Много. Очень много. Но мы не боялись их числа. За этими стенами мы были надежно укрыты. Страшно было другое: враги захлопнули нас в капкан. Позади замка стояли горы, по бокам леса и болота, а впереди войско в пять сотен солдат. Они могли взять нас измором, что и попытались сделать. Пока наши запасы истощались, а колодец опустошался, неприятель обустроил себе лагерь, охотился в наших землях, чтобы прокормить солдат, пировал под нашими стенами и терпеливо ждал, когда мы сдадимся. Но мы не сдались. Будучи старшим в семье, я командовал гарнизоном защитников, в то время как твой отец был моей правой рукой. Мы держались до последнего, иногда даже устраивали вылазки за стены посреди ночи, чтобы достать провизии или украсть из вражеского стана бочонок вина. Мы бы продержались еще дольше, но там, впереди, на поляне, враг построил дьявольские машины, которые отняли у нас последнюю надежду на победу. Они построили требушеты из деревьев, вырубленных в нашем же лесу!
Лицо мужчины стало жестким, будто вырубленным из камня. Его глаза метали молнии, а губы превратились в единую линию.
Сначала враги забросали наш замок тяжелыми снарядами, обрушившими внешний рубеж, а когда мы отступили, то их требушеты ударили и по внутреннему. Потом в ход пошли горящие адским пламенем бочки. Огонь охватил все деревянные постройки во дворе, уничтожил остатки скота в стойлах и пожрал последние запасы в амбарах. Нам было нечем тушить пожар, воды и так оставалось слишком мало. Тогда и погибла твоя матушка, Даймонд. После ее смерти наши люди впали в смятение и уже не могли обороняться как следует, а твой отец, раненый вражеской стрелой, пронзившей его ногу, и вовсе пал духом. Мы сдерживали натиск врага последними силами. Ублюдки уже вовсю лезли на стены, а мы не успевали их сбрасывать. Большая часть наших соратников пала, и тогда твой отец велел мне бежать.
Но почему?
Старик заглянул мальчику в глаза и положил тяжелую ладонь на его щупленькое плечо.
Он хотел отомстить за смерть своей любимой женщины и спасти оставшихся в живых людей. Я настаивал, чтобы он сам вывел их через подземный проход, ведущий к подножию гор позади замка, но он был ранен и не мог быстро передвигаться, а время поджимало. Нужно было действовать без колебаний. Я взял юного Патрика за руку, схватил тебя в охапку и спустился в подземелье с десятком женщин и детей. Твой отец сражался храбро, защищая последний рубеж за воротами донжона. С ним остались пятеро его верных людей последние из выживших.
На мутные глаза старика навернулись слезы, но его голос не дрогнул, когда он продолжил свой грустный рассказ:
Мы покинули место битвы через горные тропы и перевалы. Я провел своих людей через все опасности перехода, собственноручно добывая для них еду и обустраивая ночлег. Жадный граф, убивший твоего отца, ушел ни с чем, неся тяжелые потери. Он не нашел ни сундуков, ломящихся от золота, ни священных реликвий, которые, по его задумке, должны были хранить наши подвалы. Руины этого замка и запущенные земли стали теперь никому не нужными, пока мы вновь не вернулись, чтобы обустроить здесь хоть какое-то жилье. Ты подрос. Мы с Патриком восстановили все, что смогли и навели порядок там, где это было возможно. Но прежнего величия этому месту не обрести. К сожалению, у нас нет тех богатств, которые пригрезились инквизитору в его праведных снах.
Мальчишка понимающе кивнул и приблизился к отверстию в крыше башни, представляя себе тот страшный день кровавой бойни, когда снаряды требушетов, рассекая воздух, крушили то, что даже сейчас, в том образе, в котором он привык это видеть, было ему дорого.
Значит, Бог покарал нас за верную службу ему?
Старик даже вздрогнул от такого вопроса, исходившего от ребенка.
Нет, Бог тут ни при чем, ответил он, покачав головой. Это все люди. Запомни это, малыш: на этом свете нет большего зла, чем людского. А все остальное это бредни, которые придумывает сам человек.
Даймонд ловко влез на громоздкий ящик, стоявший у стены, осторожно приблизился к пролому в крыше и высунулся наружу, позволив тяжелым каплям дождя разбиваться о свое лицо. С вершины этой башни ему открывался зачаровывающий вид руин замка, некоторые части которого уцелели, а другие так и остались лежать осколками, павшими в бою. Мальчик мечтательно прикрыл глаза, вообразив себе, как от одного взмаха его руки все каменные глыбы возвращаются на место, павшие арки и колонны вновь поднимаются с земли, а деревянные перекладины складываются в одну конструкцию с обрушенными стенами, обвалившимися потолками и высокими сводами. Открыв глаза, мальчик вернулся к действительности. Ничего волшебного не произошло. Впрочем, он и не ожидал. Невзирая на юный возраст, Даймонд был умен и начитан не по годам.
А знаешь, дядя, когда вырасту, я восстановлю наш дом и верну ему прежний вид. Я заработаю достаточно денег, чтобы мы смогли отстроить все заново. Клянусь тебе, так я и сделаю!
Даймонд обернулся и увидел, что голова старика опустилась на грудь, а сам он мирно посапывал в бороду, иногда легонько вздрагивая, но не просыпаясь. Мальчик улыбнулся и, стараясь не шуметь, удалился вниз по лестнице.
