Он глубоко вдохнул и выдохнул, явно пытаясь успокоиться, а я потрясенно смотрела на него, едва ли не впервые видя в таком состоянии.
Еще раз, Настя. Не смей покидать эти стены без особого разрешения. Здесь ты под защитой. Но стоит тебе оказаться на улице, с тобой может случиться все что угодно мы еще не до конца выяснили, что произошло. Возможно, тебе мои слова легкомысленно кажутся глупыми, а рассказ о «Черной розе» сказкой, в таком случае могу прислать тебе фотографии убитых Королевой или ее приспешниками людей. Возможно, это отрезвит тебя. И заставит думать головой.
Как вы печетесь о браслете, усмехнулась я, тоже начиная чувствовать злость. Не беспокойтесь, больше я отсюда не выйду. Разумеется, до тех пор, пока вы не разрешите сделать это.
Наши взгляды встретились.
Я считал тебя взрослой и умной, Настя, жаль, что это не так, сказал дядя Тим своим обычным голосом с ноткой высокомерия. И радуйся, что встретила отца, а не Карла Ротенбергера, который не задумываясь заставил бы наблюдать, как умирают эти два идиота, а после бы свернул шею и тебе, он взглянул на наручные часы и чуть нахмурился. Я вынужден уехать. Ваша охрана будет усилена.
Наши взгляды встретились.
Я считал тебя взрослой и умной, Настя, жаль, что это не так, сказал дядя Тим своим обычным голосом с ноткой высокомерия. И радуйся, что встретила отца, а не Карла Ротенбергера, который не задумываясь заставил бы наблюдать, как умирают эти два идиота, а после бы свернул шею и тебе, он взглянул на наручные часы и чуть нахмурился. Я вынужден уехать. Ваша охрана будет усилена.
На этом дядя Тим ушел, больше не глядя на нас, широко шагая и на ходу что-то говоря кому-то из магов, охраняющих его.
А мы поднялись наверх на этот раз в мою спальню.
Какой душный мужик, с насмешкой сказал Ярослав, плюхаясь в мягкое кресло у стены. Твои родственнички просто огонь! Что отец, что дядя Кстати, на дядю ты похожа больше. Необыкновенное умение унижать голосом.
Мне не смешно, отозвалась я, чувствуя, как сердце все еще быстро колотится после встречи со своим прошлым, от которого я столько лет старательно бежала. Как мы вообще доверились Арнольду? Это ведь и правда глупо.
Только не говори, что дядюшкины наставления подействовали на тебя, хмыкнул Зарецкий.
Он прав, Яр. Чем я только думала?
Не ты, а мы, поправил меня он. Мы ведь оба доверились этому гаденышу, так что не бери все на себя, детка. А я ведь и правда думал, что он телепатически связался с павлином! Супергерой, мать его! Увижу набью морду за такие шуточки. Эй, Насть, ну ты чего? Успокойся, все хорошо.
Яр потянул меня к себе, и я оказалась у него на коленях.
Что мама сказала? спросила я, положив голову ему на плечо. Стало спокойней.
Что я неблагодарный сын, который заставляет их волноваться, с улыбкой отозвался Ярослав, гладя меня по распущенным волосам. Пришлось соврать, что случайно перепил и отрубился. Знаешь, а это смешно. Раньше я искал отмазки, чтобы родители не узнали, что я пил. А сейчас использую «перепитие» в качестве отмазки, чтобы родители не узнали, что я связался с магами. Зато теперь у меня есть своя персональная ведьма.
Я не ведьма, устало отозвалась я, устраиваясь поудобнее, а Яр крепче обнял меня.
Ведьма. Я это сразу понял, когда увидел тебя тогда, около клуба. Только ведьма могла додуматься изрисовать мне лицо. Между прочим, друзья до сих пор припоминают и называют Енотом Адольфовичем. Это не смешно, мисс Ведьма.
Только полный придурок мог оскорбить человека в его день рождения так, как это сделал ты, мистер Надменный принц.
Вообще-то, я защищал тебя, сообщил он как бы между прочим. Это так, к общему сведению.
От чего? изумленно подняла я голову с его плеча.
От кого, поправил меня Ярослав. От Шейка, возомнившего себя гуру пикапа. Меня бесило, когда он снимал девчонок. Не хотелось, чтобы ты стала его очередной жертвой. Но в итоге жертвой стал я. Твоей жертвой. Как тяжела моя жизнь, картинно вздохнул он.
У глупеньких она всегда тяжелая, подхватила я. Жаль, что современная медицина не научилась перекачивать ай кью от человека к человеку, как кровь.
Ты бы поделилась своим? насмешливо спросил он.
Как знать, вздохнула я, крепко обнимая его за плечи. На меня вдруг навалилась усталость.
Было тяжело? вдруг спросил Ярослав другим тоном теплым и сочувствующим. Твой отец выглядел пугающе. Да и мачеха психопатка.
Я поняла, что он спрашивает меня о прошлом. Наверное, раньше бы я отделалась парой простых и ничего не значащих фраз, но сегодня мне хотелось быть искренней.
Я хотела доверять Ярославу. Возможно, доверие это часть тех самых смутно знакомых волнующих чувств, что зарождались в моей душе.
Наверное, тяжело сложно сказать. Я привыкла к такой жизни и не знала другой. Привыкла быть одиночкой. Привыкла быть незаметной. Привыкла им подчиняться. Если честно, мне было страшно встречаться с отцом. Потому что я боялась не столько его самого, а сколько его власти надо мной. У меня не было права ослушаться его или Риту. И это долгое время жило во мне на уровне рефлекса. Знаешь, как у собаки Павлова.
Твой отец просто урод, сердито сказал Ярослав.
Я подняла голову и слабо улыбнулась.
Не думай, что я жила совсем уж ужасно. У меня были деньги. Вернее так у меня были только они. Сейчас я понимаю, что таким образом отец откупался от меня. Меня не били, не запирали в чулане и даже не эксплуатировали как служанку. Я неправильная Золушка, у которой не было любви и свободы. А крестная фея оказалась
Злой волшебницей? спросил Яр.
Нет, обычной женщиной, падкой на деньги, вспоминать Матильду было больно. Она говорила, что была подругой моей матери, что крестила меня. Возила на ее могилу, рассказывала, какой она была. Помогала мне. А потом я узнала, что она действовала по указке отца, который контролировал меня. Я так доверчиво и широко распахнула перед ней свою душу, не замечая, что она раз за разом плюет в нее. Из-за этого появилось ощущение грязи внутри. Да еще и Алена я рассказала Яру о подруге коротко, без эмоций, хотя в какой-то момент к горлу подкатил ком.
Почему ты не плачешь? вдруг задал странный вопрос Ярослав, держа меня за предплечье и глядя в глаза. Настя, почему ты никогда не плачешь?
А должна? спросила я, и он погладил меня по щеке медленно и осторожно, так, что внутри все замерло. В какие-то мгновения этот парень становился таким нежным, что я переставала думать обо всем на свете, кроме него.
И когда это началось? Когда меня стало тянуть к нему со столь непонятной силой?
Всегда.
Это был неожиданный ответ, сам собой появившийся в моей голове.
Когда людям больно, они плачут, и это нормально, ласково и совершенно по-взрослому сказал Яр. Это не проявление слабости, поверь. Это проявление эмоций, которые ты привыкла загонять внутрь. И в этом нет ничего плохого.
Я никогда не плачу, отозвалась я и, не выдержав, коснулась губами его теплой щеки. Знаешь почему?
Почему же?
Потому что им это нравилось.
Детские обиды на родителей есть у всех. Абсолютно у всех без исключений.
Кого-то обманывали, обещая купить игрушки и сладости.
Кому-то уделяли меньше внимания, чем братику или сестренке.
Кого-то постоянно ругали и наказывали за любую провинность.
А меня ненавидели.
Когда я была совсем маленькой и многого не понимала, мне казалось, что Рита моя мама. И я очень хотела заработать похвалу не только от отца, но и от нее. Я пыталась привлечь ее внимание, стараясь быть хорошей девочкой. Тогда мне казалось, что если я буду лучше Олеси и Яны, в которых она души не чаяла, то она меня полюбит. Но мачеха всегда отталкивала меня и, наверное, сейчас я даже смогу понять почему. Но тогда я совсем ничего не понимала и думала, что я ужасный ребенок, что хуже сестер и что вообще хуже всех остальных. Раз за разом мне говорили, что плакать это плохо, и я, стараясь стать хоть чуть-чуть хорошей, не плакала. Даже когда мне ставили уколы, делали прививки и брали кровь, я жмурилась, но не позволяла себе плакать, за что меня всегда хвалили медсестры.
Заплакала я только один раз. Дело было под Новый год. Утром тридцать первого декабря под елкой мои сестры нашли большие коробки с подарками, а я не нашла. То ли мачеха забыла про меня, то ли не хотела делать приятное не знаю, но на праздник я ничего не получила. Глядя, как счастливые Яна и Олеся достают из коробок сладости и красивых кукол, я разревелась так сильно мне хотелось подарок. Боже, мне было четыре года, я всею душой верила в Деда Мороза, и мне было очень обидно остаться без подарка в такой день! Пахло мандаринами и хвоей, по телевизору шел новогодний выпуск «Ну, погоди!», а мне не дали подарка.
Я разревелась прямо в гостиной у огромной, под самый потолок елки. По щекам катились горячие слезы, текли по шее, попадали за шиворот, а я не могла остановиться. Сестры смеялись им нравилось, что я хуже них. Думаю, это не их вина они не знали, что это плохо, и для них тот факт, что мерзкая Настя ничего не получила, а теперь ревет, был смешным. Они вытаскивали конфеты и махали ими у меня перед носом, весело крича, что у меня ничего нет, а значит, я плохо себя вела весь год.
Я ревела долго, пока не пришли взрослые отец с Ритой и дядя Тим с Ириной. У мачехи на лице была нехорошая улыбочка она прекрасно понимала, в чем дело. А отец не понял и устало попросил ее меня успокоить.
«У меня и без ее криков болит голова», сказал он тогда, не глядя на меня.
«На это у нее есть няня», ответила мачеха.
«У нее выходной, ты же прекрасно знаешь. Сделай что-нибудь».
«Это твоя дочь, ты и делай».
«Хотите, ее успокою я?» весело спросила Ирина она была очень молодой, но именно ее я сторонилась больше всего, а потому, стоило тете подойти ко мне, как я рванула вверх по лестнице и, разумеется, упала, больно ударив ногу. Сестры стали смеяться это им показалось потешным. Рита тоже хмыкнула, а Ирина громко сообщила:
«Жалко, видеокамеры с собой не оказалось я бы это сняла! Такая смешная, когда плачет!»
Я убежала в свою комнату и залезла под одеяло, где долго плакала, обняв плюшевого медведя, а после заснула.
Вечером кто-то оставил около моей кровати большой пакет, в котором я нашла красивую куклу-принцессу с целым гардеробом и сладкий подарок.