Наконец я направилась к холодильнику, пытаясь оценить его размер. Не такой уж и большой. Я приоткрыла дверцу и, зажав нос, отшатнулась. «Ничего, сказала я, натягивая ярко-желтые резиновые перчатки, сейчас все вымоем и к обеду найдем тебе новый дом». Привычка говорить с самой собой появилась у меня с тех пор, как я овдовела. Меня это не смущало. Хуже было, когда я начинала отвечать сама себе. Другое дело, что я могла и поспорить сама с собой это уже повод для беспокойства! Полку за полкой я протирала холодильник, споласкивая тряпку и вновь принимаясь счищать окаменевшие сгустки неведомо какой пищи. Я с яростью натирала заднюю стенку, спрыснув ее моющим средством, как вдруг донеслось:
Ты слышала про закон о барахольщиках?
При звуке знакомого голоса я скривилась и прикрыла глаза. Будто если я не вижу, то ничего и нет.
Глория Бейли, я с тобой разговариваю!
Как же меня раздражает такой тон! Тяжело вздохнув, я приподняла голову и увидела свою соседку, стоявшую по ту сторону изгороди.
Доброе утро, Мириам.
Глория, тебя хоть предупреждают, когда выбрасывают мусор прямо перед твоим домом?
Сунув голову в холодильник, я натирала стенки. Самодовольства у соседки не занимать. Как-то я сказала своей подруге Хедди, что британский акцент у Мириам такой же настоящий, как золотистый цвет волос и ее собственное имя. Мириам Ллойд Дэвис это ж надо придумать!
К полудню его уже не будет, Мириам, ответила я, выжимая тряпку.
Что-то непохоже! Если не поторопишься, учти, я приму меры, чтобы его отсюда убрали. Я плачу налоги не для того, чтобы жить рядом со свалкой.
Удивительно, какой горделивой становится наша осанка, стоит нас оскорбить. Выпрямив спину и расправив плечи, я прошагала к дому. «Плачу налоги не для того, чтобы жить рядом со свалкой!..» сердито пробурчала я.
Шесть лет назад, когда я поселилась в этом доме, моими соседями была чудесная молодая пара с двумя маленькими детьми. Неизменно вежливые и приветливые, они каждый день здоровались, а на Рождество оставляли подарки под моей дверью. Если моя работа их чем-то и раздражала, виду они не подавали. Три года назад, узнав, что грядет третий ребенок, семья переехала в дом попросторнее, а их место заняла Мириам. С ее элегантностью и величавостью она походила на актрису театра или профессорскую жену, но мне она казалась холодной и отстраненной. Ее муж Линн, напротив, был добр и обходителен; к сожалению, через год он скончался. Раз-другой я пыталась подружиться с Мириам, все-таки мы обе овдовели, и это могло нас сблизить. Однако не каждый встречный становится добрым другом.
Мириам тщательно следила за собой, и, глядя на нее, я часто чувствовала себя потрепанной жизнью. Я выглядела на свои года (мне шестьдесят, и тем горжусь), Мириам же свой возраст пыталась скрывать (ей пятьдесят, и она все еще свежа). Может, модницей меня не назовешь, но мне нравится, как я выгляжу. В основном я ношу хлопок и трикотаж и терпеть не могу ремни. Красота не должна требовать жертв! Другое дело Мириам: в своих слаксах, изысканной блузе или кашемировом свитере она всегда опрятна и безупречна. Золотисто-медовые волосы, стриженные под боб-каре, аккуратно обрамляют ее лицо. Освежив прическу в салоне красоты, она сразу же записывается на следующий раз строго через пять недель от последнего окрашивания. Цвет моих волос перец с солью (вернее даже сказать, соль с перцем), пряди свисают мягкими кудрями и все время лезут в глаза. Когда они становятся слишком длинными, я просто завязываю их в пучок. Так и хожу, пока не найду минутку подстричься.
Добравшись до телефона на кухне, я стала набирать номер. Из трубки доносились гудки, и я уже думала ее повесить, когда раздался щелчок.
Алло, Хедди? У меня тут холодильник образовался. Посмотришь, кому он может пригодиться?
Хедди зашуршала страницами.
Пока Далтон Грегори не вышел на пенсию, он был школьным инспектором, а его жена Хедди работала в больнице медсестрой. Четыре года назад в ее смену мне удаляли желчный пузырь, и с тех пор, как однажды выразилась Хедди, они избавляют меня от всевозможных вещей. Без них я бы ни за что не справилась, особенно с тем, что касается учета в этом деле я совершенно никудышна. Напоминания о встречах и звонках я оставляю на стикерах и всевозможных клочках бумаги, а документы рассортировать могу разве что, разложив их на кухонном столе. Не в пример мне, Далтон и Хедди хранят все на компьютере и одним движением руки извлекают оттуда все необходимое.
Вчера звонила семья с тремя детьми, сказала Хедди, на днях у них сломался холодильник. Отец попал в больницу, и у матери нет времени искать новый.
Увидев сквозь занавеску, как вокруг холодильника крутится Мириам, я покачала головой.
Далтон сможет забрать его и отвезти им?
Я постучала по стеклу, и Мириам забавно отпрыгнула. Чеканя шаг и гордо задрав подбородок, она вернулась к себе во двор.
И лучше поскорее, Хедди. Мириам Ллойд Миссис Надменность уже оседлала свою метлу.
Несколько лет назад, возвращаясь домой поздним зимним вечером, я увидела у городского моста бездомного в красной шапке и ботинках на босу ногу. И не могла о нем забыть. «А если бы это был мой сын? Помог бы ему кто-нибудь?» Пару дней спустя я отправилась в универмаг Уилсона и на задворках магазина, в отсеке с уцененными товарами, нашла носки по 99 центов за пару.
Сколько будет стоить, если я куплю все? спросила я, обратившись к владельцу магазина Маршалу Уилсону.
Знаете, ответил Маршал, для такого дела я отдам их даром, причем не только носки, но и шапки с шарфами.
Тогда я еще плохо понимала, во что ввязываюсь, но, когда я начала раздавать шапки с носками из багажника машины, стало ясно: дело нашло меня само. Люди приходили за помощью прямо ко мне во двор. Слишком долго я сидела сложа руки и жалела себя, настало время что-то менять.
«Спасибо, мисс Глори», поблагодарил мужчина в красной шапке. Так меня и стали все называть «мисс Глори». С тех пор я собирала вещи, какие могла раздобыть, и передавала их бездомным и нуждающимся, прежде всего молодым матерям, растившим детей без отцов. У нас с мужем было четверо детей, и я даже представить не могу, как я могла бы вырастить их в одиночку.
У меня дома мы устраивали занятия. Я учила готовить, вести семейный бюджет и ухаживать за детьми. Далтон помогал осваивать компьютер и рассказывал, как проходить собеседование при устройстве на работу. Группы на наших занятиях были небольшими: для больших просто не было места.
Он мигом приедет, сказала Хедди. Мириам не к чему будет придраться.
Это вряд ли, ответила я.
Глория?
Голос Хедди изменился, и я встревожилась.
Нам передали, что Рикки Хаффман заподозрили вчера ночью в употреблении наркотиков.
Я рухнула на стул. Рикки мать-одиночка, я работала с ней два года, и казалось, она начинает вставать на ноги.
Не может быть! Так хорошо все складывалось!.. Где она сейчас?
В окружном участке. Хедди замолчала. По такому обвинению ее посадят в тюрьму, Глория, добавила она.
Это было весьма предсказуемо, и все же я надеялась услышать что-то другое.
Ты в порядке?
Не то чтобы очень, ответила я, хватаясь за голову. А что с ее детьми?
Ими занялись органы опеки. Должно быть, их уже пристроили. Ты сделала для Рикки все, что могла. Ты ведь понимаешь?
Умом, конечно, понимаю вздохнула я.
Рикки не смогла вырваться из порочного круга.
Я молчала.
Глория? Глория! закричала в трубку Хедди.
Что? подскочила я от неожиданности.
Только не вздумай винить себя.
Я хорошо знала, что легко это только на словах.
Всех не спасешь.
Повесив трубку, я долго сидела за столом, потягивая кофе и думая о Рикки, и только потом смогла вернуться на улицу.
Глория, я собираюсь уехать на пять дней.
Обернувшись, за забором я увидела Мириам. Новость меня обрадовала. С тех пор как я узнала об аресте Рикки, терпеть, как она постоянно стоит над душой, не было никак сил.
Чудесно, сказала я. Здорово, что ты уезжаешь.
Это прозвучало не слишком вежливо.
Я хотела сказать, всегда здорово куда-нибудь съездить.
В довершение я выдавила из себя самую неподдельную улыбку, на какую только была способна.
Поеду отмечать свой день рождения. Семья дочки пригласила меня отпраздновать вместе с ними. Все-таки не каждый день исполняется пятьдесят!
Как я ни старалась сдержаться, из горла вырвался смех.
Кхм, смутилась я.
Глядя на меня, Мириам сощурилась.
Пятьдесят! Что ж, поздравляю сказала я и про себя добавила: Еще раз.
Присмотришь за домом?
Конечно.
А если кто-нибудь вздумает оставить тут свой безобразный хлам, звони в полицию.
Я ухмыльнулась. Полюбить эту женщину поистине нелегко.
Глядя на меня, Мириам сощурилась.
Пятьдесят! Что ж, поздравляю сказала я и про себя добавила: Еще раз.
Присмотришь за домом?
Конечно.
А если кто-нибудь вздумает оставить тут свой безобразный хлам, звони в полицию.
Я ухмыльнулась. Полюбить эту женщину поистине нелегко.
Автобус был набит битком. В надежде перехватить пару минут сна между остановками многие пристраивали рюкзаки к окну. Чез Макконнел, юноша двадцати четырех лет, сидел рядом с толстяком, который, впрочем, претендовал на оба места. Всю дорогу Чез смотрел на снегопад за окном и сражался с соседом за подлокотник. Автобус проехал городскую площадь и в нескольких кварталах от города завернул к остановке с небольшим киоском и скамейкой перед ним. Схватив рюкзак и накинув капюшон толстовки, Чез начал протискиваться к выходу: толстяк не потрудился привстать, чтобы его пропустить.
Неподалеку молодой человек увидел дом с квартирами под сдачу, а в нем нашлась подходящая однокомнатная квартирка. Чтобы въехать, нужно было оставить залог в размере месячного платежа и оплатить месяц аренды. Приготовив пачку банкнот и забросив на плечо рюкзак, в котором уместились все его пожитки, Чез зашел в квартиру. По пути он приглядел себе матрац и каркас от кровати, брошенные у помойки по ту сторону парковки, и чуть позже отправился за ними.
У дома напротив мужчина заменял перегоревшие лампочки в рождественских гирляндах, висевших на деревьях. Увидев, что Чез наблюдает за этим действом, его окликнула соседка: «Эти лампочки целый год горели. Они их никогда не выключают». Женщина продолжала рассуждать о гирляндах, а Чез, не обращая на нее внимания, стал осматривать каркас кровати. «Одна ножка сломана, рассуждал он, но под нее можно будет что-нибудь подложить, в целом сойдет». Миновав три лестничных пролета, он затащил кровать в квартиру и поместил ее у бледно-бежевой стены спальни. Несколько дней спустя Чез отыскал на помойке маленький и плохонький черно-белый телевизор, а чуть позже и журнальный столик. Табуретками ему служили ящики из-под молока, в них же он складывал и свои немногочисленные вещи. На этом Чез решил, что необходимой мебелью он себя обеспечил.