ее использовали после Катастрофы, потом забросили. Иван с Косолапым рассматривали ее, переходя из помещения в помещение. Пляшущие лучи фонарей. Это, кажется, был бункер на «Приморской». Или нет?
Вставай, родненький, сказала харя. По твою душу я. Идти пора.
Иван сфокусировал взгляд, заморгал, чтобы хоть чуть-чуть подстроить резкость.
Харя отдалилась. Теперь это был мужик в сером городском камуфляже, он сидел на корточках, положив руки на автомат. Иван сглотнул. Руки гостя буйно поросли рыжим курчавым волосом.
Куда? спросил Иван. Чертов сон оказался не сном. «Сколько я вчера прогулял? Как у них тут принято? Долговая яма? Или порка медным проводом, как на Садовой-Спасской?»
Сесть было ошибкой. Мозг просто взорвался. Иван застонал.
У-у протянул мужик. Как тебя корежит-то Ничего, сейчас пройдемся, оклемаешься.
Куда идти? Иван примерился. Надо свалить мужика. Если чугунная голова, конечно, позволит
«Мне нужно домой», подумал Иван.
«Я за это глотки буду рвать, предупреждаю».
Да тут недалеко, сказал мужик. Оформим тебя честь по чести. У нас все как положено, родненький, ты не думай.
Чертовы уроды. Иван сделал вид, что собирается подняться, подтянул ноги в желудке вспыхнула боль, перед глазами все поплыло сейчас, сейчас. Иван уперся руками в пол. Один прыжок Мои любимые конфеты
Все без обма Мужик не договорил.
Иван в длинном прыжке подкатился ему под ноги. Ощущение словно мозги забыли закрепить, и они шарахнулись о стенку черепа со всей дури.
Мужик не успел среагировать Иван сбил его ударом под голени, тело в сером камуфляже упало рядом бум! Хэканье. Иван перекатился, сел на него верхом, вырвал оружие из рук смотри-ка, «абакан» и прицелился мужику в голову. Под задницей у Ивана было твердая поверхность, пластины. Бронежилет. Круглая харя замерла, рот открылся. Глаза огромные.
Не не стреляй!
Куда ты меня собрался сдавать, а?! Иван снял «абакан» с предохранителя, положил палец на спуск.
Что?!
Куда вести меня собрался?!
Рот растянулся в полуулыбке-полугримасе.
Так ты же сам хотел?
Пам-пара-пам. Мои любимые конфеты: бато-ончики.
Куда хотел? Теперь Иван раскрыл рот. В камеру?!
Мужик заморгал.
Какую камеру? Ты же сам просил провести тебя в обход «Восстания» на синюю ветку! Через «Сампсониевскую» и «Ботаническую». Я, блин зараза, не напрашивался. Сейчас оформили бы у коменданта договор и пошли. Забыл? Ты мне вчера даже аванс выплатил!
Я? Иван заломил бровь.
Действительно, что ли?
А кто? удивился мужик. Ну ты и псих! Допился до белочки, да? Говорил я тебе вчера, знай, сука, меру. Нам пешком топать до хуя и больше.
Вот оно что.
Иван подумал, встал. Поставил «абакан» на предохранитель. Башка трещала уже не так сильно. Вот что хороший выплеск адреналина делает. Резко оздоровляет организм.
Иван посмотрел на рыжего и протянул руку.
Вставай, велел он. Как твое ничего?
Подписав договор у коменданта «Выборгской», худого остроносого старичка в вязаной телогрейке, и наскоро перекусив, они выступили в поход.
Иван шел и мучился от похмелья.
Эти станции собирались строить, но так и не построили, рассказывал Виолатор, шагая в темноту. «Сампсониевская» и «Ботаническая». Сладкая парочка. Но туннели сделали. Еще должна была быть станция «Средний проспект», это переход на «Ваську».
Я знаю, сказал Иван. Башка трещала немилосердно. То есть я слышал об этом.
Вил качнул головой.
Ее тоже не построили. Даже туннель не довели. Зато на Васильевский остров оттуда можно попасть если туннели не затопило окончательно. Там был траволатор под Невой.
Что было? Слово было своеобразное. Нечто среднее между «травма» и «эскалатор».
Траволатор. Такой эскалатор только не вверх или вниз, а по прямой. Бегущая дорожка. Встал себе и едешь. Но они, конечно, давно уже не работают
Мысль добраться сразу до «Василеостровской» показалась Ивану заманчивой. «Но что я там буду делать?»
Таня. Иван прикрыл глаза, справляясь с головокружением.
Нет. Сначала Шакил.
Еще в гостях у старика он выработал план. Соваться на «Площадь Восстания» верная смерть. А вот на Невском у него есть друзья тот же Шакилов. Надеюсь, с ним сейчас все в порядке, подумал Иван.
Известия о бойне на «Восстания» уже разошлись по всему метро.