Ганс пришел после вечерней молитвы, когда большинство охотников и послушников покинули местную часовню и стали готовиться ко сну в своих покоях. Даймонд только что поужинал и тоже был не прочь вздремнуть, как и остальные. Перспектива провести ночь в холодной и сырой пыточной камере его не привлекала. К тому же он не любил доставлять людям мучения, несмотря на то что чаще всего орден требовал от своих убийц именно этого. Его предпоследним заданием было убийство городского судьи, подозреваемого в сношениях с ведьмами. Даймонд должен был прикончить судью зазубренным кинжалом, вывернуть его кишки наружу и позволить тому любоваться ими, истекая кровью и медленно умирая. Даймонд не сделал этого. Его рука была быстра, как и смерть бедолаги. Только после того, как сердце судьи перестало биться, Даймонд вогнал ему в живот тот самый кинжал, а затем вспорол еще теплому трупу брюхо. Это было достаточно человечным. И это было единственным, чем он мог помочь цели своей кровавой миссии.
Вы готовы, брат Даймонд? спросил молодой послушник своего грозного спутника, пока они шагали по подземному коридору, которому, казалось, не было конца. Лично я буду впервые присутствовать на судебном процессе священного трибунала. Мне уже немного не по себе.
Охотник слабо усмехнулся.
Не бойся так. Тебе приходилось когда-нибудь резать курицу или свинью?
Ганс ответил кивком.
То, что мы увидим сейчас, не сильно будет отличаться от того, что ты уже делал и не раз. Да, барона будут пытать. Но внутри у него почти то же самое, что и у жирненького поросенка, которого ты прикончил. Та же плоть и кровь. Поэтому постарайся смотреть на это проще.
Думаю, вам пришлось повидать немало смертей, с тех пор как вы стали служить Троице, брат Даймонд. К тому же говорят, что в прошлом вы были солдатом, а у меня нет такого опыта. Я провел юность на ферме, ухаживая за скотом.
Так что же привело тебя в эти мерзлые края?
Моя вера и сам Господь. Я хочу служить доброму делу, а не тратить жизнь на земле господина. Церковь дала мне такую возможность.
Они дошли до конца коридора, откуда слышался гул голосов участников трибунала, которые уже расселись на скамьях в самой просторной камере подземелья, где обычно проводились судебные процессы ордена. Ступив за порог, Даймонд сразу же ощутил неприятный холодок на шее. Он был не из впечатлительных, но мрачная обстановка, которая обеспечивалась серыми кирпичными стенами и гуляющими по камере сквозняками, оказалась неприятна даже ему. Факелы и лампы на стенах были не в состоянии до конца развеять царящий здесь мрак и холод.
Даймонд с любопытством огляделся по сторонам. Инквизитор сидел на своем троне, устроившись за столом, покрытом плотной черной тканью, в одной компании со старым аббатом Августом и нотариусом, которого вызвали по такому случаю из города. Прямо перед ними возвышалось гигантское распятие, установленное на столешнице. Якоб держал перед собой раскрытую Библию и, нахмурив брови, безмолвно шевелил губами, читая что-то при свете зажженных свечей. Нотариус не торопясь готовил письменные принадлежности для ведения документации, в то время как аббат оживленно молился и крестился, прикрыв глаза и смешно дергая седой бородой.
Взгляд Даймонда привлекло массивное кресло из дерева с широким отверстием в сиденье. Оно стояло в центре камеры. Подойдя чуть ближе, охотник увидел, что все сидячие поверхности кресла были сплошь устланы острыми железными шипами, на которых запеклась чья-то кровь.
Мы будем сидеть там, Ганс указал на два стула, расположенных в дальнем углу камеры.
Здесь сквозит, как в склепе, хрипло произнес охотник и направился к своему месту.
Когда Ганс и Даймонд устроились на своих местах, в зал торопливо влетели несколько понятых из послушников Троицы, парочка экспертов-богословов в белых одеяниях и врач с двумя ассистентами. Последними действующими лицами оказались палач со своим молодым помощником и сам подсудимый. Они вошли медленно. Барон был облачен в белую полупрозрачную тунику. Его руки и ноги были закованы в кандалы, железные цепи которых лязгали при каждом его нетвердом шаге. Этот лязг отдавался неприятным ощущением в зубах Ганса. Даймонд заметил, как юный послушник морщился, пока палач вел подсудимого на веревке, обмотанной вокруг шеи, словно тот был не человеком, а дворовой псиной.
Мы будем сидеть там, Ганс указал на два стула, расположенных в дальнем углу камеры.
Здесь сквозит, как в склепе, хрипло произнес охотник и направился к своему месту.
Когда Ганс и Даймонд устроились на своих местах, в зал торопливо влетели несколько понятых из послушников Троицы, парочка экспертов-богословов в белых одеяниях и врач с двумя ассистентами. Последними действующими лицами оказались палач со своим молодым помощником и сам подсудимый. Они вошли медленно. Барон был облачен в белую полупрозрачную тунику. Его руки и ноги были закованы в кандалы, железные цепи которых лязгали при каждом его нетвердом шаге. Этот лязг отдавался неприятным ощущением в зубах Ганса. Даймонд заметил, как юный послушник морщился, пока палач вел подсудимого на веревке, обмотанной вокруг шеи, словно тот был не человеком, а дворовой псиной.