Потом спросили: какой из этих двух мальчиков поступил хуже и почему?
Буг (6 лет).
Тот, кто говорил про корову.
Почему это хуже?
Потому что это неправда.
А тот, который говорил о хороших отметках?
Он не такой плохой.
Почему?
Потому что его мама, возможно, ему поверила; потому что она могла бы поверить этому вранью.
Поразительно! Хуже сказать про «собаку величиной с корову», чем солгать про отметки! Мальчик, конечно, маленький, многое еще плохо понимает, но такого все-таки не ожидаешь. И тем не менее такие ответы повторяются снова и снова. Вот более развернутый ответ.
Бурд (7 лет).
Хуже тот, кто сказал, что видел собаку большую, как корова. Это хуже, потому что мама это знала [что это было ложью], тогда как у другого мама не знала. Если дети говорят что-нибудь, что мама не знает, то это не так плохо, потому что мама могла бы в это поверить. Если же мама знает, что это неправда, то ложь больше.
Еще обстоятельнее Бурд поясняет в беседе по поводу другой похожей пары историй.
То, что она [мама] знает, хуже.
Еще обстоятельнее Бурд поясняет в беседе по поводу другой похожей пары историй.
То, что она [мама] знает, хуже.
Почему?
Потому что, когда она знает, она может ругать сразу, а когда она не знает, то сразу ругать не может
А когда ребенок оказывается более плохим: когда его ругают сразу или когда его не сразу ругают? Или это одно и то же?
Он хуже, когда его ругают сразу.
Его слова можно понять как некоторое обоснование позиции детей. Легко представить, что по свежим следам ребенка будут более горячо ругать и, значит, он будет чувствовать себя более виноватым. Вероятно, будет дольше переживать. А с течением времени для мамы детский проступок уйдет в прошлое, случившееся затеряется между другими событиями. Также она понимает, что ребенок уже плохо помнит, о чем речь. Она не будет очень переживать, горячо выговаривать и наказывать. Определенно, если мама ругает сразу, то хуже достанется больше.
Пиаже также приводит случай, рассказанный его сотрудницей.
Одна 6-летняя девочка соврала в детском саду. На вопрос воспитательницы, хорошо это или плохо, она ответила: «Ничего страшного! Мама этого не видит!»
Девочка придерживается той же позиции: главное, что мама сразу не узнает, а потом даже если узнает, то сильно ругать не будет ничего страшного.
Мнение более старших
Лет в 89 ответы радикально меняются. Приведем только часть одной беседы про ту же историю «с собакой, большой, как корова» с ответами, характерными для детей 811-летнего возраста.
Деп (8 лет 9 месяцев).
Кто хуже?
Тот, который соврал про учительницу.
Почему?
Потому что история с собакой не имеет никакого значения, тогда как история с учительницей рассердила бы его маму.
Дети едины в том, что первый мальчик, по существу, не врал. Одни объясняют его слова тем, что «собака была очень большой», т. е. он просто преувеличил. Другие тем, что «у него плохо работала голова», третьи что сказавший про собаку просто пошутил. При этом все соглашаются, что хуже ложь «про учительницу». Такие ответы нас не удивляют, они совпадают с тем, что скажет и взрослый.
Вина и наказание
Пиаже также интересует оценка детьми степени вины, а заодно их мнение о том, кого надо больше наказать. Он снова рассказывает истории и обсуждает их с малышами и подростками. Тут обнаруживается то же: понимание вины и наказания одно в 67 лет и другое к 11 годам, оно очень меняется с возрастом.
Детали обсуждений и ответы детей 67 лет довольно любопытны.
Проводится следующий эксперимент. Сначала рассказываются две истории.
1. Жила-была маленькая девочка, которую звали Мари. Она хотела сделать сюрприз своей маме и скроить ей платье. Но поскольку она не умела как следует обращаться с ножницами, то сделала большую дыру в своем платье.
2. Маленькая девочка, которую звали Маргарита, как-то раз, когда мама ушла, разыскала ее ножницы. Она забавлялась некоторое время с этими ножницами, и так как не умела с ними как следует обращаться, то сделала небольшую дырку в своем платье.
В этих и других похожих историях Пиаже соединяет положительное намерение и отрицательный результат. Его интересует, насколько при оценке случившегося важно намерение ребенка, похвальное оно было или не очень.
Заметим, что в первом случае есть явное намерение сделать приятное маме, а дыра, хоть и большая, получилась нечаянно. Во второй истории хорошего намерения нет, более того, девочка, воспользовавшись отсутствием мамы, скорее всего, делала то, что ей не позволялось. Зато дыра на платье во втором случае получилась меньше, чем в первом.
Как вы уже догадались, детей спрашивают, какая из девочек лучше или какая хуже.
Жео (6 лет).
Первая хотела оказать маме услугу и сделала в своем платье большую дырку. Вторая забавлялась и сделала маленькую дырку.
Какая из этих девочек хуже?
Та, которая хотела оказать услугу, хуже, потому что она сделала большую дырку. Мама ее ругала.
Конст (7 лет).
Та, которая сделала маленькую дырочку, лучше.
Если бы ты была мамой и увидела, что они сделали, какую бы ты наказала больше?
Ту, которая сделала большую дырку.
Ученый на всякий случай переспрашивает девочку:
Та, которая сделала маленькую дырочку, лучше.
Если бы ты была мамой и увидела, что они сделали, какую бы ты наказала больше?
Ту, которая сделала большую дырку.
Ученый на всякий случай переспрашивает девочку:
Какую ты наказала бы меньше?
Ту, которая сделала маленькую дырочку.
А что бы сказала та, которая сделала большую дырку, когда ты ее наказала бы больше?
Она сказала бы: «Я хотела сделать сюрприз».
А другая?
Она играла.
Которую надо наказать больше?
Ту, которая сделала большую дырку.
Ребенок твердо стоит на своем, это не случайное мнение, не оговорка. То же обнаруживается и в других беседах. Вот рассказываются две истории про чашки.
1. Маленький мальчик, которого зовут Жан, находится в своей комнате. Его зовут обедать. Он входит в столовую. Но позади двери стоит стул, на котором поднос с 15 чашками. Жан не может знать, что все это за дверью. Входя, он отворяет дверь, та толкает поднос, и бах! 15 чашек разбиты.
2. Жил-был маленький мальчик, которого звали Анри. Однажды, когда его матери не было дома, он захотел взять из буфета варенье. Малыш встал на стул и протянул руку. Но варенье было слишком высоко, и он не мог до него дотянуться. Пытаясь его достать, Анри зацепил чашку. Чашка упала и разбилась.
Таким образом, в первой истории 15 чашек были разбиты нечаянно, во второй мальчик разбил только одну чашку, но доставая варенье без спроса, всем ясно, что это делать не положено.
Приведем мнения о том, кто хуже, из бесед с детьми 67 лет.
Жео (6 лет).
Какой из мальчиков хуже?
Первый, потому что он уронил 15 чашек.
Если бы ты был папой, кого бы ты наказал больше?
Того, который разбил 15 чашек.
Шма (6 лет).
Они оба одинаково плохие, эти мальчики, или нет?
Оба плохие!
Ты бы их наказал одинаково?
Нет. Больше того, кто разбил 15 чашек.
Конст (7лет).
Кого из них ты наказала бы больше, если бы была мамой?
Того, кто разбил много чашек.
Он более плохой?
Да.
Снова мы видим, что маленькие дети не учитывают намерений героев историй. Это соответствует той стадии развития, на которой они находятся.
Словесная мораль
В своей книге Пиаже подробно показывает, что до 78 лет[6] моральное развитие детей проходит особую стадию, которую можно условно назвать стадией словесной морали. На этом этапе ребенок запоминает поучения родителей[7], воспроизводит их, не подвергая сомнениям, безусловно веря в их правильность. Однако понимание детьми моральных категорий довольно приблизительно. Малыши используют относящиеся к этой теме слова и назидания взрослых, удерживают их в памяти, но толкуют очень неточно и неполно. Основа для осмысления реакция родителя: если он рассердился, значит, ребенок поступил «плохо», если наказал «виноват», приказал это «справедливо». Отношение ко лжи практически следует правилу «Раз мама не узнает, то ничего страшного». Приведенные выше беседы Пиаже с детьми хорошо это демонстрируют.
Добавим, что собственные действия ребенка совсем не обязательно согласуются с уверенно произносимыми им правилами[8]. Моральные утверждения детей и их поведение существуют отдельно. Мы будем более подробно обсуждать это явление в следующей главе.
Еще одна особенность моральных суждений детей на этой стадии состоит в том, что они опираются только на внешние свойства и результаты поступка. Малыши не принимают в расчет намерений и чувств другого ребенка при оценке его поступка. По словам Пиаже, они даже не способны к этому. Такая способность развивается в более старшем возрасте. Кстати, это одно из важных открытий ученого, неоднократно подтвержденное другими психологами.
Другой уровень развития
У многих детей 811-летнего возраста ответы меняются.
Корм (9 лет).
[Тот], который разбил, когда входил в комнату, не плохой, потому что он не знал, что там [за дверью] были чашки. Другой же хотел взять варенье [без разрешения] и задел чашку.
Который же из них более плохой?
Тот, который хотел взять варенье.
Сколько чашек он разбил?
Одну.
А второй?
15.
Которого бы ты наказал больше?
Которого бы ты наказал больше?
Того мальчика, который хотел взять варенье. Он это знал [сделал нарочно].
Гро (9 лет).
Сколько он разбил?
Одну.
А второй?
15.
Тогда которого же ты наказал бы больше?
Того, который разбил одну чашку.
Почему?
Он сделал это нарочно. Если бы он не полез за вареньем, этого бы не случилось.
Здесь позиция детей определенна, учет намерения принципиально важен: больше виноват тот, у кого хуже намерение. Даже огромная разница в ущербе домашнему хозяйству не заставляет их колебаться. Они подтверждают свое мнение и, когда задается вопрос о наказании, отвечают: да, надо наказать больше того, у кого был плохой умысел.
Впрочем, Пиаже стремился более детально разобраться с отношением детей к наказанию. Он стал проводить дальнейшие эксперименты.
Наказывать или объяснять
Как мы знаем, подростки перестают считать, что родители всегда безусловно правы. Они часто имеют свою точку зрения, в частности, на проблему наказаний. Чтобы выяснить мнения детей 811-летнего возраста по этому вопросу, Пиаже с сотрудниками стали снова предлагать детям истории. Их начало было одинаковым, но продолжения разными. Мы приведем один такой пример с сокращениями. Итак, рассказываются две истории